Иван Головченко - Черная тропа
Обзор книги Иван Головченко - Черная тропа
Черная тропа
Однотомник рассказов и повестей И. Головченко знакомит читателя с трудной, ответственной и почетной работой советских чекистов, охраняющих покой и мирную жизнь наших людей.
Повествуя о тайной войне империалистических разведок против СССР, автор широко использует богатый документальный материал.
Автор стремился показать своих героев такими, какими наблюдал их в жизни, а также знал по совместной работе в органах госбезопасности. Не прибегая ко всякого рода литературным ухищрениям, писатель правдиво и просто рассказывает о действительных событиях и фактах, жизненно достоверных, а потому и убедительных.
Книга И. Головченко учит бдительности, честности, отваге и мужеству в служении Родине.
ЧЕРНАЯ ТРОПА
ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
Город спит. Уже недалеко до рассвета. В бойкой и шумной жизни его магистралей это, пожалуй, самый безмятежный час.
Алексею Петровичу Павленко кажется, что он проснулся от тишины. Он выходит на балкон покурить и долго стоит у перил, глядя на знакомые кварталы, теряющиеся в смутно мерцающей мгле.
Он хорошо знает этот город еще с предвоенной поры, любит мозаику его кварталов, простор новых улиц и площадей, стройные силуэты тополей вдоль проспекта, бессонные огни вокзала, дальнюю колоннаду заводских труб.
Завод... Когда-то Павленко сам привычно входил в механический цех, к своему продольно-строгальному станку, рассматривал чертежи заданных деталей и, включив станок, следил, как, подобно маленькому плугу, резец весело и быстро ведет по металлу сверкающую борозду.
В те годы завод был совсем маленький, такой, каким его построил заезжий бельгийский купчина. Позже, в тридцатых годах, рядом с приземистыми зданиями старых цехов торжественно встали железобетонные громадины, стеклянные вершины которых были видны издалека.
Быть может, странно, что и теперь, через много лет, прошедших с того времени, когда Павленко работал у станка, его по-прежнему привлекает сам облик завода, привлекает и смутно волнует, порождая чувство легкой, неизъяснимой грусти. Свет над заводскими корпусами, еле различимый отсюда вечером, к ночи становится ярким и манящим.
Есть что-то праздничное в этом ночном облике завода.
Возможно, что чувство, похожее на грусть, которое испытывает в эти минуты Павленко, коренится в первых, неповторимых радостях, пережитых давно, в начале его трудового пути. Сколько чудесных вещей могли бы изготовить его руки! Но у человека — одна жизнь, а время не возвращается. И Алексею Петровичу не приходится сожалеть об ушедших годах — они были заполнены кропотливым и сложным трудом.
В этот предутренний час улицы города пустынны. Не спит только ночная смена на заводе. Не спят машинисты паровозов, стрелочники, дежурные врачи, ночные сторожа... Павленко невольно сравнивает себя с ночным сторожем. Впрочем, это сравнение принадлежит не ему. Его сын, еще совсем маленький Юра, как-то спросил:
— Почему ты опять ночью не был дома? Ты ночной сторож, да, папа?
Гладя его кудрявую головку, Павленко отвечал:
— Да, сынок...
Юрий вырос и уже стал врачом. В письмах он зачастую спрашивал: «Не пора ли на пенсию, отец?» И Павленко не знал, что ему ответить: сын даже не догадывался, что это был обидный, намекающий на старость, вопрос.
«Так, ночной сторож... — говорил себе Павленко. — Чем же он плох, твой пост? Пусть спокойно спят дети в этих притихших домах, — ты охраняешь их сон. Пусть уверенно трудятся мастера, никто им не помешает». И Алексей Петрович ловил себя на мысли, что, даже любуясь родным городом, раскинувшимся в долине, он смотрит со своей профессиональной точки зрения. Что ж, и это в порядке вещей. Если бы здесь рядом стоял художник, его, пожалуй, увлекла бы игра светотеней на призмах и квадратах крыш. Архитектора заинтересовали бы пропорции зданий. Крановщик подумал бы о жаркой работе на высоте, над этими башнями и куполами. Строитель — о точном воплощении чертежей... А он, «ночной сторож» города, думал об охране его ясного покоя.
Только понятие ночи у него было свое. Ночь представлялась Павленко не такой, какой знает ее каждый с детских лет. Она невольно вызывала в нем представление о каком-то средоточии зла, тайных недобрых помыслов, ухищрений, жестокости и коварства.
И Алексей Петрович возвращается мысленно к последней почте, к самодельному треугольнику письма, отравленного злобой. Где, под какой из этих крыш живет человек, сочиняющий такие письма?
Спит город... Спят тысячи людей. Но где-то не спят, притаились ночные тени зла.
Нет, Павленко нисколько не жалеет об избранном пути. Правда, он многое мог бы сделать со времени своей юности и на заводе, множество прекрасных вещей. Но оберегать самую жизнь мастеров, их труд, кров и очаг, их счастье, не в этом ли гордость твоя, чекист, безвестный ночной страж Родины?
Он возвращается к письменному столу. Теперь уже не уснуть до рассвета. Но эта бессонница охраняет спокойный сон других, и если она сменится сознанием до конца исполненного долга, это и будет его наградой.
* * *Вчера утром полковник Павленко разбирал почту. За три дня, которые он находился в отъезде, накопилось много писем, журналов, газет. В стопе официальных пакетов, меченных штампом и скрепленных сургучными печатями, его внимание привлек скромный самодельный треугольник без обратного адреса.
«Кажется, анонимка», — подумал Алексей Петрович и отложил треугольник в сторону. Он не терпел анонимок, за которыми, как правило, скрывались мелкие дрязги, сомнительные репутации, уязвленное самолюбие.
Звонок телефона заставил его на минуту оторваться от просмотра почты. Говорил секретарь обкома.
— Алексей Петрович, не могли бы вы приехать сейчас ко мне?
«Встречались недавно, — подумал Павленко, — что могло случиться?» Он вызвал машину.
Уже направляясь к выходу и мельком взглянув на стол, он снова обратил внимание на самодельный треугольник. Уж эти анонимщики! Каждый обязательно раскрывает какую-то тайну. А на поверку оказывается, что человек перессорился с соседями, недоволен начальством или стремится занять заманчивую должность: Какая же тайна в этом письме?..
Павленко развернул треугольник, пробежал глазами крупные печатные строки, усмехнулся и спрятал анонимку в карман. Было ощущение, словно он прикоснулся к чему-то грязному. «Впрочем, — решил Павленко,— на досуге нужно будет обдумать, кому и зачем могла понадобиться эта наивная клевета...»
Секретарь обкома Гаенко встретил полковника в своем кабинете, как обычно, приветливо.
— Хочу посоветоваться с вами, Алексей Петрович, в отношении одного очень навязчивого «корреспондента». Пишет мне чуть ли не ежедневно. Вот, прочитайте — свежее сочинение. Только что принесли.
Павленко разгладил на столе тетрадный листок.
— Пожалуйста, читайте вслух, — попросил секретарь.
— «Мною руководят самые чистые патриотические побуждения, — читал Павленко уже знакомые печатные строки, мысленно отмечая характер написания отдельных букв. — Именно эти побуждения и заставляют меня сигнализировать об опасности, которая нависла над большим государственным делом. В конструкторском бюро Зарубы — полнейший разлад. Инженеры перессорились между собой. Объединить их усилия уже невозможно. Сейчас, когда приближаются сроки испытания нового двигателя, могут произойти самые неожиданные и неприятные события. Желание скомпрометировать соперника иногда заводит очень далеко. Кто может поручиться, что эти мелкие страсти не отразятся на главном — на государственном интересе? Вы слишком надеетесь на конструктора Зарубу, но чем он заслужил ваше доверие? Из-за морального разложения и пьянок в кругу приближенных он не пользуется авторитетом среди подчиненных. Возможно, вы еще спохватитесь, но будет поздно. Поэтому я счел своим долгом дать этот сигнал. Доброжелатель».
— Ну, что вы скажете? — помолчав, спросил Гаенко. — Хорош «доброжелатель» нашелся! Пишет печатными буквами, к тому же с удивительным упорством. Вот, посмотрите — полная папка его писанины набралась. Завтра, уверен, поступит очередное письмо.
Он выдвинул ящик стола и подал Алексею Петровичу довольно объемистую папку. Но полковник, не раскрывая ее, положил на стол перед секретарем недавно полученный треугольник.
— Вот оно что! — удивился Гаенко. — Значит, чуть ли не под копирку?.. Да, так и есть, слово в слово! Интересно, вы и раньше получали такие же «сигналы»?..
— Нет, — сказал Павленко. — Это — первый... Как видно, «корреспонденту» не терпится: пишет, а результатов нет. Чего же он добивается? Снятия Зарубы?..
Гаенко прошел из угла в угол по кабинету, в раздумье остановился у окна.
— Я знаю Зарубу давно, еще с гражданской... Вместе в рабочем Луганском отряде в 1918 году пробивались к Царицыну. Тогда Тимофей Павлович был токарем на паровозостроительном заводе Гартмана, а нынче он — знаменитый конструктор! Знают его и ценят и в Киеве, и в Москве... Моральное разложение... пьянки... Все это, конечно, клевета. Кому же она понадобилась, полковник, и зачем?
