Юлий Дубов - Большая пайка (Часть четвертая)
– Пока не было.
– Будет. Обязательно будет. Знаешь что... Можешь сейчас поехать на Завод?
– Зачем?
– Поваляйся в ногах. Попроси переписать векселя. Пообещай золотые горы. Пусть думают, что мы в заднице. Съездишь?
– Ладно. На один день.
– А больше и не надо. Договорились?
– Договорились.
– Все, обнимаю тебя.
Карты на столе
Ларри как раз ехал на работу, когда охрана сообщила ему, что несколько минут назад в офисе появился Муса. Не заходя к себе, Ларри сразу же направился в бывший платоновский кабинет. Муса встретил его у порога. За проведенное в больнице время он сильно сдал. Салатового цвета пиджак болтался на нем, как на вешалке, из воротничка рубашки трогательно торчала цыплячья шея, но черные усы, как и прежде, победоносно топорщились.
У порога кабинета они обнялись.
– Как ты? – спросил Ларри, заметив прислоненную к столу палку. – Все еще с подпоркой ходишь?
– Да нет, – ответил Муса. – Это так... Врачи требуют, черт бы их побрал! Говорят, еще месяц надо ее таскать.
– А чего приехал?
– Достали они меня там. Не поверишь – каждые полчаса пристают. То температуру меряют, то на массаж гоняют. Магниты какие-то на шею наклеивают.
Муса отвернул воротник рубашки и показал Ларри пластырь, сквозь который проступали контуры маленьких черных колец.
– После обеда самое время вздремнуть – так нет, они придумали физиотерапию. Токи какие-то через меня пропускают. В общем, ужас. Одно хорошо – сестрички там нормальные. Уколы на ночь приходят делать, а сами – в одних халатиках. Сперва мне не до сестричек было, потом присмотрелся – ну, думаю, жизнь продолжается. Правда, есть проблема – палаты изнутри не запираются. Но я приспособился – укол получу, полежу минут десять и тихонько шлепаю в ординаторскую. Там полный порядок.
– Что – девочки одни и те же?
– Да нет. Туда мединститут на практику ходит. Чтобы всех перепробовать, года не хватит. А вообще – осточертело валяться. Лежишь, как в могиле. Никто не звонит. Как будто умер.
Чуть припадая на правую ногу, Муса прошел к своему креслу и сел. Ларри опустился в такое же кресло напротив. Дожидаясь, пока принесут чай, они молча рассматривали друг друга.
– А ты похудел, – подвел итог наблюдениям Ларри.
– А ты постарел, – в тон ему ответил Муса. – Мне это кажется или на самом деле... Вроде у тебя цвет волос поменялся. Что, тяжело?
Ларри рассеянно провел рукой по волосам.
– Правда? Не обращал внимания. Досталось, конечно. Ты ведь про наши дела знаешь?
– Знаю.
– Ты когда улегся? Сразу же после взрыва в банке?
– Да. Можешь подробно рассказать? А то у меня там телевизор арестовали, чтобы не волновался, потом газеты запретили... По телефону много не узнаешь.
– Сразу после взрыва в банке принялись разбираться, – неохотно начал Ларри. – Стали смотреть документы. Обнаружили два банковских векселя – их Петя купил. Нашли договор с банком. Векселя и договор у Пети в сейфе лежали. Короче, это банк таганских. Про Фрэнка Эл Капоне слышал?
– Это в Чикаго, что ли?
– Если бы! В Москве... Знаешь, кто у него в банке верховодит? Ни за что не догадаешься. Помнишь Вику?
– Какую?
– Да из Института. Ну ту самую. Так вот – в этот банк ее первый муж перебрался, Корецкий, прямо из кремлевской службы. Он там музыку и заказывает.
– Не может быть!
– Как видишь, может. Корецкий хотел нас кинуть на три миллиона, Но не успел. Сейчас мы у него все заблокировали, в последний момент остановили перевод на Кипр. Деньги висят на корсчете.
– Так Петю – это они? Ларри кивнул.
– Очень спешили. Боялись, что кто-нибудь лишний этот договор увидит. Вызвали Петю в "Балчуг", через мартышку, и там грохнули, Потом банк взорвали, чтобы платежки никому на глаза не попались.
– Кто это раскрутил?
– Платон. Мы потом с Фрэнком встречались. Тут-то и началось.
– А Сысоев здесь с какого боку?
– Ни с какого, – неохотно ответил Ларри. – Это до встречи с Фрэнком было. В общем, стали смотреть договор, а там сысоевская виза. Мы же еще ничего не знали... Стали разговаривать. Как понимаешь, все на нервах... Ну и поговорили.
– Так он... сам? Ларри снова кивнул. Муса с усилием встал, подошел к окну и отвернулся, глядя на сгущающиеся сумерки. Потом вернулся на место. Глаза у него блестели.
– Нервы никуда стали, – пожаловался он. – Скоро как покойный Леонид Ильич буду. Ну, давай дальше.
– А дальше так Дали Фрэнку три дня. Чтобы вернул деньги. Объяснили кое-что. Клуб закрыли. Офис закрыли. Стали готовиться. Через три дня Платон должен был ехать в прокуратуру.
– Так.
– А потом, – преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, продолжил Ларри, – вообще непонятно что получилось. До сих пор не пойму, как это вышло. Мы Платона спрятали. Знаешь, как? Так, что даже я не знал, где он. А они его вычислили. Вот до сих пор не пойму – хоть убей. И подослали снайпера. Подвинь бумажку. Смотри... Вот дом, вот подъезд. Это, напротив, детский сад. На ремонте. Вот в этом окне – точно напротив – поставили снайпера. Улавливаешь? Я Платона потом сто раз спрашивал – кто мог знать о его логове?
– А он?
– Клянется, что никому не говорил. Похоже на правду. Там одна из девочек Марии живет, он у нее и отлеживался. Адрес только Мария знала.
– Может, она?
– Не знаю. Молчит, плачет. Она после этого случая сама чуть в психушку не угодила. До сих пор вся зеленая ходит. Девочку эту мои ребята потом потрясли ... Тоже вроде бы никому ничего... А тут еще вот что. Знаешь, почему Платон уцелел?
– Ну?
– Только он вышел из подъезда – ему навстречу Марик Цейтлин. Тетка у него там живет рядышком, он ее навещал. Прикатил на "мерседесе". А за Платоном я прислал хлебный фургон. Они поговорили минуты две. Марк пошел к "мерседесу", а Платон отстал буквально на пару шагов. Шнурок у него, видишь ли, развязался. Короче, Марк его пулю и схлопотал. Мы Платона тут же в самолет – и за границу.
– Как он там?
– Нормально.
– А что за взрывы потом были?
– Обычное дело. Снайпер же отрапортовался. Они поняли, что дело сделано, и начали крушить направо и налево. Потом уже, из милицейских сводок, узнали, что завалили не того, и притихли. Сообразили, что Платон жив и теперь на них охота начнется.
– А сейчас как?
– Да так же. Фрэнк в Израиль смотался. Отсиживается там. Этот самый Корецкий – в Москве. С ним восемь человек ходят. Двое сзади, двое спереди, по бокам тоже... Так что его только авиабомбой можно взять, точечным ударом. Ну, понятное дело, пока он здесь, Платону в Москве делать нечего.
– Да... – сказал Муса. – Сколько меня не было? Месяца три? Будто Мамай прошел... Еще расскажи что-нибудь.
– Остальное как обычно, – скучным голосом сообщил Ларри. – Бизнес идет понемногу. Обороты здорово упали. Атак все ничего. Муса помолчал, словно собираясь с мыслями.
– На Заводе что слышно? – спросил он.
– Там все нормально. Работают, план выполняют. Были слухи, что кое-кто хотел остановить главный конвейер. Но потом обошлось. В общем – нормально.
– У нас сейчас сколько заводских машин?
– Немного. Тысяч пять.
– А следующая поставка когда?
– Послушай, – взъерошив усы, сказал Ларри, – ну что ты все о делах, да о Заводе? Тебя лечат – и пусть лечат. Ни о чем не думай. У нас все нормально. И у Платона все хорошо. На Заводе полный порядок. Хочешь, я еще чаю закажу?
Но Муса, непонятно почему защитившийся на заводской теме, не отставал.
– Нет, ты мне скажи... Следующая поставка когда?
– Вот человек, ей-богу... Далась тебе эта поставка! Не помню. Через месяц, может, через два. Чаю хочешь?
– Не хочу!
На этот раз Муса молчал долго. Так долго, что Ларри уже приподнялся, собираясь уходить. На лице его было странное выражение – словно тяжелая ноша неожиданно свалилась с плеч, и он смог наконец перевести дух.
– Ну не знаю, – выдавил Муса, заметив движение Ларри. – Что, с Заводом нет никаких проблем?
Ларри снова сел в кресло и медленно помотал головой, будто разминая шейные позвонки. Он поднес к глазам руку и начал пристально разглядывать покрывающий ее узор из веснушек.
– Нет, – сказал наконец Ларри. – С Заводом проблем нет. Муса взвился, как бешеный. Все-таки темперамент есть штука трудноизлечимая, даже микроинсульт и больничный режим ничего не могут изменить. Скорее, наоборот... В самых горячих выражениях Муса напомнил Ларри, кто в "Инфокаре" генеральный директор, потом остыл, извинился, подошел к другу, обнял его и, хромая, вернулся к своему креслу.
– Бережешь меня, – откашлявшись, пожаловался он. – На инвалидность перевел...
– Если хочешь знать, то берегу, – сознался Ларри, прикрыв глаза. На лбу у него выступили бисеринки пота – в кабинете было жарко. – И сам берегу – как друга, – и одному человеку обещал... Федору Федоровичу... Что буду тебя беречь. Может, не надо про Завод?
– Надо, – решительно ответил Муса. – Рассказывай.
– Послушай, – сказал Ларри, – что мы зря собачимся? Ты же у меня про "Даймлер" не спрашиваешь. Про "Вольво" не спрашиваешь. Про недвижимость, про нефть, про банк тоже не спрашиваешь. Раз тебя Завод так интересует – значит, ты про него уже знаешь. Так? Газеты видел?
