Борис Григорьев - Скандинавия глазами разведчика
После Копенгагена Гордиевский развёлся со своей женой, с которой прожил более двадцати лет, и женился на другой женщине, с которой познакомился всё в том же Копенгагене. Не знаю, что собой представляла его вторая жена, потому что никогда её не видел, но, в отличие от первой, она за короткое время родила ему двоих детей. По национальности она, говорят, была азербайджанкой и работала технической сотрудницей европейского отделения ВОЗ [55]в Дании.
Поскольку причина для развода с первой женой была в общем-то уважительной — бездетность, никаких последствий для его служебной карьеры он не имел. Да и вообще Гордиевский считался на службе способным, перспективным и безупречным в моральном отношении работником, так что развал семьи никто не мог поставить ему в упрёк.
Между Копенгагеном и Лондоном у нас с Гордиевским было несколько случайных встреч в коридорах или в столовой служебного здания и коротких бесед на безобидные темы типа «как дела—как семья», потом его стажировка перед Лондоном, во время которой он обходил все или почти все подразделения разведки, работающие по данному региону. Не прошёл он мимо и нашего управления, из которого, собственно, вышел и в котором его хорошо знали. Приняли в управлении нелегальной разведки стажёра гостеприимно, памятуя о его происхождении и работе в прошлом, и по установившейся практике не преминули «загрузить» или «озадачить» на полную катушку. Его подробно посвятили в достаточно пикантные дела конкретных нелегалов и попросили «по старой памяти» помочь в решении некоторых вопросов в Англии.
Никто из отъезжающих никогда от заданий не отказывался, даже если они заведомо казались невыполнимыми. Не отказался от них и Гордиевский. Не могу сказать, как он выполнял свои обязательства перед «родной» нелегальной службой, но скажу только, что связь с ним для службы вышла «боком».
Но об этом позже.
...Гордиевский появился в Лондоне в тот самый момент, когда между обеими странами в самом разгаре была так называемая визовая война. По окончании командировки с берегов Темзы исправно возвращались на родину сотрудники резидентуры, а на замену им никто на этих же берегах не появлялся, потому что англичане не выдавали им визу. При этом «меткость стрельбы» была изумительной, потому что поражёнными оставались только мишени ПТУ КГБ, остальные же службы и ведомства осуществляли замену своих сотрудников планово и почти беспроблемно.
Дошла очередь и до резидента. Центр долго тянул с его заменой, но момент всё-таки наступил. Резидент вернулся в Москву, а его кандидату на замену в визе было отказано. Тогда Центр тщательно «прошерстил» свои кадры и сделал новый заход, послав на визу совершено нерасшифрованного полковника, но результат был тот же. Нашли третьего, четвёртого, но англичане стояли на своём и упорно не пускали «козла» в свой огород.
В лондонской резидентуре уже никого из старших сотрудников не оставалось. Кроме Гордлевского.
И тогда Центр пришёл к естественному решению назначить резидентом его, уже «сидевшего» в стране. Слух об этом назначении мгновенно распространился в компетентных кругах, и я тоже узнал, что Олег Антонович скоро должен был появиться в Москве для официального утверждения в статусе руководителя одной из самых престижных и важных точек разведки. Признаться, несмотря на многие положительные деловые качества Гордиевского, я считал, что в руководители такой ответственной загранточки он подходил мало. Он хорош был как кабинетный работник, но опыта вербовочной работы не имел, с людьми был слишком сух и формален.
...Он некоторое время стоял передо мной, улыбаясь своей характерной «земноводной» улыбкой, а потом всё-таки закрыл за собой дверь, приглашая меня на короткий разговор.
— Слушай, — начал он, — я сейчас в беседе с шефом узнал, что ты едешь резидентом в Баренцбург.
— Да, это так.
— Поздравляю. Я постарался охарактеризовать тебя с самой лучшей стороны. Сказал, что Шпицберген — это не тот масштаб для такого грамотного, способного и вообще перспективного работника.
Гордиевский всегда отличался распространением неумеренных и довольно фальшиво звучавших комплиментов в присутствии самого адресата.
— Спасибо. Как ты сам-то?
— Я приехал на пару недель на утверждение.
— Ты молодец. Такое назначение ко многому обязывает. От души поздравляю.
— Спасибо. Надо было бы как-нибудь встретиться, поболтать.
— Нет проблем. Звони, как будешь свободен.
— Отлично. Ну, я побежал, мне ещё надо забежать кое-куда.
— Конечно, конечно.
Мы обменялись домашними телефонами, Гордиевский ушёл, а я открыл дверь и пошёл на беседу к начальнику.
Прошёл примерно месяц с того времени, как я встретил Гордиевского, но он мне так и не позвонил. Признаться, я не горел желанием встречаться с ним в интимной обстановке — слишком свежи были впечатления от его холодного отношения ко мне в Копенгагене. От своих знакомых я узнал, что дело с назначением его резидентом в Лондон слегка подзатянулось, и ему предложили уйти пока в отпуск, чтобы подправить пошатнувшееся на оперативном поприще здоровье. Для этого всегда были свободны места в подмосковном санатории КГБ в Кратове. Туда он и уехал. Ясно, что позвонить он мне не мог, потому что в Москве его не было.
Между тем я уже заказал билет на самолёт для себя и жены до Баренцбурга и потихоньку собирал и паковал вещички.
В июньское жаркое утро на снимаемой нами квартире зазвонил телефон.
— Борис Николаевич? Говорит дежурный по управлению. Вам надо срочно явиться на работу.
— А что-нибудь случилось?
На другом конце провода возникла пауза, потом дежурный сказал:
— Вы приезжайте и обо всём узнаете на месте.
Я сразу подумал о предательстве. Последнее время месяца не проходило без известий о том, что тот или иной сотрудник разведки ушёл на Запад. Коллектив разведчиков был взбудоражен этим бедственным явлением чрезвычайно. Удары сыпались на Службу один за другим, и она, не успев оправиться от одного, принимала на себя уже другой. ПГУ гудело от всех разговоров и пересудов на эти темы, как улей. Время было тревожное, как при затишье накануне большой грозы.
Человек ко всему привыкает, в том числе, вероятно, и к предательству.
Со временем оперсостав ПГУ, отупев от всех передряг, перестал так остро реагировать на уходы своих бывших коллег к противнику и воспринимал их как неизбежное зло. Да и руководство, кажется, считало их необходимым атрибутом, сопровождающим опасную работу по выполнению почётных заданий партии и правительства в новых социально-исторических условиях. Правда, когда снаряд ложился рядом или прямо попадал в тебя, было уже далеко не до философии.
...Дежурный попросил меня зайти в кабинет номер такой-то. Мой старый товарищ и наставник Геннадий Степанович Сниги-рёв, теперь уже тоже ушедший безвременно в мир иной, сидел за столом, заваленным горой оперативных досье и файлов.
— Степаныч, что случилось?
— Что случилось, тра-та-та-та? Сбежал твой лучший друг Гордиевский!
— Гордиевский?! Не может быть.
— Может, тра-та-та-та!
— Когда?
— Сегодня ночью?
— Как?
— Из санатория в Кратове. Обманул «наружку» и сбежал.
— «Наружку»? Он что, был в разработке?
— Судя по всему. Командировка в Москву была легендой.
— Англичане?
— Похоже, да.
— И что же теперь?
— Сейчас надо срочно определить, к каким делам он у нас имел доступ.
— Проще сказать, к каким он не имел доступа.
— Вот именно, тра-та-та-та!
Всё воскресенье мы со Снигирёвым занимались «локализацией провала», но работу до конца завершить не успели, охватив только основные и самые важные дела. В таком же режиме провели выходные сотрудники других подразделений, с которыми в той или иной степени «сотрудничал» предатель с двадцатитрёхлетним стажем работы в разведке. Последствия предательства даже на первый взгляд были весьма разрушительными, а последующие обобщения и анализ только усугубляли предварительную картину нанесенного Службе ущерба. Из рассказов «посвящённых» товарищей стало постепенно известно, какие события предшествовали побегу Гордиевского.
Во-первых, вызов предателя в Москву для утверждения его в правах резидента лондонской резидентуры был только предлогом. Вообще-то Центр действительно планировал сделать его резидентом, но затем в его распоряжение, очевидно, попала информация о предательстве кандидата, и он был взят в оперативную разработку [56].
Разработка шпионов — прерогатива контрразведывательных органов, поэтому Гордиевским занялись второе и седьмое управления КГБ. Не скажу, что на их плечи свалилась лёгкая задача, но тем не менее справились они с ней не самым лучшим образом. Вероятно, добыча уликовых данных на предателя затянулась по времени и не укладывалась в сроки, ограниченные легендой оформления его на пост резидента. Опытный оперработник, Гордиевский, возможно, стал подозревать вокруг себя что-то неладное.
