Виктор Михайлов - Слоник из яшмы. По замкнутому кругу
Когда Никитин взял трубку, он услышал:
— Мне полковник звонил, я в курсе дела. Думаю, нам нужно встретиться на нейтральной почве. Сегодня в двадцать два часа я буду у полковника Уманцева.
— Благодарю вас, — ответил Никитин и, услышав лаконичное «До вечера!», положил трубку. — Боровский будет у вас, товарищ полковник, в двадцать два часа.
— Вот и отлично! Остановились, товарищ майор, в гостинице? Мы вас переведем в Дом приезжих треста «Славоградуголь», там, милый человек, вам будет удобнее.
— Спасибо, Кирилл Петрович, но хотелось бы, чтобы на меня поменьше обращали внимания.
— Понимаю. Все будет сделано. Мы на президиуме горсовета два раз слушали об улучшении работы гостиницы, а воз и ныне там! Социалистический город, а приезжему человеку…
— Простите, Кирилл Петрович, — перебил его Никитин, — у меня до двадцати двух часов много времени, если не возражаете, я бы ознакомился с делом Холодова.
— Дело в прокуратуре, сейчас затребую. Вы знали Холодова?
— О Холодове мне рассказывал товарищ, приезжавший из Славограда в Москву: самый сложный радиоприемник любой иностранной марки разберет и починит, чудо-мастер. Скажите, у Холодова не было какого-либо физического недостатка?
— У него был протез правой ноги. А почему вас это интересует?
— В одной шифровке упоминался некто «Хромой». Надо проверить.
Изучение дела Холодова заняло у Никитина два часа. Будучи не в силах преодолеть какое-то внутреннее сомнение, он отправился на квартиру Холодовых, чтобы повидаться и поговорить с Верой Павловной.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Никитин вошел в прихожую, затем в комнату. На столе лежал тщательно выутюженный костюм, сорочка и галстук покойного. Большой плюшевый мишка, тараща пуговицы черных глаз, смотрел на майора из детской кроватки. Зеркало было завешено простыней. Вдова сидела у окна. Она вопросительно посмотрела на вошедшего Никитина и вновь отвернулась к окну.
Никитин взял стул, сел напротив Холодовой и спросил:
— Вы не верите в самоубийство мужа. Причиной этому голос сердца, интуиция или факты, неизвестные следствию?
— Кто вы? — безучастно спросила женщина. Посмотрев удостоверение Никитина, она оживилась и сказала: — Я никогда не была слепа в своем чувстве. За восемь лет совместной жизни я хорошо узнала этого человека. У Тимофея было что-то недосказанное, много раз он порывался об этом сказать мне, и всегда его что-то удерживало. Но верьте, я знала его любовь к жизни. Он не мог покончить самоубийством. Конечно, вы говорите, что это область сердца, но… есть и факт — четвертинка водки. Однажды Тима сказал: «Два раза в жизни стопка водки чуть не погубила меня, третью ничто не заставит меня выпить!» Мы прожили восемь лет, и он не выпил глотка хмельного, а перед смертью он пил водку…
— Этот факт не опровергает версию самоубийства, скорей, наоборот, подтверждает. Он же говорил, что дважды водка чуть не погубила его, в третий раз… — Не закончив, Никитин спросил: — Скажите, Вера Павловна, вы не могли бы рассказать мне все, что вам известно о муже? Ваше знакомство, первая встреча, дни, предшествовавшие смерти.
— Если это может помочь следствию, я расскажу…
— Прошу вас.
— Кончив десятилетку, я пошла на завод учеником токаря. Квалификацию я получила хорошую, но уже спустя два года меня перестали удовлетворять производственные возможности одного станка. Я задумала перейти на четыре станка и обратилась к Холодову с просьбой помочь мне создать на расточных станках систему радиосигнализации и автоматов реле. Моя мысль увлекла Холодова. Эта совместная работа сблизила нас. Мы часто встречались и…
— Это было в каком году?
— В пятьдесят четвертом.
— А вышли вы замуж?
— Почти четыре года Тимофей то настойчиво ухаживал за мной, то вдруг подолгу не показывался и избегал встречи. Зарегистрировались мы на Октябрьские праздники в пятьдесят восьмом году. Мы были счастливы. Временами мне казалось, что муж чем-то обеспокоен, он вдруг утрачивал свою жизнерадостность, угнетенное состояние духа не покидало его неделю-две, затем он вновь становился прежним, ласковым, внимательным и по-детски наивным, все радовало его… — Воспоминания преобразили Холодову, глаза ее посветлели и стали лучистыми, в голосе появились теплые интонации. — Мне казалось, — продолжала она, — что причиной таких угнетенных состояний духа была его инвалидность. У Тимы после тяжелого ранения была ампутирована правая нога, чуть ниже колена. Позже, когда у нас родился ребенок, он как-то совсем успокоился — нет, это не то слово, он никогда не был спокоен. Тима полюбил жизнь и стал ее настоящим хозяином. Его избрали в члены правления артели, он получил патент на изобретенный им автоматический стабилизатор приема на ультракоротких волнах, журнал «Радио» опубликовал его статью — словом, жизнь, как он сам говорил, стала для него «хлопотливым, но увлекательным делом». За последние семь лет на нашем небе не было ни одного темного облачка. Я ни в чем не могу упрекнуть его, он был хорошим мужем, отцом и верным товарищем. — Вера Павловна замолчала и, отвернувшись, перебирала пальцами край бахромы у скатерти на столе, затем, как-то вновь сникнув, продолжала: — Четыре дня назад, вечером, после обеда, я почувствовала, что с мужем происходит что-то неладное, он был подавлен, молчалив и рассеян. Ночью он проснулся и…
— Дальнейшее мне знакомо из протокола, — желая облегчить ей задачу, сказал Никитин и спросил: — Скажите, Вера Павловна, когда-нибудь ваш муж рассказывал вам о своем боевом прошлом, о ранении?
— Никогда. Даже на вопросы сына он отвечал молчанием или шуткой.
— Посмертная записка мужа написана его рукой?
— Да, его. На клочке, вырванном из тетради в клеточку. Тетрадь он в этот день взял из дома.
— Новую тетрадь?
— Да, новую.
— Утром, когда вы расставались с мужем перед уходом на работу, его настроение было по-прежнему скверное?
— Нет, настроение у Тимы изменилось. Он был весел и даже шутил.
— Скажите, Вера Павловна, как вы объясняете бессмыслицу, сказанную мужем у кроватки сына?
— Муж часто играл с Димкой, они придумывали слова-двойники. Получались смешные бессмыслицы, но им обоим нравилась эта игра…
— Вы настаиваете на том, что это была полная бессмыслица? — перебив ее, спросил Никитин.
— Да, конечно. Димка спросонок сказал: «Мишка-пишка», а Тимофей, как всегда в этой игре, ответил первой пришедшей ему в голову бессмыслицей: «Нету-бенету».
Никитин поднялся и, прощаясь, спросил:
— О своем недоверии к версии самоубийства вы, кроме полковника Уманского, говорили кому-нибудь еще?
— Только следователю.
— Прошу вас не говорить об этом никому.
— Хорошо.
Никитин вышел из дома и направился в прокуратуру.
Следователь Аркадий Михайлович Талыкин оказался молодым человеком, на вид лет двадцати восьми, с очень приятной, располагающей к себе внешностью.
— Вы не думайте, Аркадий Михайлович, что я считаю вашу работу недобросовестной или поверхностной. Вы неплохо провели следствие, но мне кажется, что версия Веры Павловны Холодовой отвергнута вами без достаточных на то оснований.
Даже не пытаясь скрыть своего раздражения, следователь сказал:
— Заключение судебно-медицинской экспертизы, поддержанной профессором Томилиным, категорически утверждает, что смерть наступила вследствие механической асфиксии…
— Я не опровергаю мнения судебно-медицинской экспертизы, — перебил его Никитин, — хотя и считаю, что отсутствие судебно-химических анализов делает заключение эксперта неполным. Я только хочу вам напомнить, что сам факт механической асфиксии не является обязательным доказательством самоубийства.
— Совершенно верно, — согласился Талыкин, — но целый ряд фактов подтверждает версию самоубийства. Первая входная дверь была изнутри приперта куском углового железа, вторая также изнутри заперта на крючок, других дверей в мастерской нет, стекла окна целы и прочно укреплены замазкой. Нельзя предположить, что Холодов от ста граммов водки настолько опьянел, что без борьбы мог быть насильственно повешен, в то же время на теле Холодова следы борьбы отсутствуют. На шкафу отпечатки только его пальцев, он оперся левой рукой о шкаф, поднимаясь на верстак. Петля сделана из веревки, которой был перевязан приемник. Посмертная записка написана рукой Холодова…
— Простите, — перебил Никитин, — из тетради вырван только один этот клочок бумаги или в ней недостает нескольких листов?
— В тетради недостает двенадцати листов.
— Как вы это объясняете?
— Видимо, перед смертью Холодов хотел написать более подробное письмо, но все написанное его не удовлетворило, он разорвал страницы и сжег их. Накануне, за день до самоубийства, Холодов дома также написал большое письмо и сжег его.
![Юрий Мишаткин - Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]](/uploads/posts/books/133581/133581.jpg)
