Александр Неизвестный - Побег из жизни
— Нет, можно с карточки. Чей портрет желаете? Жены?
— Дочки, — сказал Гузенко. — Только ее сейчас нет, уехала с женой, а карточка ее есть. — Порывшись в ящике буфета, Гузенко вытащил фотографию. — Подойдет эта?
— Подойдет, — сказал приемщик. — Как бы вы хотели — с бантом? Или бант убрать? А платье голубое сделать или красное? Глаза у нее какие? Волосы — светлые или темные? — так и сыпал приемщик вопросами.
— Да вы садитесь, — сказал Гузенко, кивнув на стул. — Она у меня беленькая. Глаза карие. А платье все равно какое сделать. Когда готово-то будет?
— Через месяц привезу, — ответил приемщик, вынимая из кармана пиджака книжку квитанций. — Так жены, говорите, нет? Вот как раз и сюрприз к ее приезду будет. А может, тут еще кто есть, пожелает портрет заказать? — спросил он, оглядываясь на соседнюю маленькую комнатку.
— Нет, никого нету. Тут только мы живем.
— Добро, — кивнул приемщик. — Итак, фамилия, имя, отчество? — спросил он, развернув книжку с квитанциями. Но, когда Гузенко ответил, приемщик не стал вписывать сведения в квитанцию, а, вынув из папки еще один портрет, сказал мягким вкрадчивым голосом: — Свой портрет не желаете заказать? Вот такой костюм и галстук я рекомендую сделать вам.
Гузенко взглянул на портрет, который приемщик держал перед ним на столе, и замер, как загипнотизированный. С портрета на него смотрело знакомое лицо бывшего штурмбанфюрера Вуле. И он, почувствовал, что жуткий страх охватывает его так же, как охватывал много лет назад, когда эти глаза в упор впивались в него. Эти глаза, это лицо... С портрета на него глядело его прошлое, давно забытое, зачеркнутое, то, что он считал навсегда похороненным, как были похоронены те, кто знал его в давние времена. Так, по крайней мере, считал он, когда получал в Аргентине из рук советского консула визу на возвращение в Советский Союз. Указ многим прощал старые грехи. И Гузенко, которому надоело прозябать, не имея никаких перспектив, тоже решил вернуться. Он приехал в Нижний Тагил, в чужие незнакомые места, устроился на работу, обжился. У него жена и дочка. И жизнь. Да, многим простили тогда прошлое. Но то, что связано с именем человека, властно глядевшего на него с портрета, простить нельзя. Этого не простит никто и никогда. Кто же этот гость из прошлого?
— Кто вы? — собравшись с силами, спросил Гузенко.
— Э, милый, — сказал гость, опуская портрет на стол. — Пора и догадаться. Властям не сдам — не бойся. Не затем пришел. Привет тебе принес, — кивнул он на портрет. — С того света. Не из преисподней, с Запада. И черти новые владеют нашими душами — моей и твоей. Американские. Засиделся, говорят, так что принимайся за дело...
Вот оно что, понял Гузенко. Значит, не забыли, разыскали. И придется ему, Гузенке, новому хозяину жизнь свою прозакладывать. Снова потянутся дни и ночи, полные тревоги и мучений. И чего еще потребуют от него, какой службы? Может, опять крови. Но выхода нет. Прошлое глядит ему в лицо. И живой свидетель, которому известно все. Он отравит ему все оставшиеся годы жизни.
— Чего же хотят от меня? — спросил Гузенко устало.
— Да пока ничего особенного. Подписочку напиши. Сам знаешь. Новую к старым приложат для порядка. А потом и за работу потихоньку.
Казалось, холодный и грозный, как дуло пистолета, взгляд, смотревший с портрета, сломал Гузенко, лишил его воли к сопротивлению. Он сказал:
— Не думал я, по правде, что это вернется. Такая уж, видно, планида. Одной веревкой связаны мы, и вовек не развязать ее. Чего им нужно?
— Да что для начала сообщить можешь.
— Я многое могу. Город наш металлургический. На оборону работает.
— Пиши подписку, — сказал гость, подавая ручку и листок бумаги. — Кличка новая будет, «Вариола № 3».
— А как платят-то новые хозяева? — спросил Гузенко деловито, когда приемщик спрятал подписку в бумажник.
— Платят? Платят неплохо. По результатам. Сообщение первое свое подготовь. Через месяц зайду.
— Ты сейчас в город?
— Да.
— Оставайся у меня, — предложил Гузенко. — Жена в отъезде. Место есть, как видишь. Можешь в той комнатке маленькой лечь.
— Нет, — сказал гость. — У тебя не следует задерживаться.
— Как знаешь. Только темень. Автобусы ходят с пятого на десятое. До центра не скоро доберешься. Если у меня не хочешь, могу тут неподалеку к вдове одной проводить. У нее часто останавливаются командировочные.
Гость приостановился на пороге. И вправду уже поздно, и Гузенко, наверное, прав — автобуса часа два прождать можно. Да в гостинице мест может не быть. Конечно, он где-нибудь приткнется, но отчего ж не заночевать у вдовы, как предлагает Гузенко. Все удачно сложилось. Подписка в кармане, не побежит же доносить. Своя шкура дорога. За ним немалые грехи.
— Ладно, веди к своей вдове, — приказал он, принимая начальственный тон.
Когда они сошли с крыльца, собака соседей злобно рванулась на цепи и залаяла снова. Спустились к реке. Заводской сток, по которому текли нагретые отходы, не давал речке замерзнуть даже в большие морозы.
— Смотри не оступись, — сказал Гузенко, — тут мосток узкий. — Он первый ступил на скользкий настил мостика и сказал своему спутнику: — Давай руку!
Приемщик протянул руку, Гузенко помог ему взобраться.
— Такой еще будет, — предупредил он. — Напрямик пошли. Зато близко.
Он шел впереди.
— Тут перил нет, — снова предупредил Гузенко.
— Темень-то какая, — ругнулся про себя приемщик, но уже спокойней протянул руку Гузенко. Сильный рывок вперед, и удар справа сбил его с ног. Он даже не успел вскрикнуть и с головой погрузился в ледяную воду. Гузенко постоял над сомкнувшейся черной водой и, вытирая вспотевшее лицо, быстро зашагал назад.
«С того света не принимаю, — шептал он злорадно. — Запрячь хотел — черти новые послали! Не желаю больше — ни новых, ни старых. В страхе пробуждаться. В ознобе трястись. Конец. Теперь уже, кажется, навеки. Не то вновь душу сосать стали бы. А ведь чуть было не раскис. Хорошо еще сообразил это дело с ночевкой, и тот пошел. Пошел, хотя мог и отказаться. Теперь время выиграл. Пока поймут, что к чему, — я далеко буду. Паспорт сменю. Сгину. Жаль только расписку второпях не выручил. Нужно было б стукнуть его поначалу. Вариолой-3 будешь. Я тебе дам Вариолу. Его потоком оттянет от полыньи, а там дальше теплый поток кончается, и он уйдет под лед, всплывет по весне, разбирай тогда, что за Вариола такая. Утонул, и все, подумают. Хорошо, что не стукнул. А то искать бы стали, улика бы осталась. Лишний повод для следствия. Нет, правильно все. И портрет вместе с ним плюхнулся. Илом затянет на дне Вариолу эту, будь она проклята!»
— Значит, уничтожить приемщика Николаева вы решили, только руководствуясь желанием избавиться от притязаний иностранной разведки? — спросил Андреев после рассказа Гузенко.
— Да, — ответил Гузенко, — и готов нести за это убийство ответственность! Но и сейчас я поступил бы так же, — добавил он упрямо. — Запрячь хотел. К тому, что было в жизни, с чем совесть не смирилась, новое привязать. Вариолой № 3 будешь, говорил. Это вроде как он меня в петле подвесил. От такого как оборониться? В полынью — и все тут.
— Вы были раньше знакомы с Николаевым?
— Нет. Никогда не встречал.
— А почему вы, Гузенко, не избрали другой путь и не пришли к нам?
— Устал я. Да и прошлое ворошить не хотел. Сам хотел с прошлым и с гостем незваным покончить.
— Это было большой вашей ошибкой, Гузенко. Вы, как видите, не покончили с воспоминаниями о прошлом, и должен вам сказать: не покончили с самим Николаевым.
— Как не покончил? — удивился Гузенко.
— Николаев жив. Он не погиб в полынье. Это нами установлено.
— Значит, я не убийца, и меня не осудят?! — вырвалось у Гузенко.
— Убийства не произошло. Правда, имела место попытка убийства, но ее в этом случае суд, возможно, отнесет к самообороне. Уголовно она не наказуема. Вот себя вы подвергали большой опасности, так как Николаев мог попытаться в свою очередь вас уничтожить, хотя мы вас оберегали. Правда, Николаеву сейчас было не до вас. Выбравшись каким-то образом из полыньи, он решил утвердить всех в мысли о своей гибели. Таким образом ему легче было замести следы. Я не думаю, что он в ближайшее время появится на вашем горизонте, но если бы это случилось, надеюсь, вы не повторите ошибки, — сказал Андреев, подписывая Гузенко пропуск на выход из здания.
«Вот еще одна вершина освоена, — думал Андреев, — а делу Рыбакова конца не видно. Вместо треугольника образовался многоугольник, по углам которого разместились Вариолы под разными номерами. Сколько их?
Вариолой № 3 назван был Гузенко, назвал его так приемщик Николаев. Незадолго до этого кличку Вариола № 2 получил от «хозяина» Мокасинов. Похоже, что Николаев и есть «хозяин». Во всяком случае, это один и тот же план, одно и то же руководство. Сколько еще работы нам с тобой, дорогой мой Савченко, пока мы доберемся до последней Вариолы!
