Данил Корецкий - Расписной
Потом он смотрел, как она одевается. Привычно втиснулась в трусики, аккуратно натянула колготки, разгладила каждую складочку, удовлетворенно осмотрела обтянутые блестящим нейлоном ноги и сунула их в сапоги, вжикнула «молниями». Одетая снизу и голая от пояса, она прошлась по комнате, улыбнулась застывшему, как статуя, Вольфу.
– Вам, мужчинам, тяжело приходится! Тебя вот искололи всего, а Шарову пол-ягодицы каким-то взрывом оторвало. Во-о-от такой шрамище, как звезда!
Она соединила большой палец с указательным и сквозь получившееся колечко, как сквозь монокль, посмотрела на татуированную статую. Красные ногти отливали перламутром.
– Откуда ты знаешь?! – Волк подскочил к полуголой женщине и в последнюю секунду сдержался, чтобы не закатить ей пощечину. – Откуда, отвечай!
Софья выпятила губку.
– Да что тут странного… В пустыне мужики часто ходили в одних плавках. Да и без плавок тоже…
Вольф два года прослужил в пустыне, но не видел мужиков, расхаживающих в голом виде по военному городку. И шрам на заднице Шарова не видел, хотя не раз бывал с ним в боевых командировках. Но порыв злости прошел, осталась только ревность. Бить Софью уже не хотелось. Хотелось убедиться во вздорности своих подозрений. Он погладил белую грудь, взялся за крупные розовые соски.
– Скажи честно, где ты рассматривала жопу Шарова?
– Нигде. Если честно, мне Надя рассказывала…
Софья подалась навстречу, сильнее прижимаясь к его ладоням.
– Какая Надя?
– Библиотекарша. Помнишь, у нас в школе, в пустыне?
Она возбуждалась, и голос становился напряженным.
– А она откуда знает?
– Ну, знает, наверное… – Софья облизнула пересохшие губы.
– Откуда?!
– Вот ты ее и спроси… А я тут ни при чем…
Софья прикрыла глаза. Веки у нее трепетали, соски затвердели. Он продолжал ласкать нежную грудь и покручивал розовые кнопки то вправо, то влево, словно ручки настройки рации в поисках какой-то очень важной волны.
– Я тебя спрашиваю! Не строй из себя гимназистку! Помнишь тропу разведчика? Тогда, ночью, когда мы только вернулись из командировки? Помнишь, как мы с Сержем тебя с двух сторон обработали?
Зеленые глаза недоуменно распахнулись.
– Ты что, Володя? Какая тропа разведчика? Когда рота вернулась, меня вообще не было в пустыне, я уезжала к маме!
– А домик на детской площадке? Избушка на курьих ножках? Помнишь, что ты там с Сержем делала?
– Не говори ерунды…
Глаза снова закрылись, Софья облизала губы:
– Какая избушка, какой Серж… Я тебя хочу…
Женское начало в Софье брало верх над всем остальным. Она умела подчиняться мужчине, и это умение оказывалось важней всего. Не то чтобы Волк ей поверил, просто мучившие его сомнения мгновенно улетучились, их уже не надо было взвешивать и анализировать, они стали неважны. По крайней мере, сейчас.
– То-то же… Давай, быстро становись на колени!
Она мгновенно выполнила команду, круглые светящиеся коленки стукнулись о потертый линолеум, влажные губы призывно раскрылись… Все началось заново: вначале Волк довольствовался обнаженной частью Софьи, потом, рыча, сорвал сапоги, колготки и трусики… Все началось заново.
День подходил к концу, когда Софья наконец оделась полностью и принялась застегивать шубу.
– Я тебя провожу, – сказал Вольф.
– Не надо, я возьму такси.
– Это тебе. Небольшой сувенир…
Он вложил в мягкую ладошку полученные от Сержа алмазы, свернул податливые пальцы в кулачок, закрывая подарок. Но она тут же раскрыла ладонь, камни отсверкнули колючими бело-зелеными лучиками.
– Ничего себе небольшой…
Софья смотрела с каким-то новым выражением. Тщательно накрашенные губы округлились.
– Почему ты это делаешь?
– Я так хочу. Но их еще надо огранить.
– Я знаю. Спасибо…
Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его в небритую щеку. Сердце Волка снова учащенно забилось.
– Ты записывал мой телефон… По-моему, там ошибка. Проверь последние цифры – восемьдесят восемь…
Вольф заглянул в записную книжку.
– Черт, у меня семьдесят семь! Как ты узнала?
– Интуиция. Звони, когда захочешь. Николая Павловича целые дни нет дома.
– Обязательно позвоню! И буду звонить каждый день. Я еще неделю в отпуске…
* * *Но на следующий день отпуск закончился. Ровно в восемь утра задребезжал старенький телефонный аппарат.
– Что ты наделал, Володя? – тревожно спросил Петрунов. – Здесь поднялся такой переполох, будто ты взорвал бомбу в Кремле!
Вольф сладко зевнул:
– Ерунда. Ничего я не взрывал. Слегка поссорился с одним знакомым. На личной почве.
– Какая, к черту, «ерунда», какая «легкая ссора»! Дело на контроле у председателя, в одиннадцать тебя вызывает Вострецов! Назначено служебное расследование! Имей в виду, закрутилась очень серьезная карусель, на моей памяти еще такого не было! Быстро приезжай, тебя ждут в отделе внутренней контрразведки…
Весь день Вольф писал рапорта, объяснения и отвечал на вопросы.
– Да, на фуршете после награждения я употреблял спиртные напитки в компании Генерального секретаря Грибачева, председателя КГБ Рябинченко, министра обороны Вахрушева… Нет, это имеет значение и должно быть записано в протоколе… Да, я опьянел, потому что не ел целый день, а у фуршетного стола было много народа, и я достал только один бутерброд… С сыром. Согласен, это не имеет значения. Да, я поссорился с полковником, нет, уже генералом, Чучкановым… Исключительно на личной почве… Он ударил меня, я уклонился и машинально ударил в ответ… Это рефлекс, меня специально учили так реагировать на удар. Нет, это имеет значение! Бытовая ссора, вот что произошло… Я не помню, из-за чего. Никакую женщину я тоже не помню. И этого не помню. Нет, действительно, тем более все, чего я не помню, не имеет значения. Если надо ответить за Чучканова, то я готов! Все остальное не имеет значения.
Сотрудники внутренней контрразведки привыкли разоблачать «кротов», а не протоколировать драки в Кремле. Они закаменевшими пальцами выписывали фамилии высших должностных лиц и морщились, выясняя рутинные подробности обычного бытового скандала.
Генерал Вострецов кипел от ярости. Если бы Вольф подрался где-нибудь на улице, он бы стер его в порошок, но обстоятельства происшедшего и круг очевидцев сковывали начальника контрразведки по рукам и ногам. К тому же неизвестно было, чем закончится столь непростое дело. Обласканному Грибачевым герою могут простить и помятую генеральскую физиономию. Поэтому он откладывал прием то на час, то на два и вызвал Вольфа уже в конце рабочего дня.
Хотя обстановка так и не прояснилась, начальник Управления КР взял себя в руки и держался по-отечески: строго, но доброжелательно.
– Вы отдаете себе отчет в том, что совершили? Что за гусарские выходки в Кремлевском дворце! Шампанское из женской туфли, драка из-за женщины! Вы бы еще саблей стали махать!
– Саблей не обучен, товарищ генерал! – Вольф зафиксировал стойку «смирно». – Ножом разведчика – другое дело, это я умею! А драться из-за женщины лучше, чем из-за сигареты или кусочка сала.
– Кстати, она законная жена генерала Чучканова! – Вострецов повысил голос.
– Пока да.
– Что значит «пока»?!
– То, что я собираюсь на ней жениться.
Генерал вскочил с высокого кожаного кресла:
– Час от часу не легче! Ты что, не можешь жениться без скандалов? Брак с Лаурой Маркони привел к тому, что тебя отчислили из Высшей школы! И чем он закончился? Недавно ты подал рапорт о разводе! А ведь разводы в нашей системе карьерному росту никак не способствуют! И тебе все это объясняли, разъясняли, уговаривали не делать глупостей! Теперь ты затеваешь новый скандал? Неужели нельзя выбрать невесту из свободных женщин с гражданством Советского Союза?
От отеческого тона ничего не осталось. Сейчас начальник Управления устраивал обычный разнос проштрафившемуся подчиненному.
Вольф набычился:
– Это мое личное дело.
Вострецов угрожающе нагнулся, оперевшись кулаками о стол:
– Ошибаешься! У чекиста нет личных дел! Потому что иноразведки ищут любые промашки в жизни сотрудника, чтобы использовать их для вербовочных подходов! Чистота личной жизни – залог его безопасности и успешного выполнения служебного долга!
– Но ведь человек живет не для того, чтобы выполнять служебный долг, – в сердцах сказал Вольф. Ему показалось, что он повторяет чужие слова, но чьи именно, он не вспомнил. Впрочем, чьи бы они ни были, но явно противоречили кодексу чекиста и всей системе чекистской идеологии.
Вострецов побагровел:
– А для чего?! Для сладкой жизни? Чтобы жениться-разводиться?
– У меня сладостей в жизни было немного. Вряд ли найдется желающий, чтобы я с ним поделился…
Генерал снова выпрямился, обошел стол и остановился прямо напротив Вольфа. Их взгляды встретились.
– На что ты намекаешь?! Какой желающий? Чем поделился?
