Африкан Шебалов - Тайна стонущей пещеры
— Так-так… Ну, что ж, пойдем вперед. Что-то там народ скучает.
Сбитнев видел, как Галя Пурыгина украдкой поглядывала на него. Ей, видимо, хотелось подождать его, сказать что-то, но она не решалась. Наконец, она толкнула соседа — Коркина. Вася оглянулся и пошел навстречу Вите:
— Ты чего прихрамываешь? Ушиб ногу? Давай сюда рюкзак — понесу.
— Без тебя, Ягодка, обойдутся. Со своим мешком справляйся, — грубо отрезал Сбитнев. Ему было досадно, что какой-то «маменькин сынок» жалеет его. Однако на душе стало легче.
Вскоре Вера Алексеевна остановилась. Пропустив ребят, она дождалась Сбитнева и пошла рядом с ним.
«Сейчас опять будет читать нотации», — нахмурился Витя, но учительница очень миролюбиво и даже участливо сказала.
— Счастье, что камень впереди тебя покатился. А могло бы случиться гораздо хуже. — И добавила с сожалением: — Эх, досадно: не увидят теперь туристы висячий камень. Такие сооружения природы Довольно редко встречаются.
Сбитнев покраснел до кончиков ушей. Он вспомнил, с каким любопытством осматривал сам эти камни. Вот так же интересовался ими и каждый другой турист. А теперь люди будут равнодушно проходить мимо этого места. Он Сбитнев — обокрал их, отнял у них минуты радостного удивления. И все это из-за желания испытать свою силу и увидеть, как будет падать камень. Сбитнев виновато покосился на учительницу, но Вера Алексеевна, кажется, не замечала его настроения. Она посмотрела на часы:
— Скоро будет лесничество. Там устроим большой привал и обед.
Домик лесника
Небольшой белый домик лесника прижимался к могучему ореховому дереву и поэтому казался издали совсем маленьким, игрушечным.
Возле сарая, за домом, темнела куча нарубленных дров, еще дальше зеленел сад, за которым сплошной стеной теснились огромные деревья. Они уходили вверх по склону горы.
На порог домика вышла невысокая полная женщина с румяным лицом. Вся она была какая-то круглая, налитая. Темные, с глянцем волосы ее были зачесаны назад и скручены на затылке в плотный узел. На женщине был синий фартук в искорку. Руки ее были выпачканы мукой.
— Вот и гости к нам, а то уже целую неделю никого не было, — радостно произнесла она певучим голосом, щуря живые, черные и блестящие, как антрацит, глаза. Вытирая о фартук руки, она легко сбежала со ступенек навстречу отряду.
— Незваные гости всегда некстати, — пошутил Матвеев. — Стряпать помешали?
— Нет, что вы, я всегда гостям рада. Здравствуйте, Верочка, — пропела женщина учительнице и повернулась к ребятам. — Ох, миленькие мои, устали-то, небось, намаялись… Идите сюда, в холодочек, под орешник, снимайте мешки, отдыхайте, — говорила она, обнимая то одного, то другого.
Она как-то сразу все замечала: кому лямки жмут, кто дышит тяжело, кому натерло ногу, и для каждого находила совет и ласковое слово. От нее веяло чем-то добрым, домашним, материнским.
— Мы, тетенька, не устали. Мы всего только семь километров прошли, — сказал Вася Коркин.
— Вот-вот — семь километров — как не устать! Ишь, как вспотел! Давай-ка мешок помогу снять. А вы сбрасывайте рубашонки, разувайтесь, солнце-то вон как поднялось, — ласкала она лучистыми глазами ребят. Потом куда-то исчезла и через минуту появилась из-за дома с эмалированным ведром, которое больше чем до половины было наполнено молоком.
— А ну-ка холодненького молочка с погребочка, выпейте с дороги, небось, пить хочется? Коровка у нас, слава богу, хорошая, по девятнадцать литров в день дает. А куда нам его двоим с Егор Егорычем? А вы пейте, пейте, кружечки-то у вас есть? — заботливо говорила она и без всякого перехода закончила: — А меня зовите тетей Глашей.
Тетя Глаша радостно суетилась и угощала ребят как хлебосольная хозяйка и соскучившийся по людям человек.
Вера Алексеевна сняла рюкзак, проверила глазами все ли ребята собрались, назначила троих готовить обед. К ней подошел Матвеев.
— Вы надолго здесь задержитесь? — спросил он.
— Часа на два-три. Пообедаем, отдохнем, а потом пойдем через каньон к голубому озеру.
— Ну, а я пока по склону горы поброжу. Такая уж наша работа: ходить да искать. Я вас догоню.
Через час тетя Глаша вместе с выделенными дежурными приготовила на плите, сложенной во дворе, сытный обед: лапшу и гречневую кашу с мясными консервами. Обед на воздухе ребятам показался особенно вкусным.
Когда были помыты все ложки и котелки, тетя Глаша вынесла из дома бутылку молока с красной соской на горлышке.
— А ну, кто будет кормить Сиротку? — она смеющимся взглядом окинула примолкших ребят.
— Пойдемте со мной!
За домом был огород с изгородью из жердей. За огородом ребята увидели небольшую зеленую полянку, обнесенную плетнем. Поляна была пуста. Только невысокий куст посредине слабо шевелился, по-видимому, от ветра.
— Сиро-отка, Сиро-отка-а! — ласково растягивая слова, позвала тетя Глаша, открыв калитку из прутьев.
Из-под куста выскочило маленькое, похожее на крошечного теленка, животное со светлыми пятнами на боках. Оно было ростом чуть побольше кошки, но на необыкновенно высоких и очень тонких ножках. Увидев в руках тети Глаши бутылку, животное доверчиво подбежало и потянулось точеной мордочкой к соске.
— Какой красивенький! — ахнула Оля.
— Кто же это такой?!
— А ножки-то какие тонкие, как прутики.
— Как они не поломаются?!
— А почему у него нет хвоста? — вразнобой загалдели изумленные ребята.
— Это косуленок, — ответила тетя Глаша, — десятый день у нас живет, уже привык и кличку свою знает. Егор Егорыч нашел в лесу, наверное от матери отстал. Вот подрастет здесь, научится сам все кушать, мы его снова в лес отпустим. У нас уже две косули воспитывались и один олененок. Одна косуля, Милочка, почти целый год жила, очень к нам привыкла. Мы ее отпустили уже в лес, а она, как обед — бежит за угощением, и часто ночевать оставалась на этой поляночке. Большая уже была, а нас не забывала. Только вот этим летом не стала приходить. Егор Егорыч недавно видел ее в лесу.
— А как же он ее узнал?
— Узнал, узнал. Егор Егорыч разбирается. Говорит: «Поднял я с лежки косулю. Она бежать. Я ее сразу узнал — кричу: «Милочка, Милочка!» Остановилась, глядит на меня, а не подходит. Смотрю, а с ней два косуленка. Ну, я уж не стал их больше тревожить».
— А давно ли Милочка сама была дитя-дитем. Вот так же к соске тянулась, — закончила тетя Глаша.
Ребята сгрудились у ограды, отнимали друг у Друга бутылку. Каждый хотел покормить Сиротку из своих рук.
Сиротка деловито сосала соску, смотрела на ребят крупными, удивительно красивыми глазами и, как бы прислушиваясь к разговору, шевелила большими стоячими ушами. Иногда косуля переставала сосать, грациозно, как балерина, переступала ножками, поворачивала голову, осматривая ребят. Мелкая атласная шерстка на ее длинной шее отливала золотом.
Откуда-то из-под ног у ребят вывернулся Тузик. Ребята испугались, что он укусит косулю или напугает ее лаем. Но Сиротка доверчиво потянулась к собачонке мордочкой, принюхиваясь, потом вновь принялась за молоко. Тузик, шевеля черными ноздрями, обнюхал Сиротку со всех сторон и спокойно лег возле нее, положив на вытянутые лапы косматую голову.
Ребята дотрагивались до ушей Сиротки, гладили вздрагивающую спинку. Сиротка не убегала.
Пока ребята были заняты косуленком, Шумейкин незаметно прошел вдоль ограды к саду и, оглядевшись, перелез через невысокий забор. Черешня низко опустила пышные ветви, отяжеленные крупными, сочными, еще не совсем выспевшими плодами. Олег встал на камень и стал поспешно обрывать черешни. Пряча ягоды за пазуху и в карманы, он прислушивался и поминутно косился в ту сторону, откуда доносился гомон ребят.
— Ну как живете, тетя Глаша? — спросила учительница лесничиху, которая, оставив ребят с Сироткой, вернулась к дому.
— Скучно. Как дочка уехала в город, пусто стало в доме. На той неделе были лесорубы из «Большевика», заходили охотники — вот и все. Егор Егорыч день-деньской на ногах, делом своим занят в лесу, так что, сами посудите, не с кем словом перекинуться.
Она минуту помолчала.
— Я уже и привыкла здесь за семнадцать лет, а вот как дочка уехала, тяжело стало. Приемник у нас, все новости слышу, и музыка есть, а по людям скучаю, особенно вот по таким, — кивнула она головой на ребят, все еще толпившихся возле Сиротки.
Через два часа отряд снова двинулся в путь.
Тетя Глаша далеко проводила ребят. Одному поправляла мешок, другому советовала, как надо ходить в горах, и все говорила, говорила. Потом простилась и пошла к сторожке, то и дело оглядываясь на шумную компанию.
Лес становился все гуще. Тропа исчезла, и отряд пошел без дороги. Теперь по обеим сторонам поднимались высоченные буковые деревья. Их кроны были так густы, что внизу было полутемно и прохладно. Лишь кое-где сквозь зеленую толщу пробивались, словно пучки света от карманных фонариков, тонкие солнечные лучи. Вверху слабо шумели листья, а на земле было совсем тихо.
