Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
— Черт подери, ты хоть чему-нибудь научился в Эндовере и Йейле? — взорвался отец. — По крайней мере, мог бы завязать знакомства на Уолл-стрит!
— Папа, пойми, они все завидовали мне. Тому, как я выгляжу, тому, какие девочки со мной... Они все против меня! Иногда мне кажется, что на самом деле они хотели через меня навредить тебе! Ты же знаешь, что они говорят: Старший и Младший, лихие ребята, ну и все такое... Помнишь ту статью в «Дейли ньюс», где нас сравнили с Фербенксами?
— Я знаком с Дугом сорок лет! — взревел отец. — Он до самого верха добрался, один из лучших.
— Он не учился в Эндовере и Йейле, папа.
— Боже, да ему это и не нужно!.. Дай подумать, может, дипломатическая служба?.. Какой, дьявол тебя дери, диплом ты получил в Йейле?
— Бакалавр искусств.
— Подотрись им! Там вроде еще что-то было... Курсы или что-то вроде этого?
— Я специализировался по английской литературе, а дополнительно — по политическим наукам.
— Именно то, что надо! О сказках забудь... Будем считать, что основным предметом у тебя была эта дерьмовая политическая наука.
— Папа, но это не самый любимый мой предмет.
— Ты его сдал?
— Да... с трудом.
— Не с трудом, а с отличием! И точка!
Так Филип Эткинсон III начал карьеру на дипломатической ниве и позже никогда не жалел об этом. Ход ему дал влиятельный в политических кругах финансист, который к тому же был его отцом. И, хотя этот выдающийся человек восемь лет назад умер, Филип никогда не забывал последнего напутствия старого полкового коня: "Не зарывайся, сынок. Хочешь выпить или поблядовать — занимайся этим дома или где-нибудь в пустыне, где тебя никто не видит, понял? А со своей женой — как там ее, черт бы ее побрал — ты должен обращаться как с единственной и неповторимой всякий раз, когда вас кто-нибудь может увидеть, понял? Да, папа.
Именно поэтому Филип Эткинсон чувствовал себя особенно паршиво этим утром. Вечер накануне он провел на вечеринке с второстепенными членами королевской семьи, которые пили до тех пор, пока у них не полилось из ноздрей. Рядом с ним была его жена, которая не обращала внимания на их поведение только потому, что они были члены королевской семьи; а он выдержал только потому, что выпил семь бокалов шабли. Иногда он тосковал по старым добрым временам в Сайгоне, когда можно было пить сколько угодно и заниматься чем угодно.
Телефонный звонок заставил Эткинсона немного смазать подпись на документе, в котором он не понимал ни слова.
— Да?
— Сэр, на линии верховный комиссар из венгерского центрального комитета.
— Кто это? Кто они такие? Мы их признаем? Его мы признаем?
— Не знаю, господин посол. Я даже не могу повторить его имя — не знаю, как оно произносится.
— Ладно, соединяйте.
— Господин посол? — В трубке раздался голос с сильным акцентом. — Господин Эткинсон?
— Да, Эткинсон слушает. Простите, я не припоминаю ни вашего имени, ни названия венгерской организации, от лица которой вы говорите.
— Это не имеет значения. Я обращаюсь к вам от имени «Женщины-Змеи»...
— Стоп! — вскрикнул посол при Сент-Джеймском дворе. — Оставайтесь на линии, мы возобновим разговор через двадцать секунд. — Эткинсон включил под столом скремблер и немного подождал, пока не утихли звуки, свидетельствующие о том, что подслушивание невозможно. — Теперь все в порядке, продолжайте.
— Я получил инструкции от «Женщины-Змеи», и мне было приказано получить их подтверждение от вас.
— Подтверждаю!
— Следовательно, я должен выполнить эти инструкции?
— Боже правый, да!!! Все, что они скажут. Вспомните, что случилось с Тигартеном в Брюсселе и Армбрустером в Вашингтоне! Делайте все, что они скажут!
— Благодарю вас, господин посол.
* * *Борн принял горячую ванну, а потом встал под ледяной душ. После этого он сменил повязку на шее, вернулся в комнату и упал на кровать... Итак, Мари нашла простой и оригинальный способ для того, чтобы добраться до Парижа. Проклятие! Как ему разыскать ее?! Понимает ли она, что творит?! Дэвид с ума сойдет... Запаникует и сделает тысячу ошибок... О Боже, ведь Дэвид — это я!
Стоп! Прекратить! Задний ход!
Зазвонил телефон — он тут же снял трубку.
— Да?
— Сантос хочет вас видеть. С миром в сердце.
Глава 24
Вертолет «Скорой помощи» опустился на самом краю полосы; двигатели были выключены, и лопасти постепенно остановились. Согласно установленной процедуре выгрузки больных только после остановки винта открыли люк и опустили трап. Сначала на бетонную дорожку спустился санитар, он помог выйти Панову, которого человек в штатском проводил к лимузину. Внутри его ждали Питер Холланд — директор ЦРУ и Алекс Конклин. Психиатр уселся рядом с Холландом, несколько раз выдохнул, глубоко вздохнул и откинулся на спинку сиденья.
— Маньяк, — четко сказал он. — Я абсолютно безумен и готов подписаться под этим диагнозом.
— Вы в безопасности, и сейчас важно только это, док, — перебил его Холланд.
— Рад тебя видеть, сумасшедший Мо, — добавил Конклин.
— Вы представляете, что я натворил?.. Сначала я специально направил автомобиль в дерево — а ведь сам сидел впереди! Потом я оказался в машине вместе с уникальным существом, у которого в голове еще больший сумбур, чем у меня. Ее либидо безгранично, и она на всех парах несется, скрываясь от своего мужа — шофера-дальнобойщика, у которого, как выяснилось впоследствии, такое чудное имя — Бронк. Эта шлюха держала меня как заложника, в случае чего угрожая закричать: «Насилуют!» И это в придорожном кафе, переполненном парнями, которые вполне могли бы войти в список лучших защитников Национальной футбольной лиги... Один из них помог мне скрыться от этой бабы. — Панов внезапно остановился и вынул что-то из кармана. — Прошу принять, — продолжил он, передавая Конклину пять водительских удостоверений и около шести тысяч долларов.
— Что это такое? — удивленно спросил Алекс.
— Я ограбил банк и решил стать профессиональным водителем!.. По-твоему, что это такое?! Я забрал все это у охранника, который был приставлен ко мне. Я описал вертолетчикам место аварии. Они полетели искать его. Должны найти — охранник, видимо, все еще лежит там.
Питер Холланд нажал три кнопки на телефонном аппарате. Меньше чем через две секунды он уже отдавал приказ:
— Передайте в «Скорую помощь» Арлингтона: экипаж пятьдесят семь. Человек, которого они подберут, должен быть доставлен в Лэнгли. В госпиталь. Информируйте меня о ходе операции... Извините, док. Продолжайте.
— Что продолжать? Меня похитили и держали на какой-то ферме, где вкололи столько, если я не ошибаюсь, пентотала натрия, что я вполне мог остаться идиотом на всю жизнь... Кстати, совсем недавно меня назвала так мадам Сцилла-Харибда.
— О чем это вы, черт подери? — спросил Холланд.
— Ни о чем, адмирал, или господин директор, или...
— Просто Питер, Мо, — пресек его Холланд. — Прости. Я тебя не совсем понимаю.
— Тут и понимать нечего... То, что я молол, — лишь конвульсивные попытки показать свою псевдоэрудированность, или назовем это посттравматическим стрессом.
— А, понятно... Теперь мне ясно.
Нервно улыбаясь, Панов обернулся к директору ЦРУ и сказал:
— Теперь мой черед извиняться, Питер. Понимаешь, я никак не могу прийти в себя. Последний день, или сколько там прошло, едва ли можно назвать обычным в моей жизни.
— Да и для других, наверное, тоже, — согласился Холланд. — Мне самому доводилось покопаться в дерьме, но ничего подобного я не испытывал: с моими мозгами ничего не делали.
— Отдохни и расслабься, Мо, — добавил Конклин. — Не мучай себя — ты и так натерпелся. Мы можем отложить наш разговор, а ты тем временем успокоишься и придешь в себя.
— Хватит валять дурака, Алекс! — прервал его психиатр. — Уже второй раз я подверг жизнь Давида опасности. И то, что я понимаю это, — невыносимо для меня. Нельзя терять ни минуты... Забудь о Лэнгли, Питер. Отвезите меня в одну из ваших клиник. Когда я окажусь в состоянии «свободного парения», я расскажу — сознательно или бессознательно — все, что смогу вспомнить. Торопитесь. Я объясню врачам, что они должны делать.
— Ты, наверное, шутишь, — сказал Холланд, внимательно глядя на Панова.
— Мне не до шуток. Вы оба должны знать то, что знаю я... Неужели это не понятно?!
Директор ЦРУ нажал только на одну кнопку телефона. Водитель за плексигласовой перегородкой поднял из выемки в сиденье телефонную трубку.
— Изменение маршрута, — сказал Холланд. — Мы едем в Пятый стерилизатор.
Лимузин замедлил ход, на перекрестке повернул направо и помчался меж чередующихся холмов и зеленеющих полей охотничьих угодий Вирджинии. Моррис Панов прикрыл глаза, словно находясь в трансе или как будто ощущая предстоящее ужасное испытание — скажем, собственную казнь. Алекс и Питер Холланд переглянулись, потом посмотрели на Мо, лотом опять друг на друга. Что бы ни затевал Панов, причина у него была. Через полчаса они подъехали к воротам так называемого Пятого стерилизатора; никто в машине не проронил ни слова.
