Сергей Донской - Умри сегодня и сейчас
– Как трогательно, – сказал Бондарь. – Но почему по-русски?
– В честь вашего выдающегося композитора, который, увы, посетил наши края не в сорок третьем, – любезно улыбнулся Вейсманн. – Кроме того, «Милашка Мари» переработала столько русского мяса, что было бы несправедливо давать ей эстонское или, скажем, немецкое название.
Бондарь пожалел, что он находится не на съемочной площадке, где можно было бы попасть в физиономию врага точным плевком. Реальность заключалась в том, что вся слюна во рту моментально пересохла.
Сколько продлится эта кровавая казнь? Успеет ли Бондарь умереть до того, как позабавит палачей нечеловеческим воплем?
Он вспомнил недочитанный шпионский роман, сгоревший вместе с особняком Виноградского. Попав в сходную ситуацию, герой попытался покончить с собой. Сверхчеловеческим усилием задержав дыхание, он впал в бессознательное состояние, но вместе с потерей сознания отключилась и воля. И тогда врожденный инстинкт заставил легкие героя заработать в прежнем режиме. Глупый трюк, а жаль. Никогда еще смерть не казалась Бондарю столь желанной.
– Надеюсь, ваша пила заржавела, – сказал он.
– Нисколько, – живо откликнулся Вейдеманн, – мы не даем «Милашке Мари» простаивать слишком долго. Ведь это незабываемое зрелище, смею вас уверить. Вам никогда не доводилось видеть разделанные свиные туши?
– Очень поэтическое сравнение, – хмыкнул Бондарь.
– В душе я поэт, а на деле практик. Техника – мой конек. Сейчас вы сами убедитесь в этом.
Румяное, пышущее здоровьем лицо штурмшарфюрера расцвело еще сильнее, как только он нажал черную кнопку на пульте. Между дернувшихся ног Бондаря раздался металлический скрежет, вскоре перешедший в ровное гудение. Когда гудение сменилось свистящим шелестом, Бондарь обратил глаза вверх. Лампа больше не казалась ему чересчур яркой. Зато окружающая ее темнота сделалась непроглядной.
Ну, Евгений Николаевич, наступает момент истины. Не передумали насчет интервью? Может быть, вам будет легче принять решение, если я скажу, что пила приближается к вашим яйцам со скоростью семь сантиметров в минуту?
Бондарь покрепче стиснул челюсти, рискуя раскрошить зубы. Шум бешено вращающейся пилы становился все громче. «Живешь постоянно, а умираешь однажды, – тоскливо подумал Бондарь. – Искусство, которому невозможно обучиться. Каждый умирает как может, и крайне редко обходится без страданий…»
– Евгений Николаевич, – в голосе Вейдеманна появились напряженные нотки. – Кому нужен этот бессмысленный героизм?
Бондарь закрыл глаза и произнес, едва сдерживая крик:
– Мне.
Пила приближалась. Ветерок проникал даже сквозь толстую ткань джинсов. Примерно на уровне коленей. Значит, осталось около четырех минут.
Двести сорок секунд… Двести тридцать девять… Тридцать восемь… Семь…
Бондарь считал, заставляя себя сосредоточиться на этом занятии. Считать в обратном порядке было сложнее, поэтому он выбрал именно такой способ.
Не заорать бы…
Три минуты до падения в бездонный колодец небытия… Сто семьдесят девять секунд… сто семьдесят восемь… семьдесят семь…
Вейдеманн и гном что-то твердили наперебой – Бондарь их не слышал. Осталась минута… пятьдесят девять секунд… пятьдесят восемь…
Свет сочился сквозь веки, как расплавленное золото (тридцать пять, тридцать четыре). В ушах звучала грозная песнь мириад механических сирен (двадцать два, двадцать один). Сердцу не хватало места в сжавшейся грудной клетке (одиннадцать, десять).
Кровь уже брызнула, но пока что только из прокушенной губы. Мозг начал давать сбои. Завершение отсчета происходило в виде мелькающих цифр на багрово-черном фоне.
009… 008… 007…
Вскинув голову, Бондарь трижды ударился затылком о жестяное покрытие верстака. Третьего удара он уже не ощутил. Цифры исчезли, шум пилы прекратился, мир исчез.
Глава 37
Суицид со смертельным исходом
Тюремный лазарет оказался совсем не тем местом, куда намеревался попасть Бондарь. Скривившись от чугунной головной боли, он процедил:
– Вы даже убивать как следует не умеете, штурмшарфюрер. Какой же вы, к черту, практик?
– Конструкторский просчет, – повинился присевший на краешек кровати Вейдеманн. – К следующему разу подготовим ошейник.
– Почему вы не довели казнь до конца?
– Вы напрасно занимались членовредительством. Через секунду я собирался выключить станок.
– Что вам еще от меня нужно? – устало спросил Бондарь.
– Хочу преподнести вам сюрприз, – подмигнул Вейдеманн.
– Не много ли сюрпризов для одного человека?
– Не волнуйтесь, вас ожидают исключительно положительные эмоции. – Вейдеманн что-то крикнул по-эстонски, и в открывшуюся дверь втолкнули…
– Вера?! – опешил принявший сидячее положение Бондарь.
Она опустила голову, смутившись, как барышня на первом балу, хотя присутствующие в комнате мужчины не тянули даже на полусветское общество. Мужская одежда скрадывала ее фигуру, но лицо Бондарь видел отлично. Зажившие шрамы блестели в электрическом свете, как мазки розового лака.
– Здравствуй, – сказал Бондарь. – Ты похудела.
Вера робко улыбнулась:
– Посмотрел бы ты на себя!
– Успеется.
Голос Бондаря звучал ровно, как если бы за то время, пока он находился в беспамятстве, медики сумели докопаться до его души и ампутировали ее за ненадобностью.
Вейдеманн что-то такое почувствовал.
– Ну не буду вам мешать, супруги Спицыны, – бодро произнес он, вставая. – Уже поздно, отдыхайте. Не хотите меня поблагодарить, Евгений Николаевич?
– Нет, – отрезал Бондарь.
– Вы не рады?
– А вы надеялись воспользоваться моей радостью?
– Удивительная черствость, – обиделся Вейдеманн, покидая комнату.
Дверь за ним захлопнулась с пушечным грохотом. Заскрежетал засов. Бондарь поискал взглядом окно, не обнаружил и перевел взгляд на Веру.
– Присаживайся, – предложил он, похлопав рукой по кровати. – В ногах правды нет.
– Ее нигде нет, – сказала Вера, продолжая стоять.
– Где-то да есть. Как говорится, не проходите мимо.
– Я все рассказала, – быстро сказала Вера. – В мельчайших подробностях. И сделала заявление для телевидения. Мои показания записали на видео. – Она шмыгнула носом. – Меня били. Угрожали пытками.
– Было бы странно, если бы тебя угощали шампанским и мороженым, – сказал Бондарь.
– Я понимаю, что ты меня презираешь, но меня не выпустят отсюда до завтра.
– Тогда не присаживайся, а укладывайся. Еще успеем наговориться.
– Кровать узкая, – посетовала Вера, стаскивая штаны. – Как в пионерлагере.
– Ничего не попишешь, – откликнулся Бондарь, освобождая место у стенки. – Это тебе не пятизвездочный отель в Кемере.
Уголком глаза он заметил, как вздрогнула девушка, но утешать ее, размазывая сопли по лицу, Бондарь не собирался. Веру подсадили к нему специально для того, чтобы он расслабился перед новыми испытаниями. Тактика кнута и пряника. В данном случае пленнику позволили полакомиться сладким, установив за ним наблюдение. Видеоглазок, не ускользнувший от внимания Бондаря, бдительно следил за каждым движением лже-Спицыных. Спрятаться от него было невозможно, но все же Бондарь велел Вере выключить свет. Во-первых, так создавалась иллюзия уединения. Во-вторых, Бондарь успел увидеть все, что хотел.
Оставшись в одних кроссовках, Вера подошла к выключателю. Ее нагота была такой же притягательной, как и прежде, несмотря на царапины, пятна синяков и отчетливые росчерки ребер под кожей. Если Вера вздумает уговаривать его принять условия Вейдеманна, свернет ей шею.
Погасив свет, она разулась, пошуршала немного сброшенной на пол одеждой и осторожно вытянулась рядом с Бондарем.
– Только не надо изображать из себя мертвую царевну, – проворчал он. – Ложись сверху.
В следующее мгновение Верина грудь расплющилась об его грудную клетку.
– Ты соскучился? – спросила она шепотом.
– В меру сил и возможностей, – ответил Бондарь вполголоса. – Программа была очень насыщенной, сама понимаешь.
– Понимаю, – вздохнула Вера, осторожно укладываясь поудобней.
– И то, для чего тебя ко мне запустили, тоже понимаешь?
– Конечно. Тут и понимать нечего. Герр штурмшарфюрер подробно проинструктировал меня на этот счет.
– И что ты должна делать?
– Разве ты не догадываешься?
– Догадываюсь.
– А как насчет этого? – в бок Бондаря уперся холодный острый предмет. Промедли Вера хотя бы долю секунды, ходить бы ей со сломанной рукой, но она поспешно шепнула: – Это ложка. Она острая, как бритва. Я сама ее заточила об пол, когда они перестали следить за каждым моим шагом. – Ее шевелящиеся губы щекотали ухо Бондаря. – Возьми и спрячь.
Он подумал, что с помощью самодельной заточки вряд ли выберешься на свободу, но принял ее и незаметно сунул под матрас. Потом произошло то, что не могло не произойти. Издав приглушенный стон, Вера попыталась приподняться, но Бондарь ей не позволил. Ни к чему тешить анонимных наблюдателей чересчур откровенными сценами. Укрытая до середины спины, девушка лежала на нем, плашмя, но это не помешало ему довершить начатое.
