Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
Питер Холланд откинул голову на спинку сиденья, прикрыл глаза к заговорил:
— Может быть, это отчасти и так, хотя не уверен, совсем не уверен... от нас так много требовали... во имя чего? За никому не нужный холм Свиной котлеты? Не указанную на карте ненужную местность в дельте Меконга? Почему? Ради Христа, почему?! Наших парней расстреливали с двух шагов, пули в клочья разносили им животы и грудь, а они были бессильны, потому что вьетконговцы знали джунгли лучше, чем они. Что же это за война была такая?.. Если бы ребята вроде меня не шли туда вместе с мальчишками и не говорили: «Эй, смотри, я здесь, я с тобой», — как же, черт подери, мы могли продержаться там так долго? Могли начаться массовые волнения, и, может, так оно и надо было. Этих мальчишек, не достигших Уровня третьего класса, называли ниггерами, мерзавцами, тупицами, не выучившимися читать и писать. У привилегированных была отсрочка, чтобы они, не дай Бог, не замарались, или такая служба, которая защищала их от участия в боевых действиях. А у других ничего подобного не было. И если то, что я был с ними — я, привилегированный сукин сын, — если это хоть что-нибудь значит, то это лучшее, что я сделал в своей жизни. — Холланд внезапно замолчал и закрыл глаза.
— Извини, Питер, я не хотел бередить раны... Вообще-то, я начал с моей вины, а не твоей... Черт, как все это связано одно с другим, верно? Как ты это назвал? Карусель вины? И когда же она остановится?
— Теперь же, — сказал Холланд, выпрямившись и расправив плечи. Он поднял телефонную трубку, нажал две кнопки и сказал: — Высади нас в Вене, пожалуйста. Потом найди китайский ресторан и привези нам еды. Лучшее из того, что у них есть... Люблю бараньи ребрышки и цыпленка в лимонном соусе...
* * *Оказалось, что Холланд был прав, но только отчасти. Первое прослушивание допроса Панова, находившегося под действием сыворотки, было совершенно невыносимо, и особенно для тех, кто хорошо знал психиатра: голос опустошенный, эмоциональный надрыв. Во время второго прослушивания сразу же возникла большая сосредоточенность, причиной, несомненно, была обнаженная боль в голосе Панова. Времени для личных переживаний не было — получить информацию стало для них главным. Оба делали пометки в блокнотах, часто останавливая и заново прокручивая многие куски пленки. Третье прослушивание еще четче выявило ключевые моменты; к концу четвертого и Алекс, и Питер Холланд каждый исписали до сорока страниц. Еще час прошел в полном молчании; они анализировали то, что услышали.
— Ты готов? — спросил наконец директор ЦРУ, сидевший на диване с карандашом в руке.
— Конечно, — ответил Конклин, сидевший за столом, на котором была расставлена разнообразная электронная аппаратура...
— Что скажешь для начала?
— Девяносто девять и сорок четыре сотых процента из того, что мы услышали, не дает нам ничего... Единственное, что надо отметить, этот Уолш потрясающе ведет допрос. Перескакивает с одной темы на другую, сразу улавливая намеки... До меня их смысл дошел не сразу — а я ведь не новичок в этом деле.
— Согласен, — ответил Холланд. — И я бывал неплох, особенно когда держал в руках что-нибудь, чем можно пригрозить. Уолш действительно хорош.
— Но это неважно... А вот то, что он вытянул из Панова, очень ценно для нас. Тут есть одно «но»... Дело даже не в том, что именно Панов выдал... Мы обязаны предположить, что он выдал почти все... Гораздо важнее то, что он сам слышал во время обработки. — Кон-клин перелистнул несколько страниц. — Вот пример: «Семья» будет довольна... supreme нас благословит". Это не его слова — он повторяет чьи-то слова. Далее, Мо незнаком с уголовным жаргоном, во всяком случае не в такой степени, чтобы автоматически делать связь, а связь здесь налицо. Возьмем слово supreme и заменим в нем одну гласную, получится supremo — саро supremo, которому далековато до чистых душой небожителей. «Семья» внезапно на сотни световых лет удалится от Нормана Рокуэлла, а «благословение» вполне может означать «вознаграждение» или «премию».
— Мафия, — произнес Питер, обратив на своего коллегу прямой и твердый взгляд, несмотря на некоторое количество спиртного, обострившего эмоции. — Я не обдумывал это, но отметил для себя инстинктивно... О'кей, тут есть еще что-то, в этих строчках, именно здесь, потому что я также отметил для себя несколько нехарактерных для Панова фраз. — Холланд полистал свой блокнот и остановился на нужной странице: — Вот здесь. «Нью-Йорк хочет все». Питер продолжал переворачивать страницы. — И еще: «Этот Уолл-стрит — действительно что-то». — Директор ЦРУ вновь просмотрел свои записи. — А вот еще: «Блонди-фрукты», дальше — путаница.
— Я слышал это выражение, но не придал ему никакого значения.
— Да ты и не должен... уважаемый мистер Алексей Консоликов... — Холланд улыбнулся. — Ведь под твоей англосаксонской внешностью, образованием и всем прочим бьется сердце русского. Ты не чувствуешь того, что приходится переживать некоторым из нас.
— Хм?
— Я из тех, кого называют «стопроцентный америкашка»... И «блонди-фрукт» — всего лишь одна из многих кличек, которыми нас награждают угнетаемые меньшинства. Подумай об этом. Армбрустер, Суэйн, Эткинсон, Бартон, Тигартен — все они из «блонди». И еще Уолл-стрит... Некоторые фирмы в этом, что и говорить, финансовом бастионе принадлежат прежде всего «стопроцентным америкашкам»...
— "Медуза", — пробормотал Алекс, — «Медуза» и мафия... Боже правый.
— У нас есть номер телефона! — Питер подался вперед на диване. — Он был в тетради из дома Суэйна, которую передал Борн.
— Я уже пытался работать с ним... Там автоответчик.
— Этого достаточно. Мы сможем найти его местоположение.
— Ну и что? Кто бы ни забирал оттуда сообщения, делает он это издалека, и если у него или у нее есть хотя бы немного соображения, то из телефона-автомата. Связного не только нельзя проследить, но он может, кроме того, стереть все остальные сообщения, поэтому нам нельзя подключиться.
— Ты ведь не шибко разбираешься в высоких технологиях, оперативник?
— Я тебе сейчас объясню, — ответил Конклин. — Я купил видеомагнитофон, чтобы смотреть старые фильмы, но не знал, как отключить проклятый мигающий таймер. Я спросил у дилера, а он мне в ответ: «Читайте инструкцию с внутренней стороны панели». И я никак не найду эту внутреннюю сторону панели...
— Теперь я тебе объясню, что мы можем сделать с этим автоответчиком... Мы заглушим его снаружи.
— Вот так штука, Сэнди, а что ты еще преподнесешь сиротке Энни? И что из того, черт подери? Только погубим наш источник...
— Ты забываешь кое о чем. По номеру мы определим район, где находится автоответчик.
— И дальше?
— Рано или поздно кто-то явится чинить эту чертову штуковину...
— Да.
— Тут-то мы и выясним, кто его послал.
— Знаешь, Питер, ты кое-чего стоишь... Как неофит, разумеется... Твое нынешнее совершенно незаслуженное положение не в счет.
— Прости, но выпить я тебе предложить не могу.
* * *Брайс Огилви, совладелец юридической фирмы «Огилви, Споффорд, Кроуфорд и Коэн», диктовал в высшей степени сложный ответ управлению по антитрестовскому законодательству министерства юстиции, когда на его столе зазвонил телефон, номер которого был известен немногим. Он поднял трубку, нажал кнопку и произнес:
— Подождите немного, — и, оглянувшись на секретаршу, пробормотал: — Вы меня извините?
— Конечно, сэр. — Секретарша пересекла внушительных размеров кабинет и скрылась за дверью.
— Слушаю. В чем дело? — спросил Огилви.
— Машинка не работает, — ответил голос по телефону, не обозначенному ни в одном справочнике.
— Что случилось?
— Не знаю. Звоню, а там все время занято.
— Это самая совершенная из всех имеющихся систем. Вероятно, кто-то звонил одновременно с вами.
— Я дозваниваюсь последние два часа. Там что-то не в порядке. Даже самая хорошая аппаратура ломается.
— Хорошо, пошлите кого-нибудь проверить. Лучше из ниггеров...
— Естественно. Ни одному белому туда не пробраться.
Глава 25
Вскоре после полуночи Борн вышел из метро в Аржантей. Он мысленно разбил день на части: выделил время для своих текущих дел и на поиски Мари. Он бродил по городу, заглядывая во все кафе, магазинчики, во все большие и маленькие гостиницы, о которых он вспоминал и которые были частью их кошмарного бегства тринадцать лет назад. Не раз у него перехватывало дыхание, когда он видел похожую на Мари женщину: затылок, быстро мелькнувший профиль и копну золотисто-каштановых волос. Каждый раз он надеялся, что это Мари... Но все эти женщины были лишь похожи на Мари. Борн осознал природу своего беспокойства и, следовательно, мог лучше контролировать себя. Эти часы были самыми тяжелыми, остальные были наполнены привычными трудностями и огорчениями.
Алекс! Куда, черт подери, подевался Конклин?! Он не мог дозвониться до него в Вирджинию! Борн рассчитывал, что Алекс обеспечит быстрый перевод необходимой ему суммы денег. Рабочий день на Восточном побережье США начался в четыре часа по парижскому времени, а рабочий день в Париже заканчивается в пять часов или даже раньше по тому же самому парижскому времени. У Конклина оставалось меньше часа для того, чтобы перевести некоему Симону один миллион долларов США в какой-нибудь парижский банк, а следовательно, мистер Симон обязан появиться в этом неизвестном пока банке. Хорошо, что выручил Бернардин. Черт возьми, выручил — не то слово! Это стало возможным только благодаря ему.
