Йоханнес Зиммель - В лабиринте секретных служб
— Что случилось, дорогая? — спросил он.
Она посмотрела на Томаса. Ее губы дрожали, прекрас ное лицо превратилось в неподвижную маску. Она очень четко и спокойно проговорила:
— Десять часов.
— Да, и что из этого следует?
— Сейчас они стоят перед нашей дверью, и если я поставлю пластинку с песней «Я страстно люблю тебя», — они войдут.
Томас отложил десертный прибор.
— Кто войдет?
— Полковник Сименон и его люди.
Сименон, — повторил он, как эхо. — Да, из «Второго бюро». Я тебя предала, Жан. Я самая последняя дрянь на свете.
Наступила тишина. Ее нарушил Томас.
— Может быть, ты хочешь еще персик?
— Жан, не будь таким, я не вынесу этого! Почему ты не ругаешься, не ударишь меня?
— Шанталь, — проговорил он, чувствуя, как его охватывает страшная усталость, — Шанталь, почему ты это сделала?
— Власти завели на меня дело. Из-за очень серьезного случая, который мы прокручивали еще с Пьером. Положение было почти безвыходное. Но тут появился Сименони предложил: «Если ты нам доставишь Леблана, мы все уладим». Что бы ты сделал на моем месте? Ведь я тебя еще не знала.
Томас думал: «Что за жизнь, все хуже и хуже. Одни охотятся за другими и стараются сожрать их, предать, уничтожить, руководствуясь правилом: убить, чтобы не быть убитым» — и тихо спросил:
— Что нужно им от меня?
— Сименон получил приказ. Ты кого-то обманул со списками. Так ли это?
— Да! — ответил Томас.
Шанталь встала, подошла к нему и положила руки на его плечи.
— Мне хочется плакать, но слез нет. Ударь, убей меня! Делай что-нибудь, но не смотри на меня так.
Томас опустился в кресло и тихо спросил:
— Какую пластинку ты должна поставить?
— «Я страстно люблю тебя».
Легкая улыбка появилась на его бледном лице. Он встал. Шанталь с испугом отшатнулась от него. Но он прошел мимо нее в соседнюю комнату, включил граммофон и начал искать пластинку. Томас горько улыбнулся, прочтя название найденной пластинки, и опустил ее на диск. Раздались первые такты мелодии, и Жозефина Беккер запела песню о любви. Снаружи послышались приближающиеся шаги. Шанталь вскочила и встала перед Томасом, закрывая его. Дыхание было прерывистым. Она прошептала:
— Беги. Под окном спальни плоская крыша.
Он, улыбаясь, покачал головой. Шанталь пришла в ярость.
— Идиот. Они убьют тебя. Через десять минут тыстанешь утопленником в водах старой гавани.
— Было бы очень любезно с твоей стороны подумать об этом раньше, моя любовь, — ответил Томас ласково.
Она обернулась к нему так, как будто хотела его ударить, и закричала:
— Не говори глупости сейчас. Послышался стук в дверь.
— Открой, — сказал Томас.
Шанталь прижала руки к груди и не шевельнулась. Стук в дверь превратился в грохот. Мужской голос, который Томас узнал, приказал:
— Откройте дверь, или мы ее выломаем.
«Милый, старый Сименон, — подумал Томас, — все такая же горячая голова». Он отстранил дрожащую Шанталь и прошел в переднюю. Дверь сотрясалась от ударов. Томас повернул ключ. Она раскрылась, насколько это позволяла цепочка. В образовавшуюся щель просунулись нога и пистолет. Томас наступил на ноги со всей тяжестью своего тела и нажал на ствол пистолета, выталкивая его.
— Я хотел бы попросить вас, господин полковник, освободить щель, — проговорил он.
— Это у вас не пройдет, — кричал Сименон по ту сторону двери. — Сейчас же откройте, иначе буду стрелять.
— Пока ваши нога и рука здесь, я не могу откинуть цепочку.
После некоторого промедления нога и пистолет исчезли. Томас открыл дверь. В следующее мгновение он почувство вал ствол пистолета у своего живота, и героический полковник появился перед ним. Кончики его усов торчали, как пики, благородная голова с римским носом была гордо откинута назад. Томас подумал, глядя на него: «Бедняга, он так и не наладил свои денежные дела, все тот же старый поношенный костюм», — и вслух произнес:
— Какая радость, господин полковник. Как поживаете? Что поделывает наша прекрасная Мими?
Не разжимая губ от презрения, полковник процедил:
— Ваша игра окончена, грязный предатель!
— Если вам не доставит большого труда, прижмите пистолет, пожалуйста, в какое-либо другое место, в грудь, например. Я, видите ли, только что отужинал.
— Через тридцать минут у вас вообще не будет никаких ощущений, свинья, — ответил взбешенный Сименон.
Второй человек вошел в квартиру. Большого роста, элегантный, с седыми усами и умными глазами. Воротник пальто поднят, руки в карманах, во рту сигарета — Мориц Дебре.
— Добрый вечер, — поприветствовал его Томас. — Я предполагал, что вы где-то поблизости, когда Шанталь назвала мне мелодию. Как поживаете, майор?
Дебре не ответил и кивнул на дверь. Сименон прошептал:
— Полковник Дебре, а не майор.
В это мгновение раздался дикий крик, заставивший всех обернуться. Напружинившись, как кошка перед прыжком, в передней появилась Шанталь, сжимая в руке малайский кинжал. В ярости она кричала: «Вон, или я убью вас обоих. Не трогайте Жана!» Сименон испуганно отступил назад. Томас, глядя на него, подумал: «Время научило его. Он уже не такой идиотский герой, какой был при захвате немцами Парижа» — и громко сказал:
— Оставь, Шанталь. Ты же сама обещала предать меня.
Она стала еще яростнее, голос ее звучал жестко:
— Мне наплевать на это обещание. Я вела себя как дура, но сейчас я хочу все исправить.
— Знаком ли тебе сырой подвал с крысами? Они запрячут тебя туда, глупая лгунья.
— Мне все равно. Я еще ни разу не предавала человека. Спрячься за меня, Жан, и беги в спальню.
Она подошла вплотную к Томасу. Томас ударил ее, применив прием каратэ. Шанталь вскрикнула от боли и упала. Кинжал вылетел из ее рук и вонзился в дверь. Томас взял свое пальто и шляпу, вытащил кинжал из доски и передал его Дебре.
— Вы можете понять, как больно мне ударить женщину. Но в этом случае я не мог поступить иначе. Пойдемте, господа.
Дебре согласно кивнул головой. Сименон, пропустив Томаса вперед, пошел за ним.
Шанталь, как зверь, запертый в клетке, осталась одна. От ярости ее начало трясти, она бессильно упала на ковер и стала кричать. Наконец, она поднялась и поплелась в комнату. Пластинка доиграла, и игла ритмично пощелкивала в бороздках. Шанталь схватила граммофон и швырнула его об стену.
В эту самую страшную ночь своей жизни она не сомкнула глаз. Шанталь ворочалась с боку на бок беспокойно, с раненой совестью и сомнениями. Она предала возлюбленного и виновна в его смерти, так как была убеждена, что Сименон и Дебре убьют Томаса. В утренних сумерках Шанталь впала в забытье. Разбудил ее сильный мужской голос, напевавший мелодию «Я страстно люблю тебя», сильно фальшивя при этом. С тяжелой головой и телом, налитым свинцом, она поднялась. «Сошла с ума, я сошла с ума, — думала Шанталь. — Я слышу его голос, голос мертвого, о Боже, я потеряла разум. Жан! — закричала она. Никакого ответа. Она выскочила из спальни. — Вон, вон из этого дома!»
Дверь в ванную была открыта. В ней мылся Томас.
— Жан!
— Доброе утро, бестия, — ответил Томас. Почти падая, она подошла к нему:
— Как, что ты делаешь здесь?
— Пытаюсь намылить спину. Может быть, ты будешь любезна и поможешь мне это сделать?
— Но… Я не понимаю, что ты хочешь сказать? Они ведь тебя застрелили. Ты мертв.
— Если бы я был мертвым, я бы не пытался намылить себе спину, что за бессмыслицу ты несешь.
Он дал ей мыло.
— Расскажи мне немедленно, что случилось? Угрожающе тихо Томас ответил:
— Положи мыло на место. После этого ты получишь порку. Видит Бог, до сих пор я не бил ни одну женщину. Но с тобой я нарушу мои святые принципы. Мой мне спину, пока я окончательно не рассвирепел.
Шанталь с восхищением рассматривала его.
— Понемногу я понимаю, как надо с тобой обращаться, — проговорил Томас, улыбаясь.
— Что произошло, Жан? — спросила она тихо. — Расскажи мне.
— Надо говорить: «Расскажи, пожалуйста».
— Пожалуйста, Жан, пожалуйста!
— Уже звучит лучше. Потри выше, левее, сильнее. Итак, после того как эти двое увели меня, мы поехали…
Сименон и Дебре повезли Томаса в гавань. Ледяной ветер продувал насквозь узкие переулки старых кварталов Марселя. На улицах не было ни души. Дебре вел машину. Сименон занял место рядом с Томасом, держа пистолет в руке. Все молчали. У «Санитарного инспектора» Дебре повернул направо к Тулузскому спуску и проехал мимо собора Святого Бенедикта в направлении площади Джульетты. Черную, застывшую в темноте громаду рынка он объехал по бульвару де Дюнкерк. «Форд» пересек железнодорожные рельсы и остановился у мола «А». «Выходи!» — скомандовал Сименон. Томас не спеша вылез из салона автомашины. Его охватил осенний снежный шторм. Пахло рыбой. Редкие фонари раскачивались на ветру. Раздалась сирена корабля. В руках у Дебре был пистолет. Он махнул им. Томас двинулся в указанном направлении. Темная вода поблескивала в лучах луны, на небольших волнах отсвечивали пенные гребешки. Позади себя Томас слышал шаги полковников. «Хоть бы они не споткнулись, ведь пальцы у них на спусковых крючках. В таких случаях может легко произойти непоправимое». Трое все дальше удалялись по молу в сторону моря. «Кто здесь упадет в воду, очень долго останется необнаруженным», — пронеслось в голове Томаса. «Стоять!» — скомандовал Сименон. Томас остановился. «Кругом», — услышал Томас голос Дебре и повернулся лицом к французам. На башне кафедрального собора Марселя пробили часы. В это мгновение заговорил Сименон. «Уже без четверти одиннадцать, шеф. Мы должны спешить. В одиннадцать нас ждет мадам». Томас перевел дыхание, на его лице вновь появилась улыбка облегчения, и он деликатно закашлял, когда услышал голос одного полковника, обозвавшего другого полковника круглым идиотом.
