Норман Льюис - Сицилийский специалист
— Меня поражает все, что с этим планом связано, — сказал Марк.
— Говорил тебе Брэдли о том, что готовится?
— Ничего не говорил.
— Значит, ты не знаешь, кого будут убирать?
— Он считает, что незачем это знать до последней минуты. Я — всего лишь мастер на сборочном конвейере операции.
— А не идет ли речь о Кубе? Не идет ли речь о том, чтобы устроить праздник бородачу?
— География совсем другая, — сказал Марк. — Зачем нам встречаться в Матаморосе, если мы отправляемся на Кубу? Взгляните на карту.
— Угу, в самом деле, достаточно взглянуть на карту.
— Какое это имеет значение? Как только я увижу Сальву, я все узнаю, — сказал Марк. — Он должен будет заняться чисткой, чтобы Брэдли и его друзья вышли из этого дела свежими, как розы. Не может же он работать втемную.
— Я очень много думал о Брэдли, — сказал Дон Винченте. — И у меня такое чувство, что он и его заведение, занимаясь своим делом, многие годы втихомолку следили за нами. Я считаю, что он следил за тобой еще в Сицилии и с тех пор непрерывно следит за тобой и за мной. Он хотел узнать все, что можно, о нашей жизни и наших методах.
— Да, он времени не теряет, — сказал Марк. — Я слышал, что после того, как исчез этот сумасшедший бродяга, с Виктора вроде собираются снять обвинение в убийстве.
Дон Винченте по-волчьи оскалил зубы.
— Он времени не теряет, потому что мы научили его всему, чему наши отцы и деды научили нас. Почти всему. Тридцать лет назад людей типа Брэдли не существовало. Знаешь, что я скажу тебе, Марко? Они видели, как наши люди правили Сицилией за спиной короля, или дуче, или кто там был, и решили, что сумеют осуществить это здесь.
В этих словах Дона Винченте Марк услышал предостережение.
— Возможно, они в последний раз прибегают к нашей помощи, — продолжал старик. — Наверное, считают, что мы их уже всему научили. Держу пари, Брэдли втянул нас в эту операцию, чтобы обеспечить себе безопасность: он понимает, что на нас можно положиться. После этого он будет знать, как организуются подобные вещи. И когда еще кого-нибудь захочет убрать, сумеет это сделать уже сам.
Глава 15
Они встретились в гостинице «Гамильтон-Хаус», поднялись в снятый Марком номер и сразу же бросились друг другу в объятия. Как всегда, их близость была неистовой и торопливой и приносила такое же удовлетворение, какое приносит в жару неперебродившее молодое вино.
Вернулись все родные запахи прошлого, все жгучие ощущения, которые время в сумятица повседневной жизни постепенно притупляли. Вернулось чувство чего-то нового и неизведанного.
— Как мы будем жить дальше? — спросила Тереза.
— Заберем детей в уедем куда-нибудь.
— Куда?
— Можно в Калифорнию.
— Разве тебя не высылают?
— Теперь нет. — Он старался придумать какое-нибудь объяснение, которое бы не касалось прошлого, во не мог. — Это уже решенный вопрос, — сказал он наконец.
— Почему в Калифорнию?
— Не обязательно в Калифорнию. Можно поехать в Финикс, или в Канзас-Сити, или в Чикаго, куда хочешь.
— Туда, где у тебя есть связи?
— Друзья или друзья друзей, — сказал Марк. — У Дона Винченте они есть в большинстве крупных городов.
— И вам придется ими воспользоваться? — спросила Тереза. — Не можем мы обойтись без них?
В течение стольких прожитых вместе лет он не считал возможным во что-либо ее посвящать, в теперь объяснения давались ему с трудом.
— Когда переезжаешь на новое место, нужна помощь, — сказал он. За этой фразой скрывался страх сицилийского крестьянина, который не покинет его до гробовой доски, — страх перед изоляцией в чужой стране. Такой же не подвластный разуму, как боязнь привидений, по-прежнему заставляющая крестьян Кампамаро, Агригенто в Кальтаниссетты с наступлением темноты расходиться по домам в свои похожие на крепости горные деревни, чтобы не встретиться с призраком одного из грабителей, исчезнувших с лица земли полвека назад. В Сицилии этот страх передавался по наследству от отца к сыну, в каждый заводил в зависимости от возможностей разнообразные связи и вступал в союзы, чтобы защититься от враждебного мира.
— Если не хочешь ни в Калифорнию, ни на Средний Запад, — сказал Марк, — мы могли бы уехать отсюда и жить с теми, кого мы знаем.
— Домой? — спросила она.
Он почувствовал волнение в ее голосе.
— Мы могли бы уехать месяца через три, если захотим. Таким образом, все вопросы решатся сами собой. Одно дело, когда тебя высылают, а другое — когда ты возвращаешься по собственному желанию.
— Но ты сказал, что расстался с мыслью вернуться обратно, что потерял всех друзей.
— Так было тогда. Мне сильно не повезло, и я пал духом. У меня были неприятности, о которых я тебе не говорил, но теперь все уладится. — Он обнял ее. — В Сицилии у нас около тысячи родственников. И мы поедем туда и покажем им, что мы собой представляем.
— Я хочу вернуться в Палермо и жить в доме, где живет еще пятнадцать или двадцать семей, и чтоб дети играли в парке делла Фаворита, а мы, как прежде, ходили бы по воскресеньям в рыбный ресторан Монделло.
— Можно было бы отдать детей в местную школу, — сказал Марк. Он всегда считал, что дети должны жить дома. Именно в этом заключалась ошибка Дона Винченте: он отправил своих старших сыновей, Марио а Клаудио, в закрытую школу, и, когда его влияние на них ослабло, они не сумели противостоять разлагающим влияниям.
— А можем мы снова взять фамилию Риччоне? — спросила Тереза. — Я больше не хочу быть Ричардс. Эта фамилия не принесла нам ничего, кроме несчастий, Я хочу снова быть Риччоне, — Конечно можем, я Мартин будет Амадео, а Люси — Лючией. Если решим уехать.
— Я уже решила, — сказала Тереза. Марк вдруг заметил, что она очень изменилась. С ее лица сошло унылое выражение скучающей интеллектуалки — оно снова стало искренним и ясным, точно портрет, которому вернули первозданную свежесть, сняв ретушь, нанесенную неумелой рукой.
— Как тебе жилось в Бостоне? Скажи мне правду.
— Ужасно. Я там не жила, а существовала. Единственной радостью были встречи с детьми по выходным.
— Тебе не понравилась работа в больнице?
— Я не смогла устроиться.
— Но ты ведь собиралась пройти специальные курсы!
— Ничего из этого не получилось. Дальше заполнения личной карточки дело не пошло. Мне кажется, им не очень понравилось, где я родилась, и ко всему прочему у меня не было нужных данных. В Бостоне я жила в квартирке с двумя официантками из «Траттория Фьорентина» на Ганновер-стрит. В этом кафе я и работала.
— Официанткой! О господи! И, однако же, ты возвращала мне деньги, которые я тебе посылал.
— Только в первый раз, а потом — нет, — сказала Тереза. — Во всяком случае время, прожитое в нищете, пошло мне на пользу. Мне надо было немного больше узнать, что такое жизнь. Эти официантки — сестры из Катании — очень хорошие девушки. У них дома остались еще три сестры, и они копили сестрам и себе на приданое. Вот так-то. Вот чем надо было мне заниматься в Солсбери, вместо того чтобы вести этот идиотский образ жизни.
— Никто не узнал, кто ты и что делаешь в Бостоне?
— Все узнала. Один репортер выследил меня, и моя фотография была в газетах.
— Таких надо пристреливать.
— Как потом оказалось, это не имело никакого значения. Девочки от души повеселились, а на хозяина, мистера Аньелли, это произвело такое впечатление, что он предложил мне более выгодную работу. Точно я какая кинозвезда.
— Газеты писали такие мерзости, — заметил Марк.
— В «Глобе» еще ничего, — сказала она. — Сравнительно, конечно. Не знаю, что напечатали в «Экземинере», потому что, когда я начала читать, мне стало нехорошо.
— Ты, наверно, слышала, что Макклейрен обвинил меня в убийстве этой Линды Уоттс.
Тереза сжалась.
— Да, слышала.
— Писали, что я швырнул ее в жидкий цемент, а потом бросил в реку.
— Я ни говорить, ни даже думать об этом не хотела, — сказала Тереза. — Я знала, что это — очередная выдумка Макклейрена.
— А меня это просто взорвало.
— Марк, я никогда не задавала тебе лишних вопросов и не собираюсь сейчас начинать, Только скажи мне, чтобы я была спокойна: что на самом деле с ней произошло?
— Она сошлась с одним человеком, который был руководителем какой-то религиозной секты. Когда разразился этот скандал в прессе, он стал миссионером, они поженились и вместе уехали. Теперь они живут среди эскимосов не то на Аляске, не то еще где-то.
— Ты клянешься?
— Всем, чем хочешь.
— Я не хочу, чтобы ты клялся, потому что я тебе верю. Она очень красивая девушка, правда? Вряд ли она вела такую жизнь, как писал Макклейрен.
— Никакой такой жизни она не вела. Люди типа Макклейрена готовы кого угодно поливать грязью. У них есть писака из одного порнографического журнала, который стряпает эти материалы по заказу. Она сделала все, что могла, чтобы облегчить мое положение. — Не найдя в английском языке нужных слов для выражения своей благодарности, Марк перешел на итальянский. — Era una brava figluola[46], — сказал он.
