Чингиз Абдуллаев - Обретение ада
— Мои люди умеют работать, — обиделся Волков, — мы тоже не в игрушки играем.
— Это ты Крючкову расскажешь, когда он тебя допрашивать будет. Зачем нужно было стрелять в Валентинова? Можно было проследить его связи, выяснить, с кем конкретно из агентов он встречался, узнать о наличии его агентуры. Так нет.
Сразу стреляете в спину.
— У нас есть запись их беседы со связным, — хмуро заметил Волков, — ему приказали срочно вылетать в Софию, а оттуда в Москву. Мы прослушали разговор специально нацеленным микрофоном. Эта последняя разработка позволяет слушать разговор на расстоянии километра от места встречи говорящих.
— Тоже мне, разработка, — улыбнулся генерал ГРУ, — я тебе потом наши приборы покажу. Они по колебанию оконных рам весь разговор записывают. Новейшие установки отдают сначала в разведку, к нам, а уже потом передают вам для прослушивания пьяных разговоров наших офицеров и генералов, ругающих Советскую власть и вас больше всего на свете.
Волков ничего не ответил.
— Где запись разговора? — спросил Сизов. Полковник достал из внутреннего кармана пиджака небольшой магнитофон и включил его.
«— Как дела? — послышался голос связного.
— Это я должен спрашивать, — пробормотал Валентинов, — может, вы наконец объясните столь срочный вызов? Я бросил все свои дела, чтобы примчаться сюда.
— Правильно, — сказал связной, — получен новый приказ из Москвы.
Срочно сворачивайте всю работу и выезжайте в Болгарию, оттуда можете вернуться в Москву, вам будут подготовлены соответствующие документы».
Сизов нахмурился. Волков усмехнулся и, поднявшись с кресла, прошел к столику, налил себе немного виски. За время, проведенное в Германии, он приучился к этому крепкому напитку.
«— В Болгарию, — усмехнулся Валентинов, — у них такой же бардак, как и везде. Раньше из Западной Европы ездили через ГДР в Чехословакию. Новые времена?
— Мне не поручали обсуждать с вами такие детали, — быстро ответил связной.
— Конечно, не поручали. Значит, конец. Передайте, я все понял. Завтра утром вылетаю в Софию. Канал связи прежний?
— Да».
«Кажется, эти типы были правы, — огорченно подумал Сизов. — У них действительно не было другого выхода». Он уже ждал, чтобы Волков выключил магнитофон, когда снова раздался голос резидента:
«— Вас что-то беспокоит?
— Нет-нет, ничего. Просто мне хотелось бы поскорее закончить нашу встречу. Что у вас по нашей группе войск в Германии? Вы подготовили все документы?
— Да, конечно. Я возьму их с собой. Очень неприглядная картина».
— Стоп, — быстро приказал Сизов, — перемотай еще раз, я послушаю. Какая картина?
— Неприглядная, — явно наслаждаясь произведенный эффектом, заметил Волков, — а вы говорите, что мы не умеем работать.
Сизов махнул рукой, уже не обращая внимания на слова полковника. И снова услышал: «очень неприглядная картина». И ответ связного, огорчивший его более всего остального.
«— Я передам в Москву. В Софии вас будут ждать.
— Прощайте.
— Прощайте. Желаю успехов».
Лента закончилась.
— Все? — спросил Сизов.
— Все, — подтвердил Волков.
— Связного вы отпустили?
— А вы хотели, чтобы мы и его убрали? — спросил полковник.
— Не говори глупостей, — нахмурился генерал, — я всегда был против ваших методов работы. Но где эти документы? Куда он их дел?
— Мы их не нашли.
— Он сказал: «Завтра выезжаю в Софию и возьму документы с собой».
Значит, документы были с ним в Праге. Нужно было более тщательно осмотреть его автомобиль.
— Мы смотрели. Там их не было.
— Может, твои люди их просто не заметили?
— После нас смотрели специалисты чешской криминальной полиции. Они тоже ничего не нашли, — стараясь не реагировать на нервное состояние генерала, терпеливо ответил Волков.
— Нужно было выяснить, где он жил, и посмотреть в его номере, — пробормотал Сизов.
— Тоже сделали, — сказал Волков, — обыскали номер в отеле. Все просмотрели. Документов там никаких не было. С собой он их, конечно, не брал.
Во всяком случае, при себе их у него не было, иначе бы мы нашли эти бумаги.
— Тогда куда он их дел?
— Не знаю.
— А я знаю, Волков. Я знаю, что будет, если эти документы попадут в Москву, в КГБ или ЦК КПСС. Меня не тронут, я посредник и нигде не фигурирую. А вот тебе, полковник, и твоим людям будет плохо, очень плохо. Боюсь, что даже генералам будет не так плохо, как вам. Они просто расхитители социалистической собственности. А вы убийцы, полковник. Убийцы и изменники. Вам даже парашу не разрешат убирать за ними. Вас просто расстреляют. Это ты, надеюсь, понимаешь?
— Понимаю, — Волков отвернулся и тихо добавил:
— Я все понимаю. Но документов у него с собой не было. Двое моих людей сидят в Праге и живут в том самом номере отеля, где жил Валентинов. Они даже паркет разбирали. Весь номер простучали. По сантиметру. Я им даже аппаратуру послал в Прагу. И ничего они не нашли. Никаких бумаг в номере нет.
— У него наверняка была своя агентура в Праге — уставшим голосом заметил генерал, — постарайтесь выйти на его людей. Может, удастся найти хоть какие-нибудь концы. В любом случае эти документы должны попасть к вам раньше, чем они попадут в Москву. Только тогда ты можешь спокойно хамить своим генералам. Только в этом случае, Волков. И пить твое любимое виски. Ты ведь уже нашу водку не пьешь, тебе нужно шотландское дымчатое. Совсем загордился, полковник, решил, что бардак в стране — и ты на коне. Забыл, как все в жизни меняется. И если ты документы не найдешь, то… сам понимаешь… При всех других вариантах тебя ждет пуля в затылок в лагерях Нижнего Тагила.[4] Устраивает тебя такая перспектива?
Вместо ответа Волков коротко выругался и, снова поднявшись, налил себе уже гораздо большую порцию виски, выпил одним залпом и только потом сказал:
— Найду я эти чертовы документы. Из-под земли достану, но найду.
— Правильно. И очень быстро, иначе КГБ сумеет просчитать, кто был заинтересован в убийстве резидента Валентинова. Теперь давай о главном — через три дня получишь новый конверт. Обговори другой банк, в который они должны перевести деньги. На этот раз это будет люксембургский банк. Я дам тебе точные реквизиты. И объясни, что мы будем каждый раз менять банк, куда они будут переводить деньги. Ты меня понимаешь?
— Они говорят, что им удобнее в немецкий банк.
— Это им так удобнее, — заметил Сизов, — а нам нет. Поэтому пусть выполняют все условия по нашим договоренностям. Понял?
— Да.
— Теперь можешь идти. Машина у тебя внизу?
— Конечно.
— Мог бы приехать и на такси.
— В такую погоду? — изумился Волков. — На улице собачий холод. Где я найду ночью такси? Да и потом — таксисты с Западной стороны не любят ездить в Восточную зону. Они еще плохо ориентируются и боятся сюда ездить.
— Хотя бы поменяй машину, — посоветовал генерал, — и будь осторожен.
Какой номер на твоем «БМВ», прежний?
— Ну конечно.
— Увидимся через два дня. До свидания. Волков кивнул и вышел, захватив свое пальто и шляпу. Закрыл за собой дверь. Вызвал лифт. Уже в подъезде надел пальто, шляпу и, подняв воротник, поспешил к машине.
Сизов увидел мелькнувшую фигуру из окна квартиры. Заметив, что машина отъехала, он подошел к телефону. Немного подумал и, подняв трубку, набрал номер.
— Это я, — сказал он, — действуйте как договорились. Номер его автомобиля прежний.
— Вас понял, — услышал он ответ и сразу положил трубку.
«Так надежнее», — подумал генерал. Пусть хоть немного понаблюдают.
Может, это он сам проболтался. Или, еще хуже, работает на несколько хозяев.
Нужно будет звонить в Москву, доложить, что первые поступления уже прошли. А эти армейские генералы думают, что он старается ради них. При этой мысли Сизов улыбнулся. «Действительно смешно», — подумал он.
Москва. 20 января 1991 года
В этот день было обычное совещание у председателя КГБ. Докладывали руководители главных управлений и отделов. Больше обсуждали положение на Ближнем Востоке и в Кувейте. После того как все вышли, Крючков попросил задержаться Шебаршина.
— Какие-нибудь новые данные по убийству Валентинова у вас уже появились? — осведомился своим бесцветным голосом Крючков.
Это было в его правилах. Он никогда и ничего не спрашивал при посторонних людях, даже если эти посторонние были его заместителями, с которыми он работал много лет. Годы, проведенные в ЦК КПСС и КГБ СССР, научили его сдержанности. По натуре замкнутый человек, Крючков был фанатично предан работе и часто перестраховывался в ситуациях, когда можно было несколько рискнуть. Что касается секретности, то это был, по его глубокому убеждению, основной показатель профессионализма. Именно поэтому он задал вопрос лишь после того, как остался вдвоем с Шебаршиным.
