Йоханнес Зиммель - В лабиринте секретных служб
«О небо! — подумал Томас. — Если я расскажу об этом в клубе, то никто не поверит».
— Играйте с нами против немцев, и мы оставим вас в Англии. Мы поможем вам разобраться с Марлоком. Мы защитим вас.
Томас почувствовал дрожь. Затем он стал серьезным, поправил галстук и жилетку. Момент неожиданности и растерянности прошел. Он понял, что должен вести борьбу.
— Я отклоняю ваше предложение, господа, и улетаю в Париж, — сказал он. — С помощью лучшего адвоката Франции я начну процесс против моего партнера и британского правительства.
— Я бы не стал этого делать, мистер Ливен.
— И все же я так и сделаю!
— Это доставит вам много неприятностей.
— Посмотрим. Я отказываюсь верить, что весь мир является сумасшедшим домом.
Через год он в этом уже не сомневался. А 18 лет спустя вообще был в этом глубоко убежден. Весь мир — дом умалишенных. Это истина в наш век утраченного разума. 28 мая 1939 года молодой элегантный господин заказывал в популярном среди гурманов ресторане «Дорогой Пьер», расположенном на площади Этуаль, ужин.
— Эмиль, принеси что-нибудь легкое на закуску, затем раковый суп, после говяжий медальон с шампиньонами. На десерт «Ку пе Жака» (мороженое со взбитыми сливками и фруктами).
Пожилой седовласый старший гарсон Эмиль смотрел на гостя с улыбкой, полной симпатии. Он знал Томаса Ливена много лет. Рядом с Томасом сидела красивая девушка с блестящими черными волосами и кукольными глазами на овальном лице. Юная дама звалась Мими Хамбер.
— Мы голодны, Эмиль, после театра. Сегодня ставили Шекспира с Жаном-Луи Барро.
— В этом случае разрешите вместо холодной легкой закуски порекомендовать вам горячие бутерброды с лососиной. Шекспиру это ближе.
Они рассмеялись, а старый гарсон поспешил на кухню.
Ресторан располагался в длинном темноватом зале, но был очень уютным. На даме было шелковое платье с глубоким декольте, плотно облегающее талию и бедра. Изящная, маленького роста молодая актриса всегда, даже утром, была слегка подкрашена умело наложенной косметикой.
Томас был знаком с ней уже два года. Он улыбнулся Мими и перевел дыхание.
— Ах, Париж! Единственный город, в котором можно еще жить. Мы провели с тобой несколько прекрасных недель.
— Мне так приятно, что ты испытываешь радость, мой дорогой. Сегодня ночью ты был так неспокоен, говорил одновременно на трех языках. Я поняла только французский. Что-то случилось с твоим паспортом? Ты долго говорил о выдворении, о разрешении на проживание. Сейчас очень много немцев в Париже, у которых полно забот с паспортами.
Он нежно поцеловал ей кончики пальцев.
— Не беспокойся. Я попал в глупую историю. Томас говорил со спокойной убежденностью, веря в свои слова.
— Со мной поступили несправедливо, понимаешь, сердце мое? Меня обманули. Несправедливость существует иногда долго, вечно — никогда! У меня теперь отличный адвокат. И то короткое время, которое я хочу провести с тобой и которое понадобится, чтобы передо мной извинились, я хочу жить в Париже.
Спустя некоторое время к их столу подошел кельнер.
— Месье Ливен, два господина хотят с вами поговорить.
Беззаботно оглянувшись, Томас увидел двух мужчин, стоявших у входа и приглашающе улыбавшихся. Томас поднялся.
— Я сейчас вернусь, дорогая, — сказал он и пошел к входу.
— Чем могу быть вам полезен, месье?
Оба господина в помятых дождевиках переглянулись. Затем один из них сказал:
— Месье, мы были уже на квартире мадемуазель Хамбер. Криминальная полиция вынуждена вас арестовать.
— Что я сделал? — тихо спросил Томас.
— Скоро вы узнаете.
«Ужас продолжается», — подумал Томас. Однако дружелюбно сказал:
— Вы французы и знаете, какой грех мешать при еде.
Можно ли повременить с моим арестом, пока я не кончу ужин?
Оба чиновника заколебались.
— Сейчас мы позвоним шефу. — Один из полицейских исчез в телефонной будке и вскоре вернулся.
— Все в порядке, месье. У шефа только одна просьба.
— Какая же?
— Он спрашивает, не может ли он сюда приехать и с вами поужинать, ведь за хорошей едой все обсуждается легче.
— Хорошо. Согласен. Могу ли я спросить, кто ваш шеф?
Чиновники назвали незнакомую ему фамилию. Томас вернулся к столу и попросил Эмиля принести еще один прибор.
— Я ожидаю гостя, Мими.
— Кто же еще придет, дорогой? — улыбаясь, спроси ла она.
— Некий полковник Сименон.
— Ох! — произнесла Мими.
Полковник Юлиус Сименон оказался симпатичным человеком. С ухоженными усами, умными ироническими глазами и римским носом, он походил бы на актера Адольфа Мено, если бы был выше ростом. Томас отнесся к нему с большим уважением, Мими поприветствовала его как старого знакомого, что немного обеспокоило нашего героя. Костюм полковника был пошит, бесспорно, у первоклассного портного, но он блестел на локтях и спине. Полковник носил в галстуке золотую заколку с жемчужиной и небольшие запонки из золота, однако каблуки его обуви были сбиты.
За закуской и супом беседовали о Париже. За вторым полковник начал разговор.
— Месье Ливен, извините, что я мешаю вам ужинать. Прекрасный картофель, не правда ли? Но я получил приказ высшего начальства. Мы ищем вас целый день.
Томасу казалось, что он слышит издалека голос Жана-Луи Барро, который в сегодняшнем спектакле играл роль Ричарда Третьего. Отдаленно улавливал смысл, но не понимал.
— Да, прекрасный картофель, полковник. Здесь умеют готовить. Дважды кипятить в масле. О, французская кухня…
Томас положил руку на плечо Мими. Полковник улыбнулся. «Все больше и больше мне нравится этот полковник», — думал Томас. Полковник продолжал:
— Вы прибыли в Париж не только ради хорошей кухни.
Мы тоже имеем своих людей в Кёльне и Лондоне. Мы знаем, что вы пережили у уважаемого майора Лооза, страдает ли он все еще от печени?
Томасу снова показалось, что он слышит голос Барро, и снова ему послышалась строфа бессмертного Шекспира, но он не мог ее понять. И почему смеется Мими?
— Месье Ливен, — сказал Сименон, — я уверяю вас в своей симпатии к вам. Вы любите французскую кухню. Вы любите Францию. Но, к сожалению, я имею приказ. Я должен вас выдворить. Вы очень опасны для моей бедной, подвергающейся угрозе нападения страны. Мы доставим вас к границе еще сегодня, и вы больше никогда не сможете ступить на землю Франции.
Томас начал смеяться. Он услышал опять голос полковника.
— И это потому, месье Ливен, — говорил он, добавляя себе в тарелку шампиньоны, — что вы агент недружественного нам государства. Но у вас есть выход. Вы перевербуетесь и будете работать на нас, на «Второе бюро».
Томас насторожился и подумал: «Как я опьянел», — а вслух продолжил:
— Вы делаете мне предложение в присутствии этой девушки?
— Но почему же нет, дорогой? — спросила Мими и по целовала его. — Я ведь тоже состою в этом бюро.
— Ты тоже? — поперхнулся Томас.
— Я немного зарабатываю на этом. Ты злишься?
— Мадемуазель Хамбер является одной из красивейших патриоток, каких я знаю во Франции, — объявил Сименон. — Месье Ливен, — продолжал он, — согласны ли вы с нами работать?
Томас смотрел на Мими, на милую, нежную Мими. Он смотрел на полковника, человека, умудренного опытом. «Для меня нет другого выхода», — подумал он.
— Ах, дорогой, будь милым и иди к нам, — голос Мими звучал в одном ухе.
— Месье, вы решились? — слышался голос полковника в другом ухе.
— Я согласен, — промолвил Томас.
«Сначала немецкий абвер, затем „Секрет Сервис“, теперь „Второе бюро“. И все в течение 96 часов. Четыре дня назад я жил в Лондоне, уважаемый гражданин, удачливый банкир. Кто отнял у меня все это? Кто поверит всему в моем клубе?» — Томас провел своей узкой, изящной рукой по коротко остриженным волосам и сказал:
— Мне кажется, мое положение серьезно, но не безнадежно. Точнее выражаясь, я сижу на развалинах моего гражданского существования. Это исторический момент!
Его надо отметить.
— Эмиль! — позвал он.
Старый гарсон подошел к столу.
— У нас есть причина отметить праздник. Шампанское, пожалуйста!
Мими нежно поцеловала своего друга.
— Месье, я преклоняюсь перед вашим поведением и счастлив, что вы согласились работать на нас.
— Я не заявлял о своей готовности, просто у меня нет другого выхода.
— Это все равно.
— Вы можете на меня рассчитывать, пока идет мой процесс. Если я его выиграю, то буду жить в Лондоне. Понятно?
— Полностью, месье, — усмехнулся полковник Сименон, как будто он был провидцем и знал, что Томас и после второй мировой войны не выиграет процесс и что он никогда больше не будет жить в Лондоне.
— Я хотел бы знать, в какой области представляю для вас ценность?
