Олег Северюхин - Его звали просто "Учитель"
— А сейчас расскажите, как вы были завербованы французской разведкой и кто вам ставил задачу по уничтожению советских научных кадров.
— Что вы, я никем не был завербован. Это все обыденная жизнь. Обыкновенная институтская жизнь, кто-то кого-то подсиживает, кто-то кого-то очерняет, чтобы занять соответствующее место в иерархии и иметь возможность эксплуатировать труд младших научных сотрудников для проведения собственных исследований при поддержке кого-то из профессоров, член-корров или академиков. Так везде делается. И не я один.
— О ваших связях мы поговорим подробнее. А сейчас начнем с вопроса вашей вербовки французской разведкой. На чем они вас взяли: на женщинах, на злоупотреблении спиртными напитками, на деньгах, на славе, на обещании вытащить вас в случае провала? Отвечайте, чего рот раскрыли? Или вы хотите рассказать, что являетесь частью заговора академиков? Давайте. Секретарь наготове, сейчас запишет, подпишете и пойдете отдыхать в камеру.
— Я не знаю, что говорить. Я ни в чем не виновен.
— Не виновны в том, что институт за последние семь лет не сделал ни одного существенного открытия и не внедрил ни одного изобретения в нашу промышленность, которая из сил выбивается для повышения обороноспособности страны? И по чьей вине? По вашей. Это вы сами все устроили. Или все-таки по подсказке господина Троцкого? Один вы никто. Вы вообще слизняк, не способный ни для чего без руководства. Так кто вами руководил? Академики, французская разведка или троцкистские элементы?
— А за что меньше дадут?
— Это вы у суда спросите. Если вы не хотите говорить, то у нас есть немало средств освежить вашу память. Вы же не в одиночке сидите, знаете, как это делается.
— Пишите. Я имел контакты с троцкистскими элементами, для которых чем в России хуже, тем для них лучше.
— Секретарь, записали? На сегодня достаточно. Подпишите протокол и возвращайтесь в камеру. И вспомните подробно всех троцкистов, с кем вы общались и какие задания выполняли. Конвой, увести.
Какая грязь. И грязь лучше оттирается грязью. За троцкизм он получит лагеря. Дадут ему немало, останется жив, но хоть науку трогать не будет.
Доложили, что пришел ректор института, в котором работал подследственный. Сам пришел, без вызова.
— Присаживайтесь, товарищ ректор. С чем пожаловали? Всегда готовы внимательно выслушать светил нашей науки.
— Я, милейший, пришел ходатайствовать за находящегося у вас под следствием заведующего лабораторией, перспективного ученого, уже имеющего имя и степень кандидата химических наук. Он ни в чем не виновен, его просто оболгали недовольные им сотрудники.
— Значит, и вы тоже подтверждаете, что зав. лабораторией присваивал открытия своих сотрудников, а потом подводил их под увольнение, оставаясь единственным автором. И много у вас в институте таких? Скольких Ломоносовых вы пустили по миру?
— Да как вы смеете так разговаривать со мной? Что вы понимаете в науке. Подмастерье всегда работает на мастера, пока сам не станет мастером.
— Если он не из семьи мастеров, то в подмастерьях останется на всю жизнь. А я думаю, откуда у вас такие троцкистские мотивы? Ваш зав. лабораторией сознался в существовании троцкистского заговора в вашем институте. Возможно, что мы с вами еще встретимся по его вопросу. В каком качестве, не знаю. Но то, что мы нащупали коррупционное звено в вашем институте, кучку вредителей — это точно. Если у вас больше нет вопросов, то давайте я вам подпишу пропуск. До свидания.
Глава 30
Доложил начальнику управления о результатах допроса.
— Мы подозревали, что в институте дела идут не блестяще, — сказал начальник. — Никакой практической отдачи для внедрения на предприятиях. Не удивительно, что там окопались троцкисты. Посмотрите и иностранные связи троцкистов. Тов. Ст. очень внимательно относится к этим вопросам. С боевым крещением. Докладывайте сразу по полученным результатам.
Шел домой со странным чувством то ли исполненного долга, то ли проведения уборки в захламленной комнате. Старые бумаги, пыль, грязь, канцелярские скрепки, завалившиеся в такие места, куда они никак не могли попасть под действием ньютоновских законов, даже специально забросить их туда, необходимы выдумка и сноровка.
Дома растопил титан, нагрел воды и вымылся в ванной. Надел белую полотняную рубаху из комплекта военного белья, выпил стакан чая и лег спать. В руке зажал найденный в иконе крестик. Высплюсь так, как не высыпался никогда.
Не надо терзать себя тем, что труд твой является неправедным. Любой труд является праведным. Чем отличается труд палача и забойщика крупного рогатого скота? Хорошо, дайте и забойщику в руки наган. Покажите отличия. А отличий-то и нет почти. Правда один убивает для того, чтобы это мясо есть, а другой убивает потому, что это мясо есть нельзя. И тот, и тот труд является нужным, регламентирован государственными росписями должностей и тарифными сетками оплаты. Причем труд палача оплачивается выше и ни один палач не афиширует свою деятельность, а забойщика скота по выходным приглашают соседи то ли свинку забить, то ли телку, а потом отведать свежатинки жареной с самогоном. Праздник, одним словом.
А люди, сживающие друг друга со света? Кто они? Уж точно не ангелы небесные, но они живут и хвалятся в душе, что перед такими, как они, ни один человек устоять не сможет.
А сколько людей прямо в глаза говорит гадости другим людям, доводя людей до нервных срывов или сердечных приступов? Это называется принципиальность и организаторские способности, которые мало чем отличаются от профессий палача и забойщика.
К каждому человеку нужно относиться так, как он этого заслуживает. Мало надежды на то, что Всевышний покарает за дела его темные или отыграется на детях его. Когда придет время получить по заслугам, это будет человек умудренный жизнью, осознавший свои прегрешения и карать за грехи молодости будет совестно любому судье. Все должно делаться вовремя.
Придет время и меня спросит Верховный судья, а почему я это делал… Додумать я не успел, и провалился в яму сна.
Глава 31
— Нет, ты все-таки объясни, сын мой, — говорил седой старик здоровенному мужику, — почему ты это сделал? Почему ты не убежал за какими-нибудь веревками, почему у тебя не скрутило живот, почему именно ты прибивал гвоздями тело Христа, царя Иудейского к кресту распятия? Пусть он не наш Бог, но мне кажется, что он будет нашим Богом, и что я тогда скажу Всевышнему? Скажу, что я породил сына, который распял твоего сына.
Старый римлянин сидел в своей лачуге на крепком деревянном табурете и расспрашивал вернувшегося с военной службы сына. Сын сидел перед ним, здоровый детина, которого нужно женить, найти ему дело и обеспечить его жизнь и свою старость.
— Понимаешь, отец, — сказал легионер, — у меня совершенно не было зла на этих людей. Они жили по своим законам, мы же поддерживали там законы Рима и помогали их первосвященникам поддерживать народ в повиновении Риму.
Но вот что интересно, когда наш прокуратор предложил народу Иудеи выбрать того, кто достоин помилования — Христос или заклятый разбойник Варрава, то народ выбрал разбойника. Значит, народ этот не достоин сына своего, который называл себя плотником из Назарета, а за ним толпами шли люди и славили его.
Но потом, когда он оказался в опасности, то и толп народа не стало. Остались только несколько человек, которые ожидали на Голгофе его смерти, чтобы взять тело и похоронить.
Если бы не я прибивал Христа к кресту, пришел бы другой, который причинил бы ему больше боли и заставил бы больше страдать. Я же его страдания прекратил. Я был бы рад, если бы кто-то и ко мне так же отнесся, когда я буду принимать муки в том мире.
Я сделал для себя один вывод, отец, толпе верить нельзя — она не ведает, что творит. Об этом и Иисус говорит: «Прости им, Господи, не ведают, что творят».
Все наши демократические выборы в Риме — это умелое манипулирование толпой через купленных агитаторов и мелкие подачки основной толпе, организация зрелищ и раздача хлеба в предвыборный период. И так до следующих выборов.
Толпа имеет только разрушающее действие. Возьми наши легионы. Если мы смешаемся в толпу, нас разобьет любой противник. Но если наши легионы выстроены покагортно, каждый видит своего командира, свой флаг, то мы огромная сила, мы завоюем весь мир, и слава Александра Македонского померкнет перед нами.
— Ну, и где сейчас Александр Македонский? — спросил старый отец. — Одно имя осталось, а все его завоевания живут сами по себе и вся Эллада сейчас в составе Византии. Вот тебе и Македонский.
Чем больше мы завоевываем себе земель, тем более мы уязвимы от тех, кого мы завоевали. Мы как мешок с гвоздями. Каждый гвоздь старается вылезти наружу и пребольно уколоть хозяина. И получается, что гвозди нужны в строительстве, но не сейчас, и выкинуть их жалко и таскать на себе тяжело и больно.
