Сергей Донской - Шпион, который ее убил
– Причин для паники нет, – сказал он. – Капитан Бондарь ведет рядовое расследование. Ничего экстраординарного. Обычная ситуация.
– Почему же он не выходит на связь? – спросила Алтынникова.
– Откуда ты знаешь? – шевельнул бровями Роднин.
– Говорят.
– Говорят, – повторил Роднин. – Не говорят, а болтают. Они у меня доболтаются когда-нибудь.
Алтынникова не дрогнула.
История не зафиксировала имен женщин, шедших на таран или бросавшихся на вражеские амбразуры, но если бы какому-нибудь художнику современности вздумалось изобразить подобный подвиг, ему следовало бы увидеть и хорошенько запомнить выражение лица Светланы Афанасьевны Алтынниковой, обрушившейся на своего грозного шефа. Она высказалась в том духе, что накручивание хвостов кабинетным работникам вряд ли будет способствовать наведению порядка в общегосударственном масштабе. Что, пожалуй, пора увольняться из некогда грозной организации, которая в последнее время упускает из-под носа не только врагов родины, но и собственных сотрудников. Лучших, между прочим. Которые, отправляясь на задание, вправе рассчитывать на всяческую поддержку коллег. Наверное, им, этим сотрудникам, невесело сознавать, что они брошены на произвол судьбы. Они ждут и верят. А некоторые товарищи по работе ждут и верят тоже – они, эти товарищи по работе, очень переживают, когда об ушедших на задание ни слуху ни духу. И личные симпатии здесь ни при чем, как ни при чем взаимоотношения полов, на которые любит намекать начальство. Сохранились же еще на свете нормальные человеческие чувства? Сохранились. Светлана Афанасьевна Алтынникова твердо знала это, поскольку лично у нее сердце разрывалось от тревоги. И она требовала, чтобы руководство делало все возможное и невозможное для отыскания капитана Бондаря.
Закончив тираду, Алтынникова умолкла, жадно хватая ртом воздух. Стоящий в дверях Роднин тоже переводил дух, хотя за все это время не проронил ни слова. Прежде чем обрести дар речи, он яростно погрозил секретарше пальцем, а потом уж заговорил, делая неожиданные паузы посреди предложений:
– Ты кто такая?.. Чтобы лекции?.. Чтобы читать мне их, понимаешь?.. Много возомнила!.. О себе возомнила, Светлана!.. Афанасьевна, понимаешь!.. – Тут Роднин запнулся, утратив нить рассуждений. Да и не было у него никакой нити, если разобраться. Так, всплеск эмоций. Не самых приятных и бесполезных. – Ты вот что, Света, – заговорил он изменившимся, глухим голосом. – Ты не доставай меня, потому как настроение и без того ниже среднего.
– Знаю, Василий Степанович, – покаянно вздохнула Алтынникова. – Сама не понимаю, что на меня нашло. Переживаю.
– Ну и зря. Не вижу оснований. – Роднин шагнул в коридор, остановился спиной к секретарше. – Утром капитан Бондарь был жив-здоров. С тех пор не выходил на связь, но это ничего не значит. Сама знаешь, как у него обстоят дела с дисциплиной. – Роднин неодобрительно повертел головой. – Вольный стрелок, понимаешь.
– Побольше бы таких вольных стрелков, – вырвалось у Алтынниковой.
– У нас тут не Шервудский лес и тем более не донское казачество. – Роднин шагнул прочь, наполовину скрывшись из виду. – А что касается Бондаря, то он не в дебрях Амазонки запропастился. Его на территории России потеряли, в Адлере.
– Это-то я знаю…
– А сверх этого даже мне ничего не ведомо. Выполняет задание твой Женечка ненаглядный. Точка. И никаких гвоздей.
С этими словами Роднин двинулся по длинной ковровой дорожке, досадливо морщась на ходу. При чем тут какие-то гвозди, думал он.
Гвозди и в самом деле были ни при чем. Досадовал Роднин на промашку сотрудников возглавляемого им отдела. Не щадя и себя самого.
* * *С приближением сумерек начальника Управления контрразведывательных операций одолела неудержимая зевота, которую он тщетно пытался унять пощипыванием мочек ушей и растиранием висков. Нервное возбуждение всегда действовало на него таким образом. Сна ни в одном глазу, а челюсти то и дело сводит от неудержимого желания сделать судорожный глоток воздуха. Как генерал Волопасов ни крепился, а непроизвольные позевывания раздирали рот все чаще, все сильнее.
Словно рыба на песке, сердито думал он и представил, как станет прикрываться ладонью от полковника Роднина, вызванного для серьезной беседы. Разумеется, тот заметит его состояние, но станет отводить глаза, притворяясь, что ничего особенного не происходит. Кто ж ему поверит? Выругавшись, Волопасов уединился в комнате отдыха и, накапав себе сто граммов медицинского спирта, выпил залпом. Через минуту ему полегчало. Через три минуты, возвратившись за стол, он почувствовал себя заново родившимся… родившимся для сплошных неприятностей.
Два часа назад он имел весьма неприятный разговор с директором ФСБ, который, в свою очередь, побывал на ковре у президента. Поскольку в Кремле директору знатно накрутили хвост, то цепная реакция продолжалась по нисходящей. Снежный ком эмоций катился вниз, грозя обрушиться на каждого, кто допустит оплошность. Руководители служб управления прекрасно осознавали это, поскольку устраивали подчиненным аналогичные выволочки. Роднин до сих пор не получил свою порцию. По мнению Волопасова, это упущение следовало исправить. Нехай наверстывает, беззлобно подумал он, прислушиваясь к блаженной истоме, растекающейся по жилам.
Несмотря на профессиональную привычку выведывать чужие тайны, мало кто в Главном управлении ФСБ догадывался о том, что Волопасова и Роднина связывают близкие, очень близкие отношения, начавшиеся еще во время совместной учебы в Академии Комитета государственной безопасности СССР. После распределения судьба то сталкивала, то разлучала новоиспеченных офицеров, но ни время, ни расстояние не были властны над их дружбой. Она рухнула относительно недавно, когда на плечи Волопасова упали генеральские погоны, а Роднин так и остался при полковничьих звездах.
Что ж, каждому свое.
С этой всеоправдывающей мыслью в голове Волопасов встретил вошедшего без доклада Роднина. Встретил взглядом, не соизволив оторвать зад от кресла.
– Здравия желаю, товарищ генерал.
– Товарищей всех давно в расход пустили, полковник, – отозвался Волопасов своим характерным скрипучим голосом, резавшим слух каждому, кто слышал его впервые. – Остались сплошь господа и примкнувшие к ним граждане.
Сдержанно посмеялись чекистской шутке, которой встречали в генеральском кабинете далеко не всех. Посторонним улыбаться здесь не полагалось, да и не шибко хотелось. Их моментально настраивал на серьезный лад немигающий взгляд наемного рыцаря революции, аскетический образ которого возник на стене даже раньше, чем завершилось строительство здания. Фирменный знак конторы. Грозный идол. Длинные руки, холодное сердце, железная голова. Было смутное время, когда портрет пришлось спрятать подальше. Но потом все возвратилось на круги своя. Президент? Пожалуйста – вот он, постно улыбается с фотографии в рамочке. Но все равно Феликс Великий и Ужасный смотрится как-то убедительнее. Генералу иметь его за спиной приятнее, чем любого самого разлиберального демократа.
– Присаживайся, – подбодрил Волопасов замешкавшегося подчиненного. – В ногах правды нет.
Заметив, что бывший однокашник разглядывает его сегодня с каким-то подчеркнутым любопытством, Роднин машинально пригладил белый пух на голове и насторожился:
– Что-нибудь не так?
– Просто любуюсь твоей непрошибаемой физиономией… Как спишь по ночам? Кошмары не мучают?
– Бог миловал, Николай Артемьевич.
– В этом кабинете один бог, Василий. Я. Он же царь по совместительству. Опять я. И сдается мне, что ты начинаешь это забывать.
– Невозможно, – отрезал слегка побледневший Роднин.
– Что невозможно? – по звучанию голос Волопасова напоминал скрежет неисправного стартера.
– Невозможно забыть того, чего никогда не знал. Бога на Лубянке отродясь не водилось. Царя в семнадцатом году прошлого века свергли. – Роднин упрямо набычился. – Разрешите считать вас своим непосредственным начальником, но не более того.
– Плевать я хотел на твою точку зрения, – процедил Волопасов, надменно выпятив нижнюю губу. – Оставляй ее за порогом, когда ко мне входишь.
– И совесть? – поинтересовался Роднин, ослабляя узел галстука.
– Надо будет, и совесть оставишь!
Получился явный перебор. Волопасов подумал, что сто граммов чистого спирта за раз – многовато в его возрасте и в его положении.
– Да не зыркай ты на меня, – буркнул он. – Ишь, моду взял – глазищами сверкать! На подчиненных сверкай!.. – Волопасов без всякой на то надобности выдвинул верхний ящик письменного стола и принялся рыться в залежах канцелярских принадлежностей. – Хотя бы на Бондаря своего ненаглядного.
– О нем я и хотел поговорить, – выдавил из себя Роднин. Стресс не прошел бесследно. Давление подскочило, как в перегретом паровом котле, в ушах бухало, перед глазами роились искрящиеся мошки.
