Сергей Донской - Умри сегодня и сейчас
Короче, бежали-бежали… Вдруг впереди какое-то шевеление, шум. «Что это?» – спрашиваю. Бондарь: «Ничего». – «Но я же слышу, как там цокает: цок-цок-цок». – «Не обращай внимания». Я бы, может, не обратила, да их фонарик высветил. Крысы. Десятка два крыс. Противные, жирные. Перед нами семенят, хвосты по полу волочат. Каждая со здоровенную бурачину, и хвостики такие же. Телепаются.
«Что это?» – кричу. – «Крысы бегут с тонущего корабля», – говорит Бондарь. – «Я их боюсь!» – «Тогда можешь оставаться здесь». – «Неужели ты меня бросишь?» – «Не задумываясь».
А сам в спину толкает. Честно говоря, я упиралась, как последняя дура. Когда крысы оглядывались, у них глаза на свету сверкали. Красные-красные. Короче, Бондарь мне подзатыльник влепил: на! Я побежала. Думала, придется прямо по крысам ступать, но они что-то почувствовали, поднажали. Фьють – и нету. Мы за ними.
А через несколько метров тупик. Новая дверь. Бондарь с ней минуты две возился, я и вспотеть успела, и высохнуть. Холодный пот, он быстро испаряется. Но от этого не легче, это я вам со знанием дела говорю.
В общем, рванул капитан Бондарь дверь, мы туда ка-ак ломанемся. Часов у меня не было, но я попой чувствовала: времени в обрез. Коридорчик. Из коридорчика попали в дот. Получается, подземный ход туда специально был проложен. Я как раз своими наблюдениями с Бондарем собиралась поделиться, когда: ба-бах!
Мне каменными крошками чуток физиономию посекло, сколько можно? Закрылась, упала лицом вниз. Вовремя. Опять: ба-бах! Долбануло так, что у меня все мозги перевернулись. Сверху ящики сыпятся, бревна, песок, труха. Думаю: хана. Бондарь меня на ноги поставил, отряхнул слегка и к выходу подтолкнул: «Вперед».
Через лес мы как лоси продирались. Даже не подозревала, что у меня столько прыти. Оглядываюсь, а за спиной – мама родная! Пламя стеной, до неба, оранжевое. Дым как бы с подсветкой. В нем огненные отблески сверкают. Жуть! Красота! Слышу: у меня на голове волосы потрескивают. Кончики позавивались, как у чучела какого-то. Чумазая, грязная, на затылке шишка.
Остановились. Отдышались. Бондарь все свое взрывоопасное добро под ближайший куст сбросил. Автомат об дерево расколошматил. «Отвоевались», – говорит, а сам хохочет. Худющий, усталый, закопченный, глаза красные. Какой-то разбойник с большой дороги, а не офицер ФСБ. «Сколько же там народа погибло?» – спрашиваю. – «Я, – говорит, – не работник страховой компании, чтобы их пересчитывать. Сколько надо, столько и погибло».
Тут он от пожарища отвернулся и вверх посмотрел, я тоже. Там звезд – не сосчитать. А еще луна. Как будто кружок лимона в дегте плавает. Интересно, думаю, видать нас из космоса или не видать? Вот сидят на земле два маленьких человечка, рядом огонь полыхает, а звездам хоть бы хны. Людишки какие-то, замок, городишко с дурацким названием, страна на берегу моря… И сама планета, что в ней особенного? Ну плавает шарик в космосе. Сколько таких шариков? И на каждом, наверное, что-нибудь взрывается.
Бондарь опустил голову, я, естественно, тоже. Прежде чем пойти дальше, мы еще раз замком полюбовались, напоследок. Он прикурил от зажигалки, а мне почудилось – прямо от пожара. «У тебя, – говорю, – красные искры в глазах горят». – «У тебя, – отвечает, – тоже». В смысле: два сапога – пара.
Когда мы до окраины города добрались, уже светало. Там, откуда мы ушли, еще долго сирены надрывались. Видок у нас был еще тот… Непрезентабельный. В таком виде не то что на границу не сунешься, но и в такси. Впрочем, денег у нас было маловато. Хватило только телефонную карточку купить. Нашли таксофон, Бондарь принялся в российское посольство в Таллинне дозваниваться. Номер как сейчас помню: 443–014, через ноль набирается.
Самого разговора я не слышала, потому что ко мне местная пигалица подошла, спросила по-нашему: «Тетя, вы русская?» – «А ты, что ли, иностранная?» – это я так пошутила. Пигалица на полном серьезе: «Иностранная. Русские – это которые в Москве живут или в других русских городах. Вы из Москвы?» – «С чего ты взяла?» – «А я слышала, как вы разговаривали, – говорит пигалица. – Вы, когда домой вернетесь, обязательно там скажите, что нам в школе ничего на русском не разрешают. Ни читать, ни писать, ни даже говорить друг с дружкой. Это нечестно».
Вот и я думаю: нечестно. А вы?
Ну если без лирических отступлений, то мы часа два в придорожных кустах отсиживали, пока за нами машину с дипломатическими номерами пригнали. До Таллинна долетели стрелой, за час с лишним. Водила с Бондарем парой слов обмолвился и замолчал, намертво. Весь из себя лоснящийся, пахучий. Волосы сзади скобочкой. Молчишь? Ну и молчи, мурло дипломатическое.
Возле консульства «бээмвэшек» и «вольв» как грязи. И народ соответствующий. На нас, как на инопланетных марсиан глядели, чуть ли не морщились. Брезгуют и одновременно побаиваются. Я одному язык показала, так он чуть в урну не сел. Чистенький, как тип тот, который нас в Таллинн доставил. Слишком чистенький.
Они все там такие. Мужик, который принимал нас в какой-то комнатушке без окон, в особенности. Лицо симпатичное, на манер гарри-поттеровского. Только как если бы тот Гарри Поттер постоянно обгадиться опасался. Напряженный, губы ниточкой, очки запотевшие. Списал наши данные и шасть! Пропал без вести, не хуже того чародея. Нам до самого вечера депортации пришлось ждать, а нам даже кофе не предложили, словно заразиться от нас боялись.
«Мы тут с тобой как зачумленные, – говорю я Бондарю, – никому не родные, не близкие».
Он зыркнул на меня и отвечает:
«Это нормально. А вот как только тебя высшее общество начнет с распростертыми объятиями встречать, тогда дела твои плохи».
«Мои дела и так плохи».
Я бы не стала этого говорить, но, знаете, на душе было муторно, кошки на душе скребли: скряб, скряб. Как-никак, я на допросах раскололась и капитана Бондаря сдала с потрохами. Правда, склонять его к предательству я бы по-любому не стала, хотя кто знает… Боюсь пыток, ничего не поделаешь. Героиня из меня никакая. В таком духе я и высказалась. Мол, дома меня за мои подвиги по головке не погладят. Видеозапись с моим участием осталась, возьмут и прокрутят.
«Нет, – успокоил меня Бондарь, – сгорела кассета».
«Уже легче, – сказала я, – только не совсем. Я ведь все равно теперь предательница».
Он мне: «Ты присягу давала?»
«Не давала».
«Офицерскую честь роняла?»
«Разве что девичью, – улыбнулась я, – но чуть-чуть, самую малость».
«Вот и не забивай голову всякими глупостями», – сердито сказал Бондарь. Вернее, он грубее выразился. В смысле: не засирай себе мозги.
«Я ведь не то что родину, я тебя предала!» – напомнила я.
Он ухмыльнулся:
«Переживу. Родину бы тебе не простил, а себя – пожалуйста».
Тогда я заплакала, а он меня приобнял… так, знаете, ласково… как маленького ребенка. Я реву, а он обнимает, реву, а он обнимает. Слыхали такое выражение: светлые слезы? Вот они-то у меня из глаз и лились. В три ручья. Но на сердце легко-легко стало. Не только от того, что мы живыми из этой передряги выбрались, верите? Я хоть сейчас готова обратно вернуться, если на пару с капитаном Бондарем. Будь моя воля, я бы с ним до конца своих дней осталась, честное слово.
Такой он человек, Бондарь.
Женя Бондарь…
