Гривадий Горпожакс - Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014
– Вы правы, ему не хватает вашего ума, калибра, вашего, я бы сказал, макиавеллизма. Ничего не поделаешь. Бандеровцы субтильностью никогда не отличались, несмотря на тесную связь с Орденом иезуитов. Однако они все еще представляют собой реальную силу, прекрасный резерв для подбора диверсионно-разведывательных кадров для действий за «железным занавесом», особенно на Украине. Разрубить череп топором, пошебаршить позвоночник – это они умеют. Кроме того, они тоже создали «инфраструктуру власти» и в любой момент готовы стать первым правительством самостийной националистической Украины! Итак, вам ясны ваши задачи в новой роли?
– Мистер Мерчэнт! – с воплем вскочил Чарльз Врангель. – Вы обещали нам!.. Мы, российские монархисты, не допустим раздела единой и неделимой России!
– Shut up! – прикрикнул на него Мерчэнт. – Заткнись!
Лот усмехался сквозь табачный дым.
Мерчэнт принял какую-то пилюлю, запил ее ледяной водой. Врангель сел, надув губы.
– Надо добиться, чтобы в случае возникшего извне или изнутри чрезвычайного положения минитмены и «зеленые береты» действовали не друг против друга, а заодно.
– Подчиняясь при этом не президенту, не конгрессу, а «Паутине»?
– Да, если так будет диктовать обстановка.
– Вы, конечно, понимаете, что такая постановка вопроса не конституционна?
– Конечно! Отцы основатели не могли заглянуть в шестидесятые годы двадцатого века, не могли предвидеть, что штатская демократия изживет себя, что мир разделится на два военных лагеря.
Лот выпил еще одну рюмку мартеля.
– Предложение серьезное и требует серьезного раздумья… – проговорил Лот. – Ведь если порвется ваша «Паутина», вся моя карьера полетит к черту!
– Мы не можем ждать, – отрезал Мерчэнт. – Тем более после того, что вы от меня услышали. Тогда, в Нью-Йорке, мы поступили грубо, непродуманно, недооценили вас. Теперь же вы можете сказать нам только «да».
– И все же…
– Хватит, майор! У меня имеется в запасе последний аргумент. Чарли! Погаси-ка свет!
Чарльз Врангель поспешно встал и выполнил приказ шефа, а затем он резко открыл дверь и сказал:
– Войдите!
Это было похоже на сногсшибательный кадр из фильма ужасов Хитчкока… Через порог в светлой рамке проема переступила высокая сгорбленная темная фигура с портфелем в руке. Человек быстро раскрыл портфель и накинул на голову что-то черное и бесформенное.
– Зажгите свет, Чарли! – скомандовал Мерчэнт. Неровно загорелись люминесцентные лампы. Лот сжимал в руке взведенный восьмизарядный пистолет «беретта» калибра 0,25. Прямо перед ним стоял некто в черном балахоне с прорезями для глаз.
Даже в этот поздний час улицы Хайфона были полны народа. Разбуженный неожиданной бомбежкой город никак не мог успокоится. Как только прозвучал отбой воздушной тревоги, толпы людей, размахивая руками и галдя, высыпали на улицы и стояли теперь на ярко освещенных тротуарах, глядя на проносящиеся по мостовой пожарные и военные машины, на пробегающие отряды вооруженных винтовками и кирками дружинников ПВО.
Над низкорослой толпой худощавых смуглых быстроглазых людей кое-где мелькали головы европейцев. Один из них, высокий молодой человек с открытым и приветливым лицом, шел в этот час по набережной, под сенью встревоженно колышущихся кокосовых пальм. Он был одет в синие полусинтетические китайские брюки и москвошвеевскую легкую спортивную куртку. На голове у него была светлая чехословацкая кепка, через плечо висела туго набитая голубая сумка с надписью «Аэрофлот». На левой стороне груди у молодого человека красовался знакомый многим вьетнамцам ромбовидный значок выпускника Медицинского учебного заведения – змея над чашей.
Джин шел по набережной в сторону порта, с приветливым любопытством глядя по сторонам. Пожар, по-видимому, был уже погашен, но тревога не стихала. В самом деле, как могли знать жители Хайфона, был ли это одиночный пиратский налет или вслед за первым самолетом со стороны Тонкинского залива идет целая армада?[94]
Неожиданно заговорили громкоговорители. Люди на набережной замерли. Уверенный мужской голос с высоких столбов что-то утверждал с нарастающим торжеством. Джин остановился. Внезапно толпа разразилась восторженным криком, в небо полетели шапки. Радиоголос становился все более мощным.
– Хоанч хо! Хоанч хо! – скандировала толпа.
– Вы не знаете, что передают? – спросил Джин по-русски высокого европейца с трубкой в зубах, который стоял, прислонившись к стволу пальмы.
– Донт андерстэнд, – буркнул тот в ответ по-английски, смерил Джина презрительным взглядом, вытряхнул пепел из трубки и отошел.
Кто-то подтолкнул Джина локтем и засмеялся. Он обернулся и увидел широкоплечего приземистого блондина в пробковом шлеме и шортах.
– Это может быть канадец есть, – сказал блондин, подмигивая в сторону человека с трубкой. – Я чех есть, Вацлав Данек, так. Вы советский, товарищ?
– Да, – сказал Джин. – Очень приятно. Мое имя Евгений Чердынцев. Я врач. Вы понимаете по-вьетнамски? Что передают?
– Так! – вскричал чех. – Разумею! Пшик, пшик, добрый бой! Пират бежал в сторону моря, МИГи, вы видели? Вжих, вжих! Значит, капут! Поздравляю вас, соудруг Чардамца!
– Я вас тоже поздравляю, – Джин пожал крепкую руку.
– Насхледано-о! – пропел чех и пошел бодрым шагом вдоль набережной.
«Стэнли, Бак, – с тоской подумал Джин. – Окинава, черная полумаска, Марико…»
Тут он почувствовал, что его тормошат со всех сторон. К нему тянулись мускулистые смуглые руки, сверкали белозубые улыбки.
– Донч ти лен со! Советский товарищ! Ура! Хоанч хо!
– Хоанч хо! – крикнул Джин, пожал несколько рук и выбрался из толпы.
«В конце концов почему им не радоваться? – думал он, идя дальше по набережной. – Да и как еще можно назвать налет Стэнли и Бака на спящий город кроме как пиратством? А как можно назвать мое задание? Какой-то бред! Я не испытываю абсолютно никакой вражды к этим маленьким людям, но почему-то должен сделать им страшную гадость… Да, но Вьетконг тоже взрывает наши базы и подстреливает ребят, как зайцев… Да, но они делают это не в штате Оклахома, а на своей земле… Да, но…»
И снова – в который уже раз! – за последнее время Джин Грин оборвал свои трудные мысли. В самом деле, довольно странно будет выглядеть человек, пробравшийся в Хайфон методом ХАЛО-СКУБА и предающийся здесь самоанализу.
Перед тем как вступить в город под видом молодого советского врача Евгения Чердынцева, Джин с вершины одного из прибрежных холмов внимательно осмотрел порт. Его цель – нефтяной причал и газгольдеры – находилась в глубине территории порта. У причала был ошвартован крупнотоннажный танкер, должно быть, тот самый «Тамбов», о прибытии которого в Хайфон еще позавчера сообщила на Окинаву воздушная разведка.
Джин некоторое время болтался возле ворот порта, наблюдая, как проходят через контроль иностранные моряки. Иные из них показывали охранникам какие-то документы, для других документом оказывались улыбки, похлопывания по плечу, дружеские рукопожатия. Конечно, русский язык в какой-то степени был для Джина пропуском в этой стране, к тому же можно было употребить несколько известных ему вьетнамских слов, можно было также попытаться проникнуть в порт, незаметно прицепившись к железнодорожному составу, но во всех этих вариантах была слишком большая доля риска.
Между тем улицы пустели. Теперь уже лишь одинокие велосипедисты с легким шелестом проносились по мостовой. Неожиданно почти бесшумно из-за угла выехал советский «джип» ГАЗ-69 с военным патрулем. Свет фар заскользил по стене, приближаясь к Джину. Джин принял вид слегка подвыпившего человека. Машина остановилась. Гортанный голос окликнул Джина. Джин вышел в свет фар, помахал рукой.
– Лен со! Лен со! Я доктор!
– Parlez-vous francais, товарач? – спросил офицер.
– En peu, – радостно сказал Джин. – Немного понимаю.
– Que cherchez-vous?
– Le club des marins. – Джин старался произносить французские слова с резким акцентом.
– C'est ici, pas loin, a droite, – вежливо сказал офицер и показал рукой.
– Большое спасибо, товарищ! Салют! Хоанч хо!
В темноте сверкнула белозубая улыбка. Машина двинулась вперед. Джин завернул за угол.
Бар хайфонского интерклуба ничем особенным не отличался от сотен других баров, которые Джин посетил за свою жизнь, разве что маленькими, покрытыми черным лаком картинками, искусно подсвеченными мягкими светильниками.
На картинках этих в очень своеобразной экспрессивной манере были изображены вьетнамские поля с буйволами и крестьянами в конусовидных шляпах, танцоры с длинными бамбуковыми шестами, перепончатые паруса сампанов. Кроме того, на одной стене висело кумачовое полотнище с приветствием на пяти языках: «Добро пожаловать в Хайфон!»
