Ной Чарни - Двойная рокировка
Обзор книги Ной Чарни - Двойная рокировка
Ной Чарни
«Двойная рокировка»
Посвящается моим родителям, Джеймсу и Диане, а также Элеоноре
Копай глубже
ГЛАВА 1
Казалось, она прислушивалась и чего-то ждала.
Маленькая церковь Святой Джулианы в Трастевере еле виднелась во мраке теплой римской ночи. Слабый свет фонарей на площади тонул в синей мгле пустынных улиц.
В церкви раздался какой-то звук.
Это был чуть слышный скрежет металла, который днем вряд ли бы заметили, но в тишине ночи он прозвучал резко и оглушительно, как пронзительный визг. Потом все стихло. Звук слышался лишь мгновение, но его подхватило гулкое эхо.
В глубине запертой церкви вспорхнула птица. Испуганный голубь отчаянно забил крыльями под сводами, пытаясь разорвать чернильную тьму, превращавшую храм в подобие пещеры.
Потом включилась сигнализация.
Отец Аморозо вздрогнул и проснулся. На залысинах выступил пот.
Он посмотрел на будильник, стоявший на тумбочке. Половина четвертого. За окном спальни было темно. В ушах звенело. Через минуту он понял, что звенит где-то еще.
Святой отец накинул халат и сунул ноги в сандалии. Сбежав по ступеням, он через площадь поспешил к Святой Джулиане, всегда напоминавшей ему броненосца, припавшего к земле. Сейчас она прямо-таки вибрировала от звона.
Повозившись с ключами, отец Аморозо распахнул старинную дверь, разбухшую от сырости. Войдя внутрь, он первым делом отключил сигнализацию. Потом осмотрелся и подошел к телефону.
— Scusi, signore.[1] Да, я здесь… Не знаю. Возможно, ложная тревога, но я… одну минуточку…
Отец Аморозо отошел от телефона и прислушался. Тишина. Лунный свет освещал скамьи, но все остальное тонуло в темноте. Он сделал несколько шагов и остановился. Потом щелкнул выключателем.
Его глазам предстал величественный интерьер в стиле барокко. Богато украшенные ниши словно ожили в ярком свете ламп. Отец Аморозо прошел в центральную часть нефа и внимательно осмотрел церковь. Капелла святой Джулианы, ее портрет кисти Доменикино, исповедальня, чаша из белого мрамора со святой водой, канделябр со свечами для молящихся, над которым висела табличка «Для пожертвований», статуя святой Агнессы работы Мадерно, византийская икона и несколько потиров в стеклянной витрине, «Благовещение» Караваджо над алтарем, золотая рака с мощами святой Джулианы… Все было на месте.
Отец Аморозо вернулся к телефону.
— Non vedo niente…[2] Наверное, сигнализация неисправна. Извините за беспокойство. Спасибо… спокойной ночи… да… да, благодарю вас.
Он положил трубку и погасил свет. На мгновение пробудившаяся церковь снова погрузилась в сон. Святой отец включил сигнализацию, запер массивную дверь и отправился домой досыпать.
Отец Аморозо открыл глаза и приподнялся в постели. Ему приснился неприятный сон, в котором его мучил пронзительный звон в ушах. Сначала он решил, что причиной тому суп из даров моря, съеденный сегодня в «Да Саверио», но потом понял, что звенит не только у него в ушах. «Мы же все ужинали в „Да Саверио“», — подумал он и окончательно проснулся.
В церкви опять включилась сигнализация. Он посмотрел на часы. Без десяти четыре. Солнце еще не проснулось. Тогда почему не дают спать ему? Надев халат и сандалии, он опять вышел на улицу.
Отец Аморозо обычно не позволял себе браниться, но сейчас не удержался и пробормотал несколько безобидных ругательств. Погремев ключами, он потянул на себя тяжелую деревянную дверь, упираясь в землю каблуками, чтобы сохранить равновесие.
«Прямо будильник какой-то, а не церковь», — с досадой подумал он.
Очутившись внутри, он сразу же бросился к сигнализации, неосторожно задев по пути телефон.
— О Господи, — раздраженно пробормотал святой отец, но тут же одумался и шепотом обратился к Всевышнему: — Прости меня. Я просто немного устал. Не гневайся, прошу тебя.
Отключив сигнализацию, отец Аморозо взглянул в глубину церкви. Казалось, она дразнит его причудливой игрой теней. Он торопливо зажег свет. Темнота неохотно отступила. Священник снял трубку.
— Si? Si, mi dispiace.[3] He понимаю, что происходит… нет, не стоит… один момент, подождите, пожалуйста…
Он положил трубку рядом с телефоном и снова прошел в центр нефа. В сумерках раннего утра пустая церковь казалась большой и внушительной.
Все было по-прежнему на месте. На этот раз отец Аморозо обошел церковь по периметру. Шагая по стертым плитам, он окидывал взглядом погашенные свечи, резные деревянные скамьи и темные ниши, в которых скрывались барельефы и живописные изображения святых. Ничего не тронуто. Он подошел к телефону.
— Niente. Niente di niente. Mi dispiace, ma…[4] Вы правы, сейчас десять минут пятого… да, вероятно, она неисправна… да… утром обязательно. Сейчас все равно ничего не сделаешь. Спасибо, спокойной ночи… я хочу сказать, доброе утро. Ночь уже прошла… До свидания.
Отец Аморозо негодующе взглянул на сигнализацию, которая дважды сработала впустую, заставляя его понапрасну бегать. Вероятно, он не должен был так пристально смотреть на синьору Матерацци на воскресной мессе. Бог все видит. Надо будет вызвать мастера, чтобы тот все проверил. А сейчас еще есть время поспать.
Отец Аморозо погасил свет. Пройдя мимо злополучной сигнализации, он запер дверь и отправился домой, чтобы воспользоваться оставшимися драгоценными минутами отдыха.
Снова зазвонила сигнализация.
Отец Аморозо соскочил с кровати. Но тут же успокоился. Это был всего-навсего будильник. Семь часов утра понедельника. «Все не так уж плохо», — подумал он.
Солнце уже поднялось над горизонтом, обещая очередной жаркий и влажный римский день. Святой отец потянулся и зевнул. Скинув пижаму, он вразвалочку отправился в ванную, откуда вышел совсем другим человеком — чистым, свежим и вполне готовым встретить новый день. Облачившись в рясу, он двинулся к церкви Святой Джулианы.
У него в запасе оставалось еще десять минут. Обычно он открывал церковь в восемь. Было по-утреннему прохладно, и отец Аморозо решил немного взбодриться. Зайдя в соседний бар, он заказал чашечку кофе и, стоя у барной стойки, с наслаждением пил эспрессо, глядя на древние плиты площади, позолоченные солнечными лучами. На улице появились первые прохожие. Мимо прошагал одинокий турист с картой в руке и фотоаппаратом наперевес.
Священник посмотрел на часы. Без трех минут восемь. Он допил кофе и пошел через площадь к церкви.
Неторопливо перебирая ключи, отец Аморозо нашел нужный и, отделив его от остальных, вставил в замочную скважину. Распахнув большую деревянную дверь, он накинул затвор, удерживавший ее открытой. Утренний ветерок тотчас же устремился внутрь церкви, освежая застоявшийся за ночь воздух.
Войдя внутрь, священник с досадой посмотрел в сторону пульта сигнализации и подумал: «Господи, придется с ней сегодня возиться». Потом возвел глаза к небу, мысленно прося прощения за поминание имени Господа всуе. Подойдя к своему кабинету, он откинул шторку и отпер скрывавшуюся за ней дверь. Потом пошел по проходу между скамьями, чтобы преклонить колена перед алтарем. Отец Аморозо хотел уже двинуться дальше, но вдруг что-то остановило его. Он не верил своим глазам. Должно быть, это ему снится. Внезапно он все понял и, отступив назад, воскликнул:
— О Боже мой!
Картина Караваджо, висевшая над алтарем, исчезла.
ГЛАВА 2
— Но это же подделка.
Зажав трубку телефона между ухом и плечом, Женевьева Делакло крутила шнур, наматывая его на запястье.
Ее небольшой кабинет выходил окнами на Сену. Над красноватой водой возвышались величественные желто-серые арки средневекового Парижа. Стол в кабинете был завален бумагами, еще недавно разложенными аккуратными стопками. Делакло принадлежала к той категории импульсивных педантов, которым для всего требуется строго определенное место, куда они, впрочем, редко что-то кладут.
Стены пестрели репродукциями одного художника — Казимира Малевича. Это были абстрактные полотна с пространными описательными названиями, обычно приводящими в ярость неискушенного зрителя, — «Черный квадрат», «Супрематизм с синим треугольником и черным прямоугольником», «Красный квадрат: реалистическое изображение крестьянки в двух измерениях». Последняя представляла собой слегка деформированный красный квадрат на белом фоне. Рядом висели дипломы в деревянных рамках, свидетельствовавшие о глубоких познаниях их обладательницы в области искусствоведения и торговли предметами искусства. На столе высилась стопка кремовых бланков с изящной гравированной надписью «Общество Малевича».
На коленях у Делакло лежал каталог предстоящих торгов «Особо ценные русские и восточноевропейские картины и рисунки», который аукционный дом «Кристи» собирался проводить в Лондоне. Каталог был открыт на странице 46, с описанием лота 39.
