Джон Тренейл - Шпионы «Маджонга»
— Мы вернемся.
Саймон, уже стоя в дверях, в изумлении обернулся. Впервые в жизни он слышал, что его сын говорит, как мужчина — твердо и уверенно, но в то же время мягко. Мэт улыбнулся и повторил:
— Мы вернемся, Кайхуэй. Мы все вернемся.
Потом вся семья пошла к вертолету. Диана поднималась на борт последней, и Кайхуэй сунула руку в глубокий карман куртки и что-то передала своей племяннице, обняв ее на прощанье обеими руками.
— Тебе, это тебе, — прошептала она.
Диана посмотрела, что ей дали. Это была бутылочка лимонада. Диана молча повернулась и взбежала по лесенке, но Кайхуэй успела заметить что по лицу девочки текут слезы.
Лесенку втянули внутрь вертолета, винты начали вращаться, снова раздался сотрясающий землю грохот, и вертолет стал подниматься вверх. Саймон выглянул в маленький иллюминатор и успел заметить Кайхуэй, стоявшую немного поодаль от Минчао и Чжаоди, которые держались за руки.
Его лицо окаменело. Он запомнит Чаян.
Вертолет на мгновение завис неподвижно, потом повернул и взял курс на северо-запад, к ущелью через долину. Когда они пролетали между возвышавшихся стен ущелья, звук двигателей, отразившись от скал, заглушил всё на свете, и разговоры в машине стали невозможны. Потом они вынырнули из ущелья, и под ними снова распростерлись равнины Сычуани, покрытые буйной растительностью.
Саймон повернул голову и взглянул через плечо. В кресле позади него сидел Мэт, обхватив голову руками. Диана напряженно смотрела в иллюминатор, словно желая запечатлеть в памяти каждую деталь оставшейся позади деревни, ее деревни. И в это мгновение Саймон понял, что его дети тоже навсегда сохранят в своей душе Чаян.
— Кайхуэй, Минчао… столько лет! — Он понял по голосу жены, что она вот-вот расплачется, и обнял ее за плечи. Джинни подняла глаза, ожидая увидеть в лице своего мужа непреклонное суровое выражение, которое, казалось, навсегда приклеилось к нему, но вместо этого увидела, что Саймон приветливо улыбается.
— Неужели все в самом деле кончилось, Саймон? — спросила она.
— Да, Джинни. Все кончилось.
Он покрепче обнял и баюкал ее весь долгий полет до Чэнду, пока сам пытался подготовиться к тому, что лежало впереди.
Они прилетели в Пекин уже к вечеру. Все: Сунь Шаньван, семья Цю и семья Юнг — были усажены в роскошные лимузины, уже ожидавшие их на летном поле. Они въехали в город, промчались, ни разу не притормозив, до ворот с многочисленной охраной и оказались в микрорайоне Чжуннань, в котором жили все руководители высшего звена Китая. Машина поехала по широкой улице с трехрядным движением, затем со скрипом покрышек повернула налево. Дорога пошла куда-то вниз, все дальше и дальше. Саймон очнулся от своих размышлений.
— Значит, это правда, — сказал он.
Сунь Шаньван, сидевший на переднем сиденье, полуобернулся и спросил:
— Что правда?
— Что существует подземный туннель, соединяющий Чжуннаньхай и Большой зал собраний.
— Это правда. Видите, какую честь вам оказывают, товарищ Юнг.
— У вас есть полномочия вести переговоры со мной, товарищ Сунь?
— Да.
— Это очень хорошо. Благодарю вас.
Машина оказалась в просторном подземном помещении, к ней подскочили солдаты, одновременно распахнув все четыре дверцы. Саймон был рад возможности выпрямиться. Он потянулся и зевнул, вынудив солдат с опаской отступить от него на шаг.
— Сюда, пожалуйста.
Сунь провел их вверх по лестнице с пологими ступеньками до тяжелых двойных дверей, ярко освещенных прожекторами. Телекамера, установленная на высоком штативе, начала вращаться с раздражающей медлительностью, пока ее объектив не остановился точно на них. Через минуту двери слегка приоткрылись на такую ширину, чтобы гости могли пройти только по одному.
Перед ними уходил вдаль длинный мрачный коридор, освещенный лампами, висевшими вдоль толстого черного кабеля, проходившего под потолком. Сунь быстро повел их по коридору, пока они не оказались у вращающихся дверей, выходивших на лестницу. Они спустились на три этажа вниз и вышли в точно такой же коридор, только на этот раз вдоль него через каждые пятьдесят метров стояли солдаты. Саймон услышал, как где-то неподалеку раздается низкий гул. Пока они шли по коридору, гул становился все слышнее. Внезапно они уткнулись в стальную дверь со множеством запоров. Вторая телекамера пару секунд смотрела на них, а затем дверь скользнула назад, открываясь.
Они оказались в главном центре связи всего Китая.
Это был большой зал с низким потолком и полом, затянутым ковровым покрытием красного цвета, в тон телефонным аппаратам, выстроившимся вдоль дальней стены. Перед каждым телефоном стояло вращающееся черное кожаное кресло и стол, на котором лежали стопки бумаги и карандаши. Над ними на стене висел список абонентов, и через весь зал Саймон разглядел вверху списка префикс «39», жирно выделенный черным. Саймон понял, что они находятся в самом центре власти в Поднебесной Империи, потому что номера, начинавшиеся с цифры «39», предназначались только для членов Политбюро.
Сунь подозвал к себе одного из солдат, сопровождавших их от самой машины, и отдал ему краткие распоряжения.
— Проводите этих людей, — он указал на женщин и детей, — в комнаты для гостей. Они подождут нас там. Всем освободить Центр.
Зал опустел, в нем остались только Сунь, Цю и Саймон. Пожилой китаец пододвинул три кресла так, что они, обращенные друг к другу образовали равносторонний треугольник.
— Прошу вас…
Саймон уселся в одно из них и подождал, пока Цю и Сунь займут свои места. Единственным звуком, нарушавшим тишину в зале, был все тот же неумолчный гул, который, должно быть, исходил от очень мощного генератора. Сунь откашлялся и заговорил.
— Вы упомянули о переговорах, товарищ Юнг, и были правы. Могу ли я для начала сказать, чего мы хотим от вас, и что мы предлагаем взамен?
Саймон кивнул.
— Необходимо переделать то, что уже было сделано ранее. Мы поняли это. Сначала я хотел бы принести вам свои извинения. Он нахмурился, взглянув на Цю так, что стало ясно: это выражение сожаления не распространяется на его подчиненного.
— Мы сбились с верного пути. Хотя… ну, это не извинение, однако это поможет смягчить вашу обиду. Мы были потрясены. — В его взгляде ясно читалось уважение. — Мы не думали, что какой-либо иностранец способен выдержать испытание жизнью в Чаяне.
— Конечно. Вы, должно быть, считаете нас слабаками, товарищ Сунь.
— В физическом смысле нет. Но в жизни нашей деревни есть другие нагрузки и стрессы. Психологического порядка.
— Я понимаю.
— Но, несмотря ни на что, вы сделали больше, чем просто выжили. Вы оказались на высоте. Вы разработали план спасения. И вы сплотили свою семью вокруг себя. Вы настоящий лидер, товарищ Юнг. Лидерство, терпение, скромность… — Он кивнул головой. — Такой человек может отправляться куда пожелает.
— Вы говорите об этом, как об испытании, Сунь Шаньван. А в чем состояла цель этого испытания?
— Нам было необходимо лишить вас возможности собрать деньги для уплаты Советскому Коммунальному банку.
— Это я понял. Но зачем было держать нас в Чаяне? Тюрьма номер один здесь, в Пекине, подошла бы для этой цели не хуже.
— Мы хотели проверить, на самом ли деле вы такой хороший китаец, каким сами себя представляете, товарищ Юнг. И вы на самом деле оказались именно таким. Вы китаец по своему стоицизму, по образу мыслей, по образу жизни. Вы также питаете большую любовь к китайскому народу. У нас большие планы относительно вашего будущего, после того как наступит тысяча девятьсот девяносто седьмой год.
Глаза Саймона расширились, но он ничего не сказал. Это не удивило старого китайца, потому что он продолжал дальше:
— Я полагаю, вы задумывались над тем, каковы наши планы относительно вас. Предложение, которое сделал вам здесь, в Пекине, в свое время Цю, представляло только часть всех наших намерений относительно вас. Мы хотели предать вас, завладеть вашими акциями учредителей, хотя Цю Цяньвэй и не знал тогда этого. Это была близорукая политика, которая, как мы сейчас осознали, должна быть изменена. Акции должны вернуться к вам.
— И что привело вас к этим благословенным переменам во взглядах?
Сунь улыбнулся:
— Мы прагматики, мистер Юнг. Чжао предал нас. Единственный способ, которым мы можем спасти акции учредителей от рук русских, это ваши свидетельские показания. Что, в свою очередь, означает, что акции вернутся к вам. Ну что, я достаточно откровенен. Как на ваш английский вкус?
Саймон проигнорировал иронию.
— Как именно вы предполагаете все это осуществить?
— Вам необходимо вернуться в Гонконг и заявить о своих правах на то, что ваше по праву. Когда это произойдет, должно последовать судебное разбирательство. Вы дадите показания под присягой, засвидетельствовав, что ни вы, ни член магистрата Хуа никогда не подписывали бумаг, на которых основывается банк.
