Николай Никуляк - Нить курьера
Когда резьба кончилась, то вместе с винтиком от портсигара отделилась и внутренняя прокладка. Показалась скрытая сторона дна портсигара. На ней поблескивал слой какого-то тонкого, легкого металла.
«Дюраль», — подумал я.
Поверхность дна была расчерчена на маленькие квадрати: ки, и в каждом квадратике была выгравирована одна буква. Буквы составляли слова и строки. Строк было четыре. Располагались они одна под другой, как стихотворение.
Рассматривая поверхность пластинки, я заметил еще одну деталь, вырезы букв были плотно заполнены каким-то зеленоватым веществом.
Я выключил свет, и миниатюрные буквочки в тот же миг засветились:
Бродил он по свету, ища у людей снисхожденья,
Но всюду в беднягу, как птицы, летели каменья —!
Как шустрые ветры нужда неуемная злилась?
И толька в эфире надежда на счастье открылась,»
Знаки препинания в тексте почему-то были опущены и указывались беспорядочно в конце строчек.
Я быстро и точно скопировал букву за буквой в том порядке, в каком они располагались в квадратиках, включая и те квадратики, которые были заполнены знаками препинания.
И если на портсигаре это выглядело так красиво, что мы изумленно рассматривали строки и, улыбаясь, восхищались ими, то в моем рисунке изображение букв и квадратиков выглядело призрачным и мертвым.
Невзрачное и, на первый взгляд, бессодержательное четверостишие служило своеобразным ключом шифра. Я сразу же обратил внимание на то, что в специально подобранных словах вместился весь алфавит русского языка. И если к прямоугольнику, в котором расположены квадратики с буквами, сверху и слева поставить цифры, то каждая буква и каждый знак получат цифровое значение, которое и передается в эфир азбукой морзе. Расшифровать же такое сообщение можно только при наличии этого же четверостишия.
Конечно, это была сложная система шифровки, но очень надежная.
Когда все было сделано, я тихонько вышел на улицу и положил сверток на место, в дупло дерева.
Вслед за мной на улицу вышли начальник политотдела и Ибрагим.
— Черт бы его! — выругался начальник политотдела, когда я снова подошел к ним. — Что же вы меня не предупредили?
— А я и сам не знал, что Ползунов пойдет к тайнику. Приход его к тайнику — одно из непредусмотренных обстоятельств, в которых приходится действовать по собственному усмотрению — на свой риск и страх.
Начальник политотдела продолжал смотреть на меня вопросительно, и я сказал:
— С другой стороны, то, что вас успокоило во время вашей сегодняшней беседы с Ползуновым, меня еще больше насторожило. Подумайте сами: раз новые условия поездки не явились для него неожиданностью и были приняты им спокойно — значит, имеется возможность кого-то поставить о них в известность. Есть связь. А раз так, то четыре часа времени между отбоем в части и отходом поезда могли навести на след этой связи.
Во время разговора начальник политотдела все время ходил вокруг нас, дымя трубкой, заставляя нас поминутно поворачиваться к нему лицом.
Нервничаю, — признался он, — подумать только, о какой камешек споткнулся.
— Ничего, выправитесь и пойдете снова вперед, — успокоил его я.
— Да-а-а, — невесело протянул начальник политотдела, — Значит, можно его не ждать обратно?
— Нет, ждите, — сказал я, — обязательно ждите. И не только его, но и нас. Брать его будем здесь с поличным, с вещественными доказательствами. Хотите, я вам скажу, чем занимался Ползунов от отбоя до своего отъезда в Вену?
Начальник политотдела снова посмотрел на меня вопросительно.
— Как видели сами, — говорил я, — с вечера он поспал. Затем при свете фонарика у себя в кинобудке зашифровал телеграмму. Сделав это, направился к месту хранения рации, связался со шпионским центром в Вене и сообщил, чтобы его не встречали, т. к. едет с напарником. Снова запрятав рацию, отнес портсигар в тайник, после чего отправился в кинобудку, лег в постель и проспал до прихода Калюжного. Сейчас он, по-видимому, досыпает в пути.
Снова наступило молчание. Время шло.
— Пойдемте к машине, — предложил я, — ведь к утру мы должны быть в Вене.
Начальник политотдела еще постоял немного, посасывая трубку, потом, выколотив ее о ветку дерева, пошел вперед. Молча мы подошли к нашей автомашине, стоявшей на асфальтированной площадке у гаража.
— А пока прошу вас — вы ничего не видели и не слышали, — шепнул я ему.
— Об этоц не беспокойтесь. Приезжайте. Я помогу вам закончить дело.
— Спасибо. Благодарим вас за помощь. Она нам очень нужна… До встречи.
Хотя ночь была на исходе, мрак был такой глубокий, что, казалось, близилась полночь, а не рассвет.
Ибрагим шумно поплевал на ладони, уселся поудобнее у руля и, затянув осетинскую мелодию, медленно вывел машину на освещенную асфальтированную дорогу.
В автомашине я погрузился в раздумье. Теперь уже было ясно, что солдат оказался гнусным предателем — стал шпионом, которому вражеская разведка доверила код, рацию, а возможно, и кое-что другое.
Каким же образом этот человек, по существу еще юноша, повернул оружие против своего народа, стал среди советских воинов солдатом из стана врага. Где пролег тот невидимый мост, который послужил опорой для бегства человека из мира, где он мог жить и творить прекрасное, в мир врагов, в мир постоянных тревог и страхов? Думал ли об этом солдат, совершая измену? Думал ли о позоре и смерти, которая теперь постоянно шла за его спиной. Ведь предатель — это самое гнусное существо, достойное только презрения и уничтожения.
— Скажи-ка, Ибрагим, как у вас в народе говорят о предателе?
Ибрагим включил внутреннее освещение, посмотрел на часы, зевнул и ответил:
— По-разному говорят. Не любят у нас предателя. Говорят, например, что предатель из собачьего корыта хлебает.
Из собачьего? Что ж, правильно. Лучше не скажешь. Бросил свой народ — никто тебя не согреет, не накормити не напоит.
— Светает, — зевая, сказал Ибрагим.
— Дай-ка я сяду за руль, а ты вздремни. Скоро Вена, а там снова работа.
— Ничего, поработаем. Прилежный труд с лихвой окупается.
Но если работаешь, то и отдыхать надо, — возразил я, пересаживаясь за руль.
Уже совсем рассвело, когда мы въезжали в предместья Вены.
На привокзальной площади царило оживление, обычное для большого города, куда ежечасно прибывают новые и новые поезда.
Поставив свою автомашину во дворе Военной комендатуры Четвертого района Вены, мы поспешили к вокзалу и заняли удобный наблюдательный пункт.
Ползунов и Калюжный вышли на площадь в числе последних пассажиров. Шли они не спеша, временами останавливаясь и о чем-то беседуя. Из-за угла вокзала вылетела черная автомашина под номером— 35–16. Не останавливаясь, она сделала полукруг по проезжей части вокзальной площади и, прошмыгнув мимо киномеханика и его спутника, скрылась за противоположным углом. На заднем сидении я заметил человека, внешность которого разобрать было трудно.
«Так вот каков Шварц, — подумал я. — Получив криптограмму, он решил лично убедиться в ее достоверности. Ведь он не намерен был ставить под удар свою шкуру. А вдруг Ползунов арестован и шифровку дал под диктовку красных? Приедет ли он вообще? К тому же, не вредно воздействовать на него морально, усилить давление на его психику: «Смотри, где бы ты ни появлялся, мы наблюдаем. Если вздумаешь играть двойную игру, сотрем в порошок. Будешь работать на нас— не пропадешь, мы всегда рядом».
— Лиса в свидетели свой хвост привела, — пошутил Ибрагим.
В комендатуре Четвертого района Вены мы неожиданно столкнулись с Федчуком. Оказывается, он тоже был на вокзале и видел машину Шварца.
— Ну, как. ваши дела? — спросил он.
Пожалуй, лучше ответить делом, чем словом, — улыбаясь, заметил я. И после паузы продолжал серьезно. — Дайте нам криптограмму, проследовавшую от Ползунова сегодня между двенадцатью и часом ночи, и мы, пожалуй, сумеем сказать, что беспокоило предателя.
Не ожидавший такого ответа, Федчук заулыбался. На какой-то миг по его лицу пробежала тень сомнения, но он очень быстро овладел собой.
— Будет прекрасйо, если вы это сделаете, — сказал он, извлекая из внутреннего кармана пиджака маленький листик бумаги и передавая его мне.
Я сразу же обратил внимание на то, что текст состоял из одной непрерывной строки цифр, располагавшихся в таком порядке: 2111341813233111441323711326354232191319274311 241164613232132.
Положив на стол стихотворение и проставив слева и сверху над квадратиками букв порядковые цифры, я медленйо, но точно начал выводить их буквенное значение.
Федчук пристально следил, как буква за буквой я выводил слова:
«Не ждите — еду с попутчиком».
