Нельсон Демилль - Одиссея Талбота
– Ты уже добрался до предков этого ублюдка? Там, правее. В соответствующей черной рамке.
На несколько передержанной фотографии прежде всего бросался в глаза фюзеляж большого самолета. Перед ним стояли (некоторые на коленях) двенадцать парашютистов, восемь мужчин и четыре женщины. Очевидно, снимок был сделан перед казнью: методичное гестапо перед расстрелом всегда фотографировало пойманных иностранных агентов. Среди имен на надписи под фотографией Абрамс разобрал имена Жанны Бруле и Питера Торпа.
Тони пригляделся к матери Торпа. Даже полицейская фотография не могла скрыть броской красоты этой женщины – высокой блондинки с эффектной фигурой, угадывающейся и под мешковатым комбинезоном парашютиста. Отец Торпа тоже был светловолосым и высоким, определенно красивым, с несколько надменным взглядом.
– Да, – задумчиво произнес Абрамс, – прекрасная пара, ничего не скажешь.
– Какими бы прекрасными они ни были, но, если бы не дали волю своим страстям, уберегли бы мир от большого горя, – сквозь зубы пробурчал Пемброук.
– Аминь, – коротко подытожил Тони. Он быстро просмотрел оставшиеся фотографии, узнав многих из тех, кого он встречал либо в офисе О'Брайена, либо на вечере в честь ветеранов УСС. А с некоторыми виделся только что на лужайке. По сравнению с самими собой на фотографиях они казались привидениями.
Марк снова прервал его мысли:
– Как ты попал в эту организацию?
– Увидел объявление в «Таймс». – Абрамс подошел к столику, где оставил свой стакан с виски, сделал глоток и взял с подноса канапе. – Великолепный печеночный паштет!
Пемброук посмотрел на часы и встал.
– Ну ладно, я тебя доставил. Удачи. – Он протянул руку, и Абрамс крепко ее пожал.
– Ты будешь сегодня здесь? – спросил Тони.
– А я нужен?
– Может быть… У меня тут не особенно много знакомых.
– Я буду поблизости. И следи за ногой. Не стоит рассчитывать, что ты успеешь испариться в атомном облаке прежде, чем подхватишь какую-нибудь инфекцию.
Пемброук не успел взяться за ручку двери, как она распахнулась и на пороге появилась Кэтрин. Они обменялись улыбками и кивнули друг другу. Пемброук вышел, а Кэтрин нерешительно шагнула к Абрамсу. Тони поставил свой стакан и подошел к ней. Кэтрин бросилась в его объятия.
– С тобой все в порядке. Тони? Джордж только что сказал мне, что ты здесь.
– Я прекрасно себя чувствую, если не обращать внимания на это сафари и сандалии.
Она слегка отстранилась, чтобы оглядеть его, затем рассмеялась:
– Это не твое?
– Так же, как и смокинг.
Кэтрин снова прильнула к нему.
– Ты здесь, и это самое главное. Что у тебя со щекой? – Она дотронулась пальцем до пореза.
Вместо ответа Тони спросил:
– Ты будешь присутствовать при моем разговоре с ван Дорном?
– Да, – кивнула Кэтрин. – Ты все тогда расскажешь? Он сейчас подойдет. Я подожду.
Абрамс пошел к бару.
– Тебе виски?
– Я ничего не хочу.
Тони налил ей виски с содовой, поставил стакан на кофейный столик, а сам сел на край дивана. Он взял Кэтрин за руку и притянул к себе. Она пристально смотрела ему в глаза.
– Что случилось, Тони? Что-то с О'Брайеном? Он мертв? Мне ты можешь сказать все, я не ребенок.
Абрамс видел, как у нее на глазах закипают слезы. Он даже не знал, какая новость для нее страшнее: о том, что погиб О'Брайен, или о том, что жив ее отец. Тони тихо сказал:
– В воскресенье ночью разбился самолет О'Брайена. Его тело не нашли. Либо он мертв, либо его похитили. – И, прежде чем она смогла что-либо сказать, Абрамс быстро продолжил: – Когда я был на русской даче, я немного побродил по дому без сопровождения. Там я столкнулся лицом к лицу с Генри Кимберли.
Кэтрин как раз поднесла платок к глазам, и Тони понял, что смысл сказанного до нее не дошел.
Он громко сказал:
– Я видел твоего отца. Он жив.
Похоже, она по-прежнему не понимала. Но вдруг она тряхнула головой и встала. Абрамс тоже поднялся и положил ей руки на плечи. Они обменялись долгими взглядами. Наконец Кэтрин кивнула.
– Ты поняла?
Она опять кивнула, но так ничего и не сказала, хотя Тони увидел, что она сильно побледнела. Тони усадил Кэтрин на диван и сунул ей в руки стакан с виски. Она сделала большой глоток и глубоко вздохнула.
– Одиссей…
– Да. – Абрамс нежно дотронулся до ее щеки. – Воин, воскресший из мертвых. С тобой все нормально?
– Да, да. – Она пристально всматривалась в его глаза. – Ты ведь знал? Ты ведь пытался как-то намекнуть мне… И я даже начала кое о чем догадываться… Так что это для меня не полнейшая неожиданность.
– Раньше я только подозревал. Теперь знаю точно.
Кэтрин схватила его за руку:
– Ты узнал его?
Он выдавил из себя улыбку:
– Глаза клана Кимберли не спутаешь ни с чьими.
Она слабо улыбнулась в ответ, ненадолго задумалась, потом прошептала:
– О Боже… Тони… Что все это значит?
Абрамс пожал плечами:
– Во всяком случае, ничего хорошего.
Кэтрин сжала его руку.
– Да, ничего хорошего.
Абрамс кивнул. Да, появление Генри Кимберли в Америке может означать только одно – отсчет до начала операции пошел на часы.
50
В мансарде было тихо, и Торп хорошо слышал низкое и мощное гудение электронных приборов и даже ощущал легкую вибрацию, идущую от пола. Большая комната напомнила ему о его помещении на третьем этаже в «Ломбарди», где бы он с удовольствием сейчас оказался. Эта мансарда, разумеется, была оснащена гораздо лучше. Сколько ей было посвящено догадок в прессе, при обсуждениях в конгрессе, в телевизионных передачах! Да, Торп находился сейчас непосредственно в русском центре электронно-технического шпионажа. Понятное дело, все это помещение, включая аппаратуру, обладало дипломатическим иммунитетом. Его чердак в «Ломбарди» такой защиты не имел. Кроме того, третий этаж у себя в «Ломбарди» Торпу приходилось использовать и как техническое помещение, и как комнату для дознаний. А русские для грязных дел используют подвал. В этом заключается преимущество загородного дома перед городской квартирой, пусть даже и большой. Торп кисло улыбнулся. Черный юмор.
Русские спустились в подвал, чтобы отдать последние распоряжения насчет перехода на режим повышенной готовности, и еще не вернулись. В комнате остались только русский офицер-связист, который обходил электронные приборы с регистрационной книгой в руках, и Генри Кимберли. Последний сидел недалеко от Торпа и при свете, падающем от экрана монитора компьютера, читал русскую газету.
Питер Торп рассматривал Кимберли. Странный человек. Причем, если собственные странности Торпа, как он понимал, были врожденными, то странности Кимберли были явно приобретенными. На память Торпу пришел старый термин «промывание мозгов». Но дело, видимо, заключалось не только в этом. «Сорок лет!» – подумал Питер. Промытыми, похоже, оказались не только мозги, но и сердце, и душа. Хотя, судя по всему, советские власти относились к Генри Кимберли так же, как и к остальным 270 миллионам. Они просто заставили его жить в этой стране.
Торп вспомнил две свои короткие поездки в Россию, которые он предпринял под чужими фамилиями. Прогулки по Москве оставили неизгладимое впечатление: ему казалось, что половина прохожих шла на похороны, а вторая половина – с похорон.
Разглядывая Кимберли, Питер задавался вопросом: как умудрятся русские представить американцам этого бескровного человека в качестве их нового лидера? Его движения, речь, мимика – все напоминало пришельца из космоса, выдающего себя за землянина. Конечно, русские информировали Кимберли о событиях в Америке и прилагали усилия, чтобы он был в курсе происходящих в его стране процессов, но разве способен их Институт США и Канады нарисовать реальную картину жизни на родине Кимберли?
Кимберли, видимо, почувствовал, что Торп смотрит на него, и поднял глаза от газеты.
– Вы не можете ответить мне, кто послал на смерть моих родителей? Вы, Джеймс или кто-то еще? – спросил Питер после некоторого колебания.
Казалось, Кимберли нисколько не удивился и не обиделся.
– Это сделал я. Один из моих агентов, находившийся в той же группе, был коммунистом. После приземления он сразу же сообщил о ней гестапо. Все двенадцать человек были схвачены и расстреляны. Сразу предупрежу – не в вашем нынешнем положении выносить какие бы то ни было вердикты в мой адрес.
– Я и не собираюсь их выносить. Мне просто хотелось знать. – Торп подумал несколько секунд. – Джеймс и многие другие отзываются о моих родителях достаточно высоко.
Кимберли пожал плечами.
– Как говорили древние римляне, о мертвых – либо хорошо, либо ничего. Но если хотите знать правду, а я думаю, вы этого хотите, то я должен вам сказать, что мать ваша была обыкновенной французской шлюхой, а отец – самонадеянным, развращенным дилетантом.
