Леонид Стоянов - На крыше мира
Сильными взмахами рук Савченко стал приближаться к нему. Намокшая одежда и особенно тяжелые сапоги мешали движениям.
Течение было таким быстрым, что люди, бежавшие вдоль берега, не поспевали за Савченко.
Но вот на поверхности воды снова показалась голова Григория и вслед за нею, почти рядом, встопорщилась всё та же коряга.
— Григо-орий, берегись! — кричали с берега.
Видно было, что Григорий не расслышал, но испуганно метнулся в сторону. На берегу облегченно вздохнули. Расстояние между Савченко и Григорием сокращалось…
Варя чуть не заболела от испуга, когда муж весь мокрый, с израненными руками и лицом, появился на пороге.
— Вася!! Что случилось?
— Ничего… Ты не волнуйся. Дай мне переодеться и, пожалуй… стопку водки, — сказал Савченко.
Отогревшись и пообедав, он рассказал жене о случае на реке. Варя всплеснула руками.
— Вечно ты оказываешься в самом опасном месте!
— Ну-ну… А кто же должен оказываться в самом опасном месте? — примирительно улыбнулся жене Савченко.
— То ты гонялся за диверсантами, то ходил па эту ферму… Могли убить, подстрелить где-нибудь из-за угла… Теперь чуть не утонул!
— Ладно, Варюша… Человека надо же было спасать. А потом — я каждый раз вспоминаю: а как же на фронте?
— Да разве я говорю, что не надо! — воскликнула Варя, прильнув к мужу. — Просто боюсь я за тебя, Вася…
— Живем в таком краю, Варенька, где опасность может встретиться каждый день. Природа тут немилостивая.
Признаться, сначала Памир несколько испугал Савченко, потом поразил своим величием, потом покорил. Тяжелая борьба, которую вели тут люди с суровой природой, захватила и восхитила его. У него было крепкое здоровье, большие рабочие руки и поэтому он скоро перестал ощущать трудности жизни в этом заоблачном горном краю. Чуть не утонув в бешеной ледяной реке, он даже не простудился и теперь благодушно подшучивал над женой.
За стеной, в соседней комнате общежития раздавались шумные голоса и громкий смех.
— Что это там такое? — спросил Савченко.
— Это Пулату ребята проводы устроили. Разве не знаешь, — он уходит в армию?
— Как не знать — знаю. Уезжают ребятки помаленьку. Родина требует…
В дверь постучали. Вошел Пулаг.
— Василь Иванович, зайди, пожалуйста, посидим немного! На прощание, — попросил он.
В коридоре, освещенном тусклой электрической лампочкой, Пулат подхватил Савченко под руку и неожиданно потащил его в темный угол.
— Савченко, что тебе сказать хочу на прощание… — шепотом проговорил он. — Ущелье ходил я смотреть!..
— Ущелье? Зачем?
— Понимаешь, на склоны и в пропасть лазил, как кошка, каждый камень смотрел, чуть не сорвался…
— Что же ты там искал, золотой камушек?
— Какой там камушек. Быкова искал. Душа не на месте была. Кто его знает, думаю, может лежит где в стороне… Такой разговор ведь был. Вот и ходил проверить. Нет Быкова. Только кости зайца нашел да вот это. — Пулат вынул из кармана кусачки.
Кусачки? Ты где их нашел?
— На правом склоне, высоко на выступе, откуда обвал случился…
— Та-ак… Ну, ладно, Пулат. Авось не провалился он сквозь землю. Найдем. Спасибо, что сказал.
Савченко пощелкал кусачками.
— Что это у тебя за шум?
— Выпивают ребята немножко на прощание. Призывники собрались.
— Ну, пойдем.
Когда Савченко вернулся домой, Варя еще не спала. Она сочувственно посмотрела на усталое лицо мужа, улыбнулась.
— Что, «разводящим» был?
— Да нет… Всё в полном порядке.
Когда он улегся, Варя подсела, погладила мужа по руке.
— Вася! Что я хотела сказать тебе… Ты замечаешь, что в семье Черновых очень неладно?
— Да? Ссорятся, что ли?
— Нет, не ссорятся, но как чужие. И мне кажется, что Владимир Константинович тоже немного виноват.
— Не люблю я этой взбалмошной барыньки!
— Мне она тоже не особенно нравится. Но в последнее время Лидия Львовна как-то изменилась. Стала серьезнее. И грустная такая.
Все-таки она образованная женщина, закончила институт — не может быть, чтобы она была совсем пустышкой. Надо ее как-то втянуть в общественную работу, что ли? А, Вася?
— Попробуй…
— Погоди, что значит «попробуй». Ты скажи: «попробуем».
— Я, Варюша, не умею вести разговоры с такими деликатными дамами. А ты попробуй. Ты же у меня умница. А я агитирую больше киркой, лопатой… Станешь рядом — ану, давай, ребята!
— И ворочаешь за троих ребят, — ласково усмехнулась Варя.
— Ну, другой раз и приходится, зато убедительно получается.
Савченко засмеялся и, обняв жену за плечи, поцеловал в пушистые волосы.
В ОШЕ
Зной стоял нестерпимый. В кабине было душно, пахло нагретой резиной и бензином. Капитан опустил стекло и лицо его обдало горячим ветром. Машина неслась на повороте, спускаясь в ущелье. В кузове сидели Лукаш и двое пограничников.
Повстречалась группа рабочих, ремонтировавших ограждения. Донесся четкий перестук молотков о камни. Этот перестук вызвал в памяти Мороза осень прошлого года, каменщиков Прокопыча и Савелия. Капитан ехал впереди своего отряда на коне. Они возвращались на пост в Маркан-су. Было очень тихо. Горы в этом месте немного отступили от шоссе, раскинувшись широким амфитеатром. Каменщики сидели в кювете и работали. Мороза поразили звуки ударов их молотков о камни. Это была словно игра на каком-то особенном музыкальном инструменте. От ударов молотков о камни, то низких тонов, то высоких, — звук многократно отдавался в горах, создавая впечатление какой-то мелодии. Мороз даже улавливал ее обрывки: та-та, та-та-та… Он улыбнулся от этих воспоминаний, вполголоса пропев: та-та, та-та-та…
И, словно в ответ ему, по кабине что-то сильно стукнуло. Не успел шофер затормозить, как машину отбросило в сторону, передние колеса приподнялись и уперлись в скалу.
Капитана швырнуло в угол кабины, а шофер больно ударился грудью о руль. Первое мгновение никто не мог сообразить, что случилось. Мороз первый пришел в себя.
— Зинько, ты жив? — закричал он на ухо шоферу и потащил его к себе.
Тот повел глазами, ухватившись за грудь, и, пытаясь сделать глубокий вдох, широко раскрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
— Жив — наконец выдохнул он.
А кругом грохотало, словно палили из орудий.
— Выключай мотор! — крикнул капитан и выскочил из машины.
С горы катились огромные каменные глыбы, щебень. Пыль, сбиваясь в облако, потянулась вниз, вслед за обвалом в пропасть.
Один из пограничников лежал рядом с машиной, другой у края пропасти. Он силился приподняться. Капитан бросился к нему и оттащил в сторону.
— Куликов! Что с тобой? — прокричал Мороз.
— Бок, о-ох!..
Капитан еле разобрал, что он ответил, такой шум стоял кругом, и бросился на помощь к другому. Тот уже поднимался сам, потирая лоб и щупая плечо.
— Где Лукаш?
При мысли, что с ординарцем случилось несчастье, у капитана похолодело в душе.
— Лука-аш! — закричал он.
Шагах в пяти, посреди дороги сидел Лукаш и очумело покачивал головой.
— Фу-у! — подбегая к нему, вздохнул с облегчением капитан. — Я уже подумал, что ты- там! — закричал он на ухо ординарцу и показал вниз.
— Чорта с два! Я умею падать только сюда! — постучал рукой по земле Лукаш.
Гул от падающих камней ослабел. С горы еще сыпались мелкие камни, щебень, летела пыль, но опасность миновала.
— Вот чортова сторонка! Никогда не знаешь — доедешь живым или нет, — ворчал шофер.
Подшучивая друг над другом, все с опасением посматривали на скалу, откуда свалилась на них такая напасть.
Мороз спросил шофера:
— Ну, что? Поедем, Зинько? Может быть, я сяду за руль?
— Никак нет, товарищ капитан! Справлюсь сам. Уже легче. А сначала думал — дух вышибло!
Миновав глубокую извилистую выемку, машина вырвалась на простор небольшой долины — Ольгина луга.
Мороз с восхищением смотрел на чудесно изменившуюся картину. Ярко-красные, желтые и белые маки заполнили собой всё до самого подножья гор. Казалось, вся долина вспыхнула разноцветным огнем. У края дороги словно кто-то рассыпал золото — сплошное поле желтых маков. Потом — раскинулись, как огненное пламя, красные… Машина мчалась среди этого моря цветов.
— Нет, Зинько, — сторонка чудесная! — воскликнул Мороз, поворачиваясь к шоферу.
— Да уж это что говорить! Только будто в аду побывали, а теперь прямо в рай — красота какая!
Машина вынеслась на чудесную Кзыл-Белесскую дамбу. Вокруг, как пять братьев, возвышались караулившие ее горы Беш-ака.
Оставив в стороне городок Суфи-курган, дорога спускалась к горбатому каменному мосту. Это место особенно нравилось капитану своей исключительной величавостью и красотой. Перед глазами открылись два глубоких ущелья, на дне которых клокотали два бурных потока. Один был ярко-коричневого цвета от растворившихся в его водах горных пород. Другой- прозрачный, как слеза, цвета голубой лазури. Пена в нем белела, будто снег. У моста оба потока, с бешеным ревом вырываясь из ущелья, соединялись вместе, каждый сохраняя свой цвет. Так они неслись рядом, сверкая на солнце, один — словно разбавленный кровью, другой — прозрачный, голубой, как небо.
