Сергей Донской - Умри сегодня и сейчас
– Господи, сколько мороки, чтобы расстрелять одного человека!
– Ну, во-первых, на расстрел не надейтесь, это слишком скучно. Во-вторых, мороки будет даже больше, чем вы предполагаете.
– Хреновые мои дела, – не стал кривить душой Бондарь.
– Более чем, – подтвердил Вейдеманн. – Ветераны совсем выжили из ума. Легче иметь дело с детьми малыми, честное слово. Вбили себе в голову, что вы непременно должны познакомиться с ними лично. Кроме того, способ казни выбрали весьма неординарный.
– Какой?
– О, вас ждет сюрприз!
Продолжения Бондарь не услышал, поскольку прозвучал немелодичный звон колокольчика над дверью, и в помещение один за другим вошли шесть членов выездного трибунала «Эстонской лиги борцов за свободу». Вейдеманн вскочил, приветствуя стариков вскинутой рукой. Они ответили ему в том же духе, настолько бодро, насколько позволяли им скованные артритом и солями суставы. Занимая приготовленные для них места, ветераны рассматривали стоящего перед ними Бондаря. Шесть пар глаз были исполнены застарелой ненависти.
– Итак, капитан Бондарь, позвольте представить вам людей, по воле которых вы сегодня умрете, – напыщенно произнес Вейдеманн. Было заметно, что он играет на публику, демонстрируя «легионерам» почтение, которого не испытывал.
Первым был назван некто Аарне Туулик, замшелый гриб с медленными, осторожными повадками черепахи. Слегка наклонив голову, когда прозвучало его имя, он так больше и не поднял ее до самого конца процедуры, экономя энергию. Не так давно силенок у господина Туулика хватало с избытком. По словам Вейдеманна, в начале девяностых этот гриб организовал серию терактов в местах дислокации советских военнослужащих и их семей. Теперь, одетый в старомодный костюм и белую нейлоновую рубашку, он представлял собой живой труп. Вейдеманн был вынужден трижды что-то сказать ему на ухо, прежде чем он проскрипел:
– Сона!
– Господин Туулик признал вас виновным, капитан Бондарь, – пояснил Вейдеманн. – Следующий член трибунала – господин Юри Пуннинг. Когда в 1991 году в Таллинне проводилась кампания по отделению от СССР, господин Пуннинг организовал беспорядки возле телецентра. В результате столкновения погибло четырнадцать эстонцев. Это оказалось решающим толчком, всколыхнувшим народные массы…
Бондарь внимательно посмотрел на Пуннинга и подумал, что видит перед собой именно такого человека, которого хочется задушить голыми руками. Его лицо представляло собой сплошной «кошмар с улицы Вязов» – оно казалось наспех склеенным из кусочков пергамента, и его владелец, зная об этом, нахлобучил на голову шляпу, полагая, что опущенные поля частично скроют уродство. Эффект был прямо противоположным. Войди в зал Фредди Крюгер, он бы почувствовал себя настоящим красавцем в сравнении с Пуннингом. И это чудище в шляпе, беспрестанно мигая крохотными глазками, важно изрекло:
– Сона!
«Два-ноль не в мою пользу», – подумал Бондарь, переключая внимание на человека по имени Маргус Нюганен. Будучи юристом, старик не только принимал участие в создании Декларации о независимости Эстонии, но и разработал немало законов, на основании которых русские автоматически превращались в людей второго сорта. Во многом благодаря деятельности господина Нюганена, русские не получили полноценного гражданства, лишились права на прописку и были уволены с десятков тысяч рабочих мест. Ничего удивительного, что эта древняя жаба до сих пор раздувалась от гордости, особенно когда настал ее черед квакнуть:
– Сона!
– Председатель конституционной комиссии парламента Эстонии, член партии «Республика» Урмас Рейнсалу! – провозгласил Вейдеманн, демонстрируя задатки ведущего развлекательного телешоу.
У господина Рейнсалу была толстая брюквенная физиономия, искореженная следами множества пороков и грехов. Он блеснул в сторону Бондаря мощными линзами очков, поглубже ввинтил в ухо микрофон слухового аппарата и произнес с таким пафосом, будто объявлял о конце света:
– Сона!
Эльмо Сааревяли обладал шармом бывшего киноактера. Ему было под восемьдесят, но одевался он крикливо и с претензией на оригинальность: замшевый пиджак, легкомысленная рубаха, шейный платок. При этом он свирепо грыз фарфоровыми зубами черенок трубки, из которой не шел дым. Казалось, он немного стесняется роли, которую вынужден играть, и, желая подбодрить Бондаря, незаметно подмигивает ему одним глазом. На самом деле это был всего-навсего нервный тик.
– Скажи «сона», дедуля, – подсказал Бондарь, ответно подмигивая старику.
Тот хрюкнул и, едва не перекусив трубку, процедил сквозь стиснутые зубы:
– Сона!!!
Последней была представлена молодящаяся дама лет шестидесяти, самая молодая из почетных членов «Лиги». Во время войны она была совсем еще ссыкушкой, но ее покойный отец брал девочку на массовые расстрелы евреев, и она не возражала бы поучаствовать в подобных мероприятиях снова. Эрна Лауристин имела прочные связи с зарубежными антирусскими кругами, так что пользовалась несомненным авторитетом среди присутствующих. Все смотрели на нее, пока она не соизволила разлепить крашеные губы для слегка манерного:
– Сона.
– Все? – спросил Бондарь у Вейдеманна.
Тот укоризненно поморщился:
– Решается ваша судьба, капитан.
– Насколько я понял, она уже решена.
– Любой приговор может быть обжалован, – со значением сказал Вейдеманн. – У вас есть последнее слово.
– Целых пять, – поправил его Бондарь. Обвел взглядом эсэсовских старперов и отчетливо произнес:
– Долбитесь вы все в рот!.. Переведите, штурмшарфюрер.
Перевода не последовало. Долгих, продолжительных аплодисментов – тем более.
Глава 36
Казнить, нельзя помиловать
Солнце? Откуда в этой гребаной стране взялось солнце?
Стоило открыть глаза, как в них ударил беспощадный свет многоваттной лампы под потолком.
«Так и на иглу недолго сесть, – раздраженно подумал Бондарь, вновь очнувшийся в незнакомом месте. – Колят и колят, колят и колят. Тоже мне, взяли моду. Фармацевты хреновы!»
Попытавшись приподняться, он убедился, что это невозможно. Его охваченные кожаными ремнями конечности были крепко-накрепко привязаны к здоровенному верстаку. Пахло стружками, в этом запахе ощущался горький привкус.
Осточертевший голос Вейдеманна произнес:
– Готовы?
Бондарь повернулся на голос, щурясь от яркого света. Стараясь смягчить резь в глазах, он несколько раз плотно сомкнул веки. Зрение прояснилось.
Вейдеманн сидел на покрытом брезентом ящике, держа на коленях пульт управления с обмотанным изоляцией кабелем. На пульте было две кнопки: красная и черная. За спиной штурмшарфюрера громоздились какие-то ящики, газовые баллоны, садовый инвентарь и метлы. На стене висели поблекшие плакаты с харями волосатых металлистов.
– Как самочувствие, хе-хе, товар-рищ-щ капитан?
Справа пахнуло рыбой и пивом. Бондарь повернул голову на запах. В метре от верстака стоял Карл Маркс. Стеклышки его очков сияли, борода топорщилась. Рот, полный изъеденных до черноты зубов, щерился плотоядной ухмылкой.
Бондарь посмотрел на допотопный верстак, к которому был привязан. По центру обитой жестью поверхности тянулась узкая щель. Она начиналась между раздвинутыми ступнями Бондаря и заканчивалась где-то под туловищем, условно деля его на две равные половины. Из щели торчал зазубренный диск циркулярной пилы. Отклонившись в сторону, можно было разглядеть на ее гладкой поверхности выгравированные буквы. Две заглавные «М», почерневшие от времени. Диск был неподвижен, но если он, вращаясь, поедет в направлении паха…
– Что означает ММ? – хрипло поинтересовался Бондарь. – Мэрилин Монро?
– Сейчас объясню, – пообещал Вейдеманн.
Его тон был дружелюбным, словно он явился в сарай специально для этого. Стараясь не паниковать, Бондарь стал слушать. Оказывается, летом 1867 года в Каапсалу побывал Чайковский, да-да, тот самый, Петр Ильич. Он посвятил чудесному эстонскому городу цикл пьес для фортепиано «Воспоминание о Гапсале», в который, между прочим, вошел музыкальный этюд «Развалины одного замка». («Догадываетесь, о каком замке идет речь?» – захихикал гном). Также, гуляя в Каапсалу, Петр Ильич услышал эстонскую народную песню «Милашка Мари», вариации ее звучат во второй части Шестой симфонии.
– Ну и что? – спросил Бондарь.
– Буквы «ММ» не имеют никакого отношения к Мэрилин Монро, – терпеливо пояснил Вейдеманн. – Это «Милашка Мари». Так назвали эту циркулярную пилу воины двадцатой дивизии СС. Она упоминается в листовке, обнаруженной у вас в кармане.
– Пригласи меня, милашка Мари, – загорланил гном, – мы взобьем горшок сметаны с тобой, муженьку о том ты не говори, ни к чему он нам, хромой и рябой!..
– Как трогательно, – сказал Бондарь. – Но почему по-русски?
– В честь вашего выдающегося композитора, который, увы, посетил наши края не в сорок третьем, – любезно улыбнулся Вейсманн. – Кроме того, «Милашка Мари» переработала столько русского мяса, что было бы несправедливо давать ей эстонское или, скажем, немецкое название.
