Гарри Стейн - Серебряная пуля
— Иногда, точнее, довольно редко здесь появляются люди, с которыми имеет дело только руководство института. Их могут даже регистрировать под вымышленным именем.
— Ты шутишь?
— Нет, тем более что это не такая уж тайна для окружающих. — Он взглянул на часы. — Слушай, думаю, самое время посетить моих пациентов, которые скоро станут твоими.
— Хорошо, — сказал Логан, — по крайней мере, это мне более знакомо.
— Может быть, хотя здешние пациенты не такие, к каким ты привык.
Логан опять смутился.
— Ну, у меня вообще-то была большая практика в Клермонте, и я имел дело с последней стадией рака…
— Нет, — прервал его Левитт. — Существенная разница. Тех пациентов ты лечил индивидуально и в зависимости от меняющихся обстоятельств мог импровизировать. Так?
— Конечно.
— Ну так вот. Я не могу объяснить более доходчиво, Логан, но здесь у тебя будет нулевая возможность такого варианта лечения. Вообще никакой. Твоя работа — четко следовать предписаниям. В точности сохранять цикл. Иногда ты вынужден будешь действовать вопреки своему мнению, каким бы верным оно ни казалось.
Логан молча воспринимал услышанное.
— Да, придется психологически перестраиваться, чтобы приспособиться.
— А что будет, если пациент начнет задавать вопросы о лечении?
— Это все время происходит. Твоя же задача — проследить, чтобы пациент не отступал от курса. Иначе ты спутаешь звенья цепи исследования и не будет возможности узнать, как пациент реагирует на лечение и какова длительность этой реакции. Когда пациенты начинают покидать АИР, то утверждают, что работа делалась небрежно или что лечение слишком токсичное. — Он помолчал. — Поверь, если пациент, лечащийся по курсу, уходит от тебя, то старший, ведущий исследование, способен на все. Некоторые из этих ребят просто убийцы.
— Да, мне тоже так показалось.
Левитт кивнул.
— Я слышал о таком случае недавно у Шейна. Ну что ж, добро пожаловать в АИР.
— Некоторые из этих ребят… — Логан на секунду умолк, кажется, готовый взорваться в любую минуту.
— Ну, к этому ты скоро привыкнешь.
— Я хочу сказать, одно дело младшие сотрудники. Они ведь просто ненавидят друг друга.
— Точно, — улыбнулся он. — Когда я впервые сюда пришел, один парень показал мне диаграмму, в которой он отразил взаимоотношения между главными соперниками: каждый из старших был обозначен кругом, линии, обозначающие нормальные взаимоотношения, — черными чернилами, а линии ненависти — красными. — Он сделал эффектную паузу. — Так что я тебе скажу, диаграмма походила на спутанные провода телефонной станции.
— Но ведь в этом нет никакого смысла. Даже в Клермонте…
— А ты вообще имеешь понятие о том, какое жуткое соперничество идет за фонды? Это как игра — каждый раз кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает.
Левитт объяснил Логану, что у Шейна и Стиллмана давняя вражда. Когда-то давно Шейн поддержал молодого исследователя, подошедшего очень близко, вернее, даже разработавшего новое лечение рака груди. Он использовал выстрел шприцем с моноклоновыми антителами прямо в кровь с биохимической целью — найти и уничтожить злокачественную клетку. Стиллман яростно воспротивился (и победил), уверив, что данные для выводов неполные. А вскоре после этого он разработал способ лечения на той же самой основе. В общем, все просто — Стиллман считал лечение рака груди своей сферой. И то, что вокруг его темы крутился Шейн, сделало их врагами на всю жизнь. Причем Шейн нажил не одного врага — у Стиллмана в союзниках полдюжины ключевых фигур института. Один другого стоит. Оба ненавидят друг друга. А Ларсен, может, ненавидит Шейна даже больше, чем тот его.
— А здесь в чем дело?
Он пожал плечами.
— Да ничего такого. Как вода и масло. Для Ларсена Шейн — средоточие всего самого отвратительного не только в науке, но и в жизни. И наоборот.
Логан уже многое стал понимать.
— А Ларсен со Стиллманом ладят?
— Ладят? — спросил тот удивленно. — Ты хочешь сказать — друзья?
Он остановился, словно ища нужные слова.
— Слушай, я попытаюсь упростить. У каждого наверху есть свое маленькое феодальное владение и свои собственные верноподданные. Конечная цель каждого — победить или повергнуть остальных. Но иногда из стратегических соображений они выбирают разных союзников для борьбы с общим врагом. Дошло?
— То, что ты говоришь, похоже на средневековье.
Логана едва ли можно было считать наивным, но он удивился такой откровенности.
Левитт улыбнулся.
— Да, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы здесь использовали булавы и кипящее масло.
Логан сдержанно кивнул.
— Значит, судя по твоим словам, мне лучше держаться одинаково ровно со всеми.
— Тебе лучше приготовиться к тому, что можно ожидать от пациентов…
— Ну, с этим я знаком. Дрянным отношением меня не удивишь.
— Это ты так думаешь. Здесь люди другого полета. Многие сделали все возможное и невозможное, чтобы сюда попасть. Своим врачам они уже заявили: «Больше я не буду принимать то дерьмо, которое вы мне даете». Им пришлось пройти длительный курс лечения, который ничем не кончился. И институт — зона риска, немногие стыдливые мимозы способны здесь адаптироваться. Да, они борются. Ничего удивительного.
Левитт кивнул.
— Правда в том, что если у тебя рак, то лучшего места для лечения нет. И со стороны пациентов должно быть полное подчинение, это их часть сделки, и иногда за это заставляют тебя платить.
Он пошел к выходу, Логан следом.
— Я пытаюсь тебе объяснить, что конфликты между нами и пациентами неизбежны. Потому что, по сути дела, у нас разные цели. Мы заинтересованы в том, чтобы найти, как лечить рак, они хотят, чтобы их рак был вылечен. Никто из них никогда не употребляет термин «подопытная свинка». Но многие пациенты в конце концов приходят к мысли, что, дав подписку, согласились именно на это.
— Понял, — мрачно констатировал Логан.
— Нет еще, но уже близок к пониманию. — Завернув за угол, они подошли к лифту со светящимися огоньками. — Давай пойдем посмотрим Рочелл Боудин.
— А что у нее?
Логан прочитал несколько десятков историй болезней, оставленных Левиттом.
— Массивная средостения болезни Ходкина. Она одна из пациенток Ларсена.
— Ах да, правильно. — Как всегда, Логан запоминал людей по их болезням, а не по именам. — Она в группе для опробирования новой лекарственной комбинации против болезни Ходкина. И она сейчас на экстракте коры надпочечников, на химии.
Речь шла о третьей фазе. АСЕ — химиотерапия из трех комбинаций, используемых в лечении, которое двадцать пять лет назад начал доктор Кеннет Маркелл, ныне глава АИРа. И это лечение если и не давало стопроцентного эффекта, то значительно уменьшало опухоль в восьмидесяти процентах случаев.
— Так в чем проблема? Разве в отчете не говорится, что все у нее идет хорошо?
— Проблема в том, что эта женщина — мать всех проблем. — Он помолчал. — И отец тоже есть.
Это, как скоро понял Логан, относилось к мужу пациентки, Роджеру, который, казалось, проводил большую часть времени в больнице вместе с женой. Он все время находился рядом, вероятно, взяв на себя роль человека, подвергавшего сомнению каждое движение доктора.
Через две минуты после их появления Логан никак не мог решить, кто из них ему нравится меньше — бесконечно жалующаяся Рочелл, воспринимающая свою болезнь как заговор против нее с целью подорвать ее счастье, или надменный Роджер, поставивший перед собой задачу служить постоянным упреком. И Логан в этой ситуации решил отойти в сторону и понаблюдать, как Левитт будет справляться с этим.
Сегодняшняя проблема заключалась в том, что Рочелл должна была начать новый цикл химиотерапии. Конечно, у большинства пациентов химия вызывает страх, но они, подавив его в себе, все же принимают лекарства.
Но не Рочелл.
— Это надо отложить, — сказал Левитту ее муж. — Она еще не готова.
— Я очень сожалею, — захныкала женщина.
— Боюсь, это невозможно, миссис Боудин. Мы уже договорились.
— Вы, доктора, делаете все, что вам взбредет в голову, — резко сказал Роджер.
— На самом деле, — ровным голосом сказал Левитт, — вы знаете, что нет. Мы следуем только предписанию.
— К черту предписания! Посмотрите на нее. Она великолепно выглядит, прекрасно себя чувствует, зачем ей опять глотать лекарства?
— Я чувствую, что больше уже не могу, — простонала Рочелл, и ее нижняя губа задрожала. — Нечестно доводить меня до такого состояния. От одной мысли об этом мне уже делается дурно.
— Они просто пользуются твоей добротой. Другим пациентам выдают куда меньше лекарств.
— Это неправда.
— Ну конечно, вы можете так говорить, вы же не разрешаете нам с ними общаться.
