Данил Корецкий - Расписной
Вагоны то переполнялись, то пустели, менялись попутчики и попутчицы, менялись даже стандартизированные голоса, объявляющие остановки. Вынырнув из дремы очередной раз и оглядевшись, он увидел рядом знакомое лицо. Старый домовой с растрепанными седыми волосами, нос картофелиной испещрен красными прожилками. Старое выношенное пальто, облезлую шапку он снял и держит в руках – не по возрасту сильных руках с широкими запястьями и крепкими пальцами.
«Гля, кто! Узнаешь? Кольщик! Это я его приманил, – довольно сказал кот. – Побазарь с ним, может, на хату позовет. А то ночью замерзнем на хер!»
Только сейчас Вольф понял, кто волею судьбы оказался рядом с ним.
– Здорово, Потапыч!
Домовой безразлично повернул голову, покорябал острым взглядом лицо соседа.
– Это ты кому?
– Не узнал, Потапыч? – улыбнулся Вольф. Он искренне обрадовался, будто встретил родственника.
– Кого узнавать-то? – домовой поджал губы. – Я тебя отродясь не видел. Да и никакой я вообще не Потапыч!
– На лице у меня маска была марлевая, потому и не видел. А вот это узнаешь?
Вольф поднес к лицу домового кулак. Тот уперся взглядом в перстни, быстро оглянулся по сторонам и совсем другим тоном спросил:
– Петро, что ли?
– Точно. Только на самом деле я Владимир.
– Ты-то особо не болтай, тут, знаешь, сколько ушей…
Домовой огляделся еще раз:
– Вернулся, значит? Ну, как все прошло? Гладко аль не особо?
– Долго рассказывать. А скажи-ка, Потапыч, как ты рядом со мной оказался? Почему сел именно сюда? Случайно, что ли?
– А ведь действительно… Я вон туда, в уголок хотел, а тут как позвал кто… Тоненьким голоском позвал, вроде как кто знакомый…
– Это кот. Я думал, он бахвалится, а выходит, правда.
– Какой такой кот? Откуда здесь коты? И с каких пор они по-человечьи разговаривают? Ты, Петро, случайно, головой не подвинулся?
– Поговорить нам надо, Потапыч, – сказал Вольф. – Документов нет, ночевать негде, а я уже засыпаю…
– А давай ко мне поедем, – оживился домовой. – Старуха у дочки ночует, никто мешать не будет!
«Вот видишь! – радостно взвизгнул кот. – Благодаря мне все и устроилось. А ты не верил!»
Вольф повернулся к домовому.
– Слышал, Потапыч? Голос тот самый слышал? Ну, который тебя позвал?
– Брось дурить, Петро. Я пока не пьяный. Вставай, нам на следующей сходить.
* * *Потапыч жил в старом доме в районе Белорусского вокзала. Две узкие комнаты с высоченными потолками сохранили невыветривающийся дух расселенной коммуналки. На длинном шнуре висел желтый абажур с кистями, из-под него лампочка-сотка ярко высвечивала круглый стол на толстых квадратных ножках, застеленный бордовой бархатной скатертью. Дальше свет постепенно рассеивался, и углы комнаты таились в полумраке.
– Радио включить надо, а то тихо, как в могиле, – аж на мозги давит…
Потапыч повернул ручку допотопного приемника, медленно накалился зеленый глазок, затеплилась желтым шкала настройки.
«Вы слушаете программу „Маяк“,» – во всю мощь динамика рявкнул диктор. Потапыч удовлетворенно кивнул:
– Есть будешь? Старуха вчера борщ варила.
– Буду! – обрадованно кивнул Вольф. С утра он не держал во рту ни крошки, а мечте поесть борща дома так и не суждено было осуществиться. Впрочем, с чего он выдумал этот борщ? И Лаура и теща не отличались кулинарными способностями или склонностями к домашнему хозяйству…
Пока Потапыч гремел кастрюлями на кухне, Владимир осмотрелся. Тяжелый неуклюжий буфет, обтянутый потертым дерматином диван с высокой спинкой и двумя съемными валиками-подушками, заваленная газетами этажерка. Такую обстановку он видел в фильмах пятидесятых годов. Раздвинув ситцевые шторки, он заглянул в другую комнату.
Трехстворчатый шифоньер, кровать с никелированной спинкой и облезлыми шарами, тумбочка, на стенах с потускневшим золотым накатом – десяток фотографий.
Воровато оглянувшись, он щелкнул выключателем и скользнул за занавески.
«Не наглей, – сказал кот. – Лучше утром, перед уходом. Сейчас только пригляди, что брать…»
«Не базарь под руку, пусть хоть раз дело сделает», – возразил пират.
Вольф подошел к фотографиям. Из выцветшего, но тщательно отретушированного и увеличенного черно-белого далека смотрел мужчина в наглухо застегнутом под горло кителе с капитанскими погонами. Мощная грудная клетка, крепкая шея, массивный бульдожий подбородок, прямой, сверлящий пространство взгляд, – от него исходила волна силы, уверенности и напора. Это был молодой Потапыч. Потапыч крупно по пояс, Потапыч в группе сослуживцев, Потапыч у пулемета, Потапыч в тире, в вытянутой руке непропорционально увеличенный «ТТ»…
Владимир вернулся к столу. Хозяин застелил праздничную скатерть потертой клеенкой, поставил дымящуюся тарелку с борщом, блюдечко с чесноком, черный хлеб и крупную соль. Что-то в его облике изменилось, он уже не казался немощным стариком… А может, Вольф теперь смотрел на него другими глазами.
– Самогонку пить будешь, – не спросил, а констатировал домовой. – Хорошая, хлебная. За водкой по нынешним ценам не угонишься.
На столе появилась наполненная на три четверти кривоватая бутылка и два маленьких граненых стакана. Ребенком Вольф видел такие на кухне тиходонской коммуналки.
– Давай за то, что ты вернулся, – Потапыч чокнулся и залпом выпил, потом посолил черный хлеб и бросил в рот зубок чеснока. Вольф сумел проглотить только половину: огненная жидкость обожгла глотку так, что перехватило дыхание. – Когда меня домой отпустили, я понял – обошлось, – как ни в чем не бывало продолжил Потапыч, словно выпил стакан воды.
– Как обошлось? А что могло быть?
– Да очень просто. Как обычно. Ты прокололся – те на куски порвали… А эти меня расстреляли. Все в дамках – и дело с концом.
Домовой снова наполнил стаканы.
– Окстись, Потапыч! Ты что? Кого сейчас за это расстреливают?!
Старик вздохнул:
– Это верно. Потому и порядка нет. Порядок – он ведь на страхе держится! Только у меня страх в крови сидит, в костях, в сердце, в мозгах! Вот и не знал: отпустят или расстреляют. Мало ли, что сейчас послабления кругом, а вдруг как раз мне-то послабления и не сделают! Пулю в затылок пустить дело нехитрое. И тогда какая мне разница, что там у других делается… Давай поднимай!
Вольф покачал головой:
– Крепкая больно. Градусов семьдесят, не меньше…
– А я выпью. За крепкую власть выпью. Потому как без нее всем хана. Ведь посмотри, что получается…
Потапыч выпил, покрутил головой и снова закусил чесноком.
– В сороковом году я служил срочную в войсках НКВД, ага. Раз пошли на операцию: в одном домике засел злодей – грабитель или разбойник, опера его оттель выкуривали, а нас в оцепление вокруг поставили, чтоб не ушел… А он возьми и выкинь в окошко перстенек золотой, улику, значит… А один солдатик соблазнился, возьми и подыми, и за пазуху сунь… И что тогда?
– Что?
Вольфа развезло окончательно, он то и дело проваливался в сон, так что голова бессильно свешивалась на грудь, как в метро. И тут же вскидывался, тоже как в метро. Слова Потапыча сливались в дымную завесу, звуковой фон, хотя смысл произносимого сохранялся.
– А то! Солдатику двадцать пять лет дали, разбойника – на Луну… Как положено. Другие разве шалить станут при таком раскладе? Мне двадцать годков едва исполнилось, мальчишка, а ведь до самой печенки понял – нельзя за чужим руки тянуть… И службу надо честно справлять. А теперь что?
– Что?
Вольф вскинулся в очередной раз.
– А то! Тюрьмы нынче изоляторами зовут, только это одно название. Чего они изолируют? За башли тебе и записку передадут, и водку принесут, и бабу приведут! А информация туда-сюда льется, как говно через канализацию! У нас-то, в Лефортове, конечно, построже… Потому что дух сохранился! А в обычных тюрьмах…
Потапыч махнул рукой и вышел в спальню. Освобожденный от утомительной роли внимательного слушателя, Вольф уронил голову на стол и мгновенно отключился.
– Подъем, приготовиться к атаке!
Рядовой специальной разведки Волков вскочил, с грохотом опрокинулся стул. Но вместо начбоя Шарова он увидел молодого капитана НКВД Потапыча в парадном мундире. Стоячий воротник обхватывал шею, тускло блестели ордена и медали, даже кобура топорщилась на боку.
– Ну ты даешь! Чего орешь-то?
Домовой довольно смеялся. Пришедший в себя Вольф увидел, что мундир не вернул ему молодость: погоны обвисали на усохших плечах и шея болталась в жестком воротнике, только выцветшие глаза обрели цвет и молодой блеск.
– Молодец! Видать, ты парень боевой. Я таких люблю!
Потапыч налил очередной стаканчик.
– А кобуру пустую зачем нацепил? – подколол Вольф старика, поднимая стул.
– Где ты видал пустую? – обиженно пробасил тот. – Я в игрушки не играю…
К удивлению Вольфа, Потапыч сноровисто отстегнул застежку и извлек всамделишный «ТТ», точь-в-точь такой, как на фотографии. Привычно вынул обойму с патронами и протянул безопасный теперь пистолет Вольфу.
