Дэвид Балдаччи - Доля секунды
Услышав этот вопрос, Кинг скривился:
— На вас микрофонов нет? Либо раздевайтесь и докажите мне, что они отсутствуют, либо запрыгивайте в байдарку и гребите куда-нибудь подальше.
— Микрофонов на мне нет. Но если вы считаете нужным, я могу раздеться.
— Чего вы от меня хотите?
— Ответа на свой вопрос. Состояла в команде Джоан?
— Да! Но она была не в моей смене.
— Она находилась тогда в отеле?
— Сдается мне, что ответ вам и так известен.
— Значит, находилась. Вы провели с ней ночь?
Кинг подошел к окну и какое-то время смотрел в него.
— Следующий вопрос, и постарайтесь задать толковый, потому что он будет последним.
— Хорошо, когда перед самым выстрелом открылась дверь лифта, кто в нем находился?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Наверняка понимаете. Я слышала «динь», изданное лифтом перед самым выстрелом Рамзи. Это вас и отвлекло.
Вместо ответа Кинг открыл дверь на заднюю веранду и показал на нее Мишель.
Она встала:
— Теперь наши имена всегда будут стоять рядом. Два плохих, проваливших дело агента. Я к такому не привыкла. Все, что я делала до сих пор, я делала великолепно. Готова поспорить, что и вы были таким же.
— Прощайте, агент Максвелл.
— А знаете, интересное место, этот ваш дом. — Мишель указала на высокие потолки, полированные полы, все опрятное, аккуратное. — Прекрасное место. По-настоящему прекрасное. Такое уютное, теплое. Хотя нет. На самом-то деле он слишком утилитарен, верно? Вещи стоят по местам, как будто расставлял их человек, желавший все держать под контролем, да только, делая это, он лишил каждую вещь души.
— Мне так больше нравится, — немногословно ответил Кинг.
Мишель бросила на него проницательный взгляд:
— Нравится, Шон? А я готова поспорить, что вы никак к нему не привыкнете.
Она прошла мимо Кинга. Он смотрел, как длинные ноги быстро несут ее вниз, к причалу. Она спустила байдарку на воду и скоро обратилась в точку на горизонте. Только тогда Кинг захлопнул дверь. Подойдя к столу, он увидел под кофейной чашкой ее визитную карточку.
5
Джон Бруно лежал на узкой койке и смотрел в потолок с единственным здесь источником света — голой лампочкой в двадцать пять ватт. Она горела примерно час, потом потухала, потом оживала минут на десять и угасала снова; изменений в этом распорядке не бывало никогда. Все это приводило его в исступление, выматывало, да оно и задумано было для того, чтобы сломить его дух. И сломило.
На Бруно был тусклый серый спортивный костюм, лицо его украшала многодневная борода, потому что какой же находящийся в здравом уме тюремщик выдаст заключенному бритву? Умывался он с помощью ведра воды и полотенца, появлявшихся и исчезавших, когда Бруно спал; еду ему просовывали сквозь прорезь в двери, всегда в разное время. Тех, кто держал его в неволе, он ни разу не видел. Еда нередко была приправлена какими-то медикаментами, погружавшими его в сон, а временами вызывавшими и галлюцинации.
Почему его похитили, он никакого представления не имел. Не знал, связано ли это с его кандидатством или с прежней работой прокурора. Первые надежды — на то, что его быстро выручат, — сошли на нет. Он думал о жене, о детях и понемногу смирялся с тем, что жизнь его может закончиться здесь, а тела так никогда и не обнаружат.
Человек, который сидел в камере, расположенной в конце коридора, провел здесь куда больше времени, чем Джон Бруно. Отчаяние, поселившееся в его глазах, говорило, что никаких надежд у него не осталось. Есть, спать и в какой-то момент умереть — вот и все его беспросветное будущее.
В другой части большого подземного пространства уровень энергии и надежд намного превышал тот, что отличал отчаявшихся заключенных. Пуля за пулей всаживались здесь в силуэт человека на мишени, висевшей в тридцати метрах от стрелка, в звуконепроницаемой комнате. Каждый выстрел был направлен в какой-либо из участков тела, поражение которых приводит к смерти.
Когда зазвонил телефон, Мишель возилась с ноутбуком, обшаривая базу данных Секретной службы. Спрыгнув с кровати, она схватила трубку, надеясь, что звонит Кинг.
Именно Кинг и звонил. Он заговорил о том, о чем она и хотела с ним поговорить.
— Вы где остановились? — спросил он.
— В небольшом пансионате в шести с половиной километрах от вас, чуть в стороне от 29-го шоссе.
— В «Винчестере»? Хорошее место. Примерно в полутора километрах от вас стоит ресторанчик под названием «Мудрый джентльмен».
— Я проезжала мимо него по дороге сюда. Выглядит очень респектабельно.
— Таковым и является. Давайте встретимся в ресторане. Двенадцать тридцать, как вам?
— Я не опоздаю. И, Шон, спасибо, что позвонили.
Они встретились на веранде, шедшей вокруг старого, построенного в викторианском стиле дома. На Кинге была спортивная куртка, зеленая водолазка и свободные бежевые брюки, на Максвелл — черная юбка и белый свитер.
Кинг указал на стоявшую на парковке темно-синюю «тойоту-лендкрузер» с багажником на крыше:
— Ваша?
Она кивнула:
— Я занимаюсь, когда находится время, спортом, а эта штука способна пройти где угодно.
Они уселись за столик в глубине ресторана. Людей здесь было немного, и вскоре к ним подошел официант. Он принял заказ и удалился.
Лицо у Кинга было задумчивым.
— Одно меня в вас озадачивает.
Губы ее изогнула легкая улыбка:
— Только одно?
— Почему такая женщина, сверхизящная да еще и отличная спортсменка в придачу, подалась в стражи порядка?
— Наследственность, я полагаю. Мой отец, братья, дядья и братья двоюродные — все сплошь копы. Папа командует полицией в Нэшвилле. Мне хотелось стать первой в семье женщиной, которая пойдет по их стопам. Я проработала год в полиции, а потом подала заявление в Службу.
После того как официант принес им заказанное, Мишель принялась за еду, а Кинг стал неторопливо попивать вино.
— Я так понимаю, вы здесь уже бывали, — сказала она.
Кинг, покончивший с бокалом бордо, кивнул:
— Я привожу сюда клиентов, друзей, коллег.
— Вы адвокат судебный?
— Нет. Завещания, доверенности, деловые соглашения.
— Вам нравится?
— Работа не из самых волнующих, зато виды здесь бесподобные.
— Да, здесь красиво.
— В моем положении есть и свои привлекательные стороны, и недостатки. Иногда впадаешь в иллюзию, будто ты надежно огражден от неприятностей и проблем окружающего мира. Начинаешь верить, будто и вправду забыл прошлое и начал жить заново.
— Но для вас оно так и есть.
— Было. — Он приподнял пустой бокал. — Не желаете присоединиться ко мне? Вы ведь не на службе.
Она поколебалась, потом кивнула.
Кинг поднял свой бокал к падавшему из окна свету, понюхал, прежде чем отпить вино.
— Хорошее, — сказала, сделав глоток, Мишель.
— Дайте ему десять лет, и вы нипочем не догадаетесь, что пьете то же самое вино.
— Я ничего в этом не смыслю, для меня все отличия вин сводятся к винтовой крышечке да пробке.
— Восемь лет назад и я был таким. Но у меня имелся друг, сомелье, он и научил меня всему, что я теперь знаю. — Кинг опустил бокал на столик. — Как вы насчет обмена информацией? Quid pro quo.
— Готова — в разумных пределах.
— Тогда я первый. Джоан Диллинджер была в отеле.
— В вашем номере?
Кинг покачал головой:
— Ваш черед.
Мишель немного поразмыслила.
— Я разговаривала с одной из горничных, работавших в отеле во время убийства Риттера. Ее зовут Лоретта Болдуин. В то утро она прибиралась в вашем номере и нашла свисавшие с люстры черные кружевные трусики. — Мишель помолчала. — Вы ведь были тогда женаты?
— Мы разошлись. Жена обзавелась привычкой спать в мое отсутствие с другими мужчинами.
— И потому вы пустились в загул с Джоан Диллинджер?
— В то время это казалось чем-то большим, чем загул.
Мишель наклонилась к нему:
— Насчет лифта…
— Ваша очередь. И я уже устаю напоминать вам об этом.
Мишель вздохнула:
— Лоретта сказала мне, что спряталась в кладовке, расположенной неподалеку от зала, в котором убили Риттера.
Кинга это заинтересовало:
— Зачем?
— Перепугалась до смерти и пустилась бежать. Как и все прочие. А теперь насчет лифта.
— Почему он не дает вам покоя? — спросил Кинг. — Я просто смотрел в ту сторону, вот и все.
— Не думаю. Я же слышала шум на пленке. Звук как от пришедшего лифта. А поскольку все лифты были заперты Секретной службой, я поняла, что в этом находился ее агент, потому что кто же еще мог беспрепятственно войти в лифт? И готова поспорить, что агентом этим была Джоан Диллинджер.
— Даже если все сказанное вами — правда, сейчас оно уже не важно. Риттер умер из-за моей оплошности. И извинить ее нельзя ничем.
