Елизавета Берестова - Корона клинков
— Выходит, наша замечательная игра расстроилась? — наивно спросил фавн. — Только-только стало везти, и на тебе! А капитан говорил, я — везунчик…
— Ничего, Дурында, — подбодрил его Осокорь, — это не последняя твоя партия. Такие парни, как наш друг капитан, остро переживают свой проигрыш. Смотри и мотай на ус: сегодня тебе повезло, но в другой раз можешь остаться, извини за выражение, без штанов. Не теряй головы и умей остановиться вовремя.
Казалось, проигранные деньги абсолютно не заботили счастливого коннозаводчика.
Торки скрупулёзно разделил деньги и с горделивым смущением отдал половину Брэку. Тот ссыпал свою долю в поясной кошелёк и незаметно дал слуге знак выйти вслед за ним.
На палубе они уселись на канаты подальше от кучки матросов, которые пили пиво, развлекая друг друга байками о русалках и морских чудовищах. Русалки вызывали гораздо больше интереса, особенно вопрос, каким именно образом эти прекрасные и начисто лишённые предрассудков создания одаривают своей любовью немногих избранных счастливчиков.
— Ты не увлекайся, — вполголоса предупредил Брэк, — нам не стоит обращать на себя излишнее внимание.
— А что? Подумаешь, чуточку тряхнул толстосумов.
Фавн вытащил из кармана горсть семечек и принялся невозмутимо плевать прямо на палубу.
— Капитан не обеднеет. А второй, видали, бровью не повёл, потому как сам мухлевал. Заметили, небось: картишки сдаёт не хуже профессионального крупье. Со мной все чисто. Никто, даже вы не видели, когда Дурында передёргивал.
— И все же я напоминаю, мы не на увеселительной прогулке. А ставки в этом деле куда выше, чем за карточным столом. Мне бы очень хотелось, чтобы наши проблемы начались как можно позже.
— Ага.
Со стороны матросов донеслось очередное сногсшибательное предположение о физиологии русалок, и фавн аж подался в их сторону, навострив уши.
— И ещё: будь внимателен, следи, что говоришь о себе и о нас. А лучше всего помалкивай. Не нравится мне что-то этот коннозаводчик. Кучу денег отвалил за место в каюте.
— Подумаешь! — Торки выплюнул целую очередь скорлупок, — можно деньгами швыряться, когда они у тебя есть. Осокорь — мужик состоятельный, не скряга, к тому ж торопится. Он своим лошадиным аукционом все уши прожужжал. Про гонки на лёгких колесницах рассказывал, про тотализатор и все такое. Это, знаете, когда деньги ставят на того, кто быстрее всех к финишу придёт.
— Знаю, и все же он мне не нравится. Чересчур открытый, что ли. Когда смеётся, глаза серьёзные. Будь с ним поосторожнее.
Матросы отозвались дружным смехом на чью-то очередную плоскую шутку.
— Вот где они уединились! — раздался совсем рядом голос Осокоря, который в тёмном плаще был почти неразличим в двух шагах. — А я что-то заскучал. Сижу, думаю, куда это все подевались?
— Я сегодня слегка перебрал, — вялым голосом отозвался Брэк, — решил проветриться.
— С чего бы это, сударь, вас так развезло? Вы ведь и кружки не выпили.
— Здоровье не позволяет.
— Ай, ай, ай, — сочувственно поцокал языком попутчик, подсаживаясь рядом, — не повезло. Такой молодой, а вот на тебе! Никак хворь какая? Жалко, поди, лишаться такой радости, как добрая выпивка. Нам, мужикам, в жизни всего-то удовольствия и отпущено: попойка в хорошей компании да койка под боком у красотки. С этим, надеюсь у вас проблем нет?
— Нет, — отрезал Брэк.
— И то ладно.
Казалось, Осокоря невозможно сбить с оптимистического настроя.
— Ночь-то какая! Чудо, — продолжил он, — но вижу, к беседе вы не расположены. Что ж, не стану навязывать своё общество. Когда от похмелья муторно, дружеская беседа не поможет. Я вот знаю одно замечательное средство. Надо у кока морковкой разжиться, мы вам такой салат соорудим, что всю вашу хворь как рукой снимет. Хотите, я прямо сейчас подсуечусь?
— Не стоит беспокоиться, — слабым голосом отозвался эльф, выдерживая образ больного, перепившего человека, — я уже принял порошок. К утру буду, как новенький.
Но отделаться от услужливого попутчика было не просто.
— Вы уверены, что ваш порошок подействует? — спросил он.
— Знаю точно, средство проверенное. Идём-ка спать, друг мой Дурында, — вставая, проговорил эльф, — сон, как известно, лучший лекарь.
— С вами, аристократами, всегда так, — Осокорь с готовностью подставил плечо, — благородная голубая кровь тоже свои минусы имеет. Не то, что мы — от сошки да деревянной ложки! Вас от глотка хорошего вина эвон как разморило, а мы галлон самогона уговорить можем, и ничего. Правда, парень? У тебя-то хмеля ни в одном глазу.
Торки пробормотал что-то, сомневаясь, как Осокорь умудрился узреть его не окосевшие глаза в кромешной темноте, но эльф незаметно пихнул его в бок, и он заткнулся.
На следующее утро после завтрака, за которым Брэк изображал вялость аппетита, Осокорь вновь вытащил карты и с надеждой взглянул на капитана. Тот перестал дуться, но от игры отказался твёрдо.
— Работа, — коротко пояснил он своё решение, — матросы, что дети. За ними постоянный догляд нужен. У меня тут погрузка, отплытие, коли ветер попутный будет, на ночёвку в Пеленах встанем.
В глубине души Брэк даже обрадовался отказу капитана. Его совсем не радовала перспектива резаться в карты все путешествие. Лицо Торки вытянулось. После облегчения карманов команда «Ночной птицы» знать его не желала, и фавн второй день маялся со скуки.
— Может, нам втроём попробовать? — предложил он, не уверенно глядя на эльфа, — я видал, в деревне мужики играли втроём, а за четвёртого клали карты не глядя.
— Это называется игра с болваном, — подхватил Осокорь, — а ты, я гляжу, парнишка наблюдательный.
— Нет, увольте от болвана, — вздохнул эльф, — хватит с меня и Дурынды, я пас.
Он вытащил книгу и улёгся на свою койку, демонстрируя, что игрой в карты его заинтересовать не удастся. На самом же деле Брэк опасался, что Торки сболтнёт лишнего. Эльф собирался посвятить парня в детали позже, когда они прибудут на место, но и того, что знал фавн сейчас, вполне хватало.
— Научите меня ловко, как вы, с картами обходиться, — заискивающе протянул Торки, — вон они как у вас из руки в руку летают!
— Наука тут не сложная. Тренировка и ловкость пальцев. А больше нет ни что. Давай-ка лучше сыграем, чего без толку карты туда-сюда мотать.
— По маленькой! — с энтузиазмом подхватил Торки, — с таким мастером как вы, сударь, я на серебро играть боюсь. Враз весь мой вчерашний выигрыш в ваших карманах очутится. А плыть еще долго. Он мне, — парень приглушил голос и ткнул узловатым пальцем в сторону отгородившегося книгой Брэка, — в долг нипочём не даст. У него такой принцип.
Последнее слово он выговорил с гордостью малограмотного человека, освоившего сложный и не понятный термин.
— По маленькой, так по маленькой, — согласился Осокорь, — я в твои годы немало часов убил за зелёным столом.
— Почему за зелёным? — очень натурально удивился фавн.
— Потому, Дурында, что в игорных домах столы зелёным сукном покрыты. Ясно?
Коннозаводчик откровенно благоволил к сообразительному деревенскому пареньку и решил понатаскать его в карточной игре. Он раскрывал ему тонкости раздачи карт, заставлял запоминать комбинации и их названия, учил, как поступать в той или иной ситуации. Торки благоговейно внимал, будто слушал оракула, предсказывающего судьбу целой империи. Фавн получал удовольствие от своего спектакля. Он настолько вжился в образ простоватого слуги, что не знай, Брэк его раньше, у него не возникло бы ни малейшего сомнения. Настолько гармоничной и естественной была личность Дурынды даже в мельчайших проявлениях.
Осокорь исподволь, не переходя грани дружеской беседы, расспрашивал его о жизни, детстве, семье.
— Деревня наша, ничего себе, большая, — вдохновенно врал фавн, — и недалече от столицы. Знаете старую дорогу последнего Рекса? Миль тридцать к востоку и будет. Нас в семье семеро. — Торки принялся загибать пальцы, перечисляя обычные крестьянские имена.
— Ладно тебе, — отмахнулся Осокорь, — у меня на имена памяти нет никакой, все равно не запомню. Ты до конца ещё не дошёл, а я уже первые забыл начисто.
— Я самым старшеньким уродился, — продолжил Торки, — знамо дело, тятеньке завсегда помогал. Надо же семейству мало-мальски кормиться: детишек вон сколько, и все кушать хотят.
Брэк усмехнулся за книгой, в голосе Торки отчётливо прозвучали интонации, подслушанные в рассказе портового оборванца, который показывал им дорогу к дальнему пирсу.
— Год недородный тогда выдался, малышка Лабонька и вообще померла, а ей всего лишь два годика и сравнялось…
Хотя Торки сидел к нему спиной, эльф был готов поклясться, что в больших карих глазах парня блеснули слезы.
— Тем летом зной да солнце всю траву под корень спалили. Овцы худющие ходили, смотреть жалко. Сена почти не накосили, пшеница не уродилась…
