Чингиз Абдуллаев - «Гран-при» для убийцы
— Повезло, — снова услышал он голос сержанта.
— Ты про что? — спросил он, насторожившись.
— Я про журналиста, — напомнил сержант.
— Ах да, — облегченно вздохнул офицер, — смотри, вон идут «Жигули».
Кажется, с грузом…
— Он обычно арбузы перевозит со своей дачи. Я его знаю.
— Давай останови. Как раз сделаем деньги и для тебя.
— Он больше одного ширвана не даст, — лениво сказал толстый сержант, отходя от своей машины.
— Ничего! — крикнул офицер. — Мы не жадные. Это тоже деньги.
Москва. 6 апреля 1997 года
В это воскресенье полковник Мовсаев должен был встретиться с бывшим сотрудником четвертого отдела Первого главного разведывательного управления КГБ СССР. Он был одним из тех, кто обеспечивал связь между восточногерманской разведкой и разведкой бывшего СССР. Четвертый отдел ПГУ курировал вопросы, касающиеся обеих Германий и Австрии. Многие специалисты по восточногерманским отношениям ушли на пенсию или в отставку после развала Германской Демократической Республики. Сотрудники четвертого отдела ПГУ еще за два года до падения Берлинской стены предупреждали советское руководство о необходимости коренных реформ в ГДР, но их голос не был услышан ни в Москве, ни в Берлине. К тому же Горбачев и Шеварднадзе считали, что перестройка в ГДР должна развиваться по их собственному сценарию, и в результате сначала развалили восточный блок, а затем и собственную страну.
Мовсаев с Никитиным выехали за город, чтобы встретиться с бывшим сотрудником четвертого отдела, полковником в отставке Якимовым, который раньше занимался обеспечением связи через разведку ГДР с группой Ахмеда Мурсала. Они приехали на дачу в одиннадцатом часу утра и беседовали с хозяином дома около трех часов. Пока жена и невестка Якимова хлопотали на кухне, сам хозяин предложил пройти к беседке в саду, где их разговор никто не мог услышать. Это был еще полный сил пятидесятивосьмилетний мужчина с густой копной седых волос.
Он внимательно выслушал сообщение Мовсаева о том, что их интересует личность Ахмеда Мурсала, и согласился ответить на все вопросы.
— Мы с ним познакомились еще в восемьдесят шестом, — начал рассказывать Якимов, — он тогда впервые приехал в Восточную Германию. В голове у него была каша. Такая своеобразная мешанина из социалистических, анархистских, леворадикальных и исламских воззрений. Он сам из Ирака, его родители уехали оттуда, когда он был ребенком. Меня поразило, что он довольно неплохо говорил по-немецки. Позже я узнал, что он хорошо владеет, кроме своего родного арабского, еще и английским, французским и фарси. Для обычного террориста это был очень приличный уровень. Наше руководство тогда считало, что из него может получиться неплохой арабский лидер с социалистическим уклоном. Первое время он действительно употреблял социалистическую риторику.
Но уже тогда стало ясно, что мы ошибаемся. В восемьдесят седьмом он жестоко расправился с двумя своими сторонниками, которых заподозрил в связях с противоборствующей группировкой. Уже тогда Маркус Вольф высказывался очень резко против сотрудничества с Ахмедом Мурсалом. От него террорист и получил свою кличку Мул. Знаете, почему у него такая кличка? — вдруг улыбнулся Якимов.
— Ее предложил сам Вольф. Он считал, что мы пытаемся просчитать все варианты и создать из Ахмеда Мурсала нового союзника, как в знаменитой книге Азимова, когда основатели академии пытаются все просчитать, но неожиданно появляется такой неучтенный фактор, как Мул. Так вот, Вольф считал, что Ахмед Мурсал именно такой неучтенный фактор и ему нельзя доверять.
Уже тогда мы стали опасаться этого типа и окончательно отказались от сотрудничества с ним, когда узнали, что он в восемьдесят девятом году вышел на связь с пакистанской разведкой, а после нашего ухода из Афганистана стал появляться в этой стране, явно не испытывая симпатии к Наджибулле. Позже, по некоторым сведениям, он принял деятельное участие в подготовке специальной группы пакистанских наемников для расправы с бывшим лидером Афганистана. Но это уже для меня были слухи, так как я уже тогда не работал.
Я встречался с ним дважды. Он произвел на меня впечатление несколько неуравновешенного человека.
— В каком смысле? — уточнил Мовсаев.
— Он был нервный, легковозбудимый. Чувство опасности у него на уровне подсознания. Он чувствует чужого человека кожей, каким-то неведомым нам энергетическим полем. Неплохо продумывает варианты подготовки, которые отличаются масштабностью, особой дерзостью. Иметь такого союзника очень хлопотное дело. Иметь такого врага — самая сильная головная боль.
— Кроме вас, он с кем-нибудь встречался из сотрудников ПГУ? — спросил Мовсаев.
— Кажется, да. С полковником Гарри Крымовым. Но тот умер четыре года назад. А почему вы спрашиваете?
— Есть основания предполагать, что он имеет связи с кем-то в нашей стране. Или в нашем городе.
— Не исключено. У него был довольно большой круг общения. Но из нашего отдела с ним никто больше не встречался. Это абсолютно точно. В конце восьмидесятых мы начали «перестраиваться», — усмехнулся Якимов, — от нас требовали не выходить на прямые связи с представителями разного рода одиозных группировок. Мы знали, что группа Ахмеда Мурсала причастна к некоторым террористическим акциям в самом Израиле, а как раз в это время наше правительство начало налаживать дипломатические отношения с этой страной и мы должны были быть особенно осторожны. Нет, я убежден, что он ни с кем больше не встречался. Во всяком случае, из сотрудников нашего отдела, прошу прощения, бывшего отдела.
— А с кем еще он мог познакомиться?
— Не знаю. Нужно проверить, кто из бывших сотрудников восьмого и восемнадцатого отделов ПГУ мог с ним встречаться!
— Проверим, — кивнул Никитин, делая пометку в своем блокноте.
— Его сообщники получили какой-то важный груз в Москве и вывезли его через Баку в Сирию, — пояснил Мовсаев, — как вы думаете, что это могло быть?
Восьмой отдел ПГУ курировал вопросы отношений с неарабскими странами Ближнего и Среднего Востока, включая Иран, Израиль, Афганистан, Турцию.
Восемнадцатый отдел ПГУ занимался вопросами отношений с арабскими странами.
— Не представляю. Но, думаю, не оружие. Зачем ему вести отсюда оружие, когда его можно купить где угодно. Может, какие-нибудь документы или нечто другое. Нет, не представляю.
— Вы можете вспомнить кого-нибудь из его сообщников или наиболее видных союзников?
— Конечно, Красавчик. Это чудовище. Абсолютный садист, получающий удовольствие от мучений своих жертв. Мне до сих пор непонятно, что может связывать двух таких людей, но он предан своему хозяину. Кажется, его звали Фахри. Его досье должно быть в вашем архиве.
Никитин сделал еще одну пометку.
— Еще кого-нибудь можете вспомнить?
— Нет. Но знаю, кто может выдать вам еще более полное досье. Это МОССАД. Они наверняка ищут Мула по всему миру. Он им слишком «дорог» и, судя по тому, как они работали раньше, израильтяне не успокоятся до тех пор, пока не найдут и не уничтожат Ахмеда Мурсала.
Мовсаев взглянул на Никитина и незаметно кивнул ему.
— Простите, — вдруг спросил Якимов, — вы не родственник чеченца Мовсаева?
— Нет, — улыбнулся полковник, — я его однофамилец. Мне часто задают этот вопрос. Вы считаете, что у МОССАД с ним особые счеты?
— Безусловно, — кивнул Якимов, — и они наверняка знают, что он имел с нами контакты и попытаются выйти в том числе и на вашу службу.
Мовсаев снова взглянул на Никитина, и Якимов заметил этот взгляд. Он легко усмехнулся.
— Кажется, они уже это сделали, — произнес он, обращаясь к своим гостям. И в этот момент жена Якимова пригласила их к столу.
Все трое поднялись. Мовсаев обратился к хозяину дачи:
— И последний вопрос. Как его можно остановить?
— Кого? — повернулся Якимов. — Вы спрашиваете о Муле? Да никак. Я же сказал, что он упрямый и настойчивый тип. На него трудно подействовать методом убеждения. Единственное, что его по-настоящему может остановить, — это пуля между глаз.
— Убедили, — угрюмо кивнул Мовсаев, — я как раз подумал об этом.
Баку. 6 апреля 1997 года
В этот день Дронго улетал в Сирию. Вчера он так и не дождался звонка Касумова с сообщением о новых фактах в расследовании убийства в Нардаране.
Звонок так и не последовал. Сегодня утром он встал пораньше, чтобы успеть съездить к родителям попрощаться перед вылетом в Сирию. Самолеты летали не в Дамаск, а в Алеппо, откуда нужно было добираться до столицы Сирии на автобусах.
Приехав к родителям, он успел позавтракать, ничего не говоря отцу о результатах расследования. Пока наконец тот сам не поинтересовался:
