Роберт Ладлэм - Тайна личности Борна
— И если он найдет?
— Если она существует, он ее найдет.
— Тогда я войду в контакт с кем-нибудь, кто у них числится в «уполномоченных директорах», и всплыву на поверхность.
— Но очень осторожно, — добавила Мари, — через посредников. Через меня, если угодно.
— Почему?
— Принимая во внимание то, как они действовали. Или, вернее, бездействовали.
— То есть?
— Они не пытались связаться с тобой почти полгода.
— Ты этого не знаешь. Я не знаю.
— Это знает банк. Миллионы долларов лежат нетронутыми, неучтенными, и никто не потрудился узнать — почему. Этого я не могу понять. Словно тебя бросили. Именно здесь могла произойти ошибка.
Борн откинулся в кресле, взглянул на левую руку, вспомнив, как рукоять пистолета снова и снова обрушивалась на его пальцы в темной машине, несущейся по Штепдекштрассе. Он поднял глаза на Мари:
— Ты имеешь в виду, что если меня оставили в покое, то потому, что управляющие в «Тредстоун» приняли ошибку за настоящую операцию?
— Возможно. Они могли подумать, что ты втянул их в незаконные трансакции — с криминальными элементами, — которые могут им обойтись еще во много миллионов, к тому же не исключено, что эти миллионы может экспроприировать разгневанное правительство. Или же — что ты действуешь заодно с каким-нибудь преступным международным синдикатом, вероятно, сам того не зная. Да что угодно. Может, поэтому они не объявляются в банке. Чтобы не оказаться соучастниками.
— Стало быть, независимо от того, что узнает твой друг Питер, я все равно остаюсь на первой ступеньке.
— Мы остаемся, и не на первой, а на четвертой или пятой, и их всего десять.
— Пусть даже на девятой, это ничего не меняет. Меня хотят убить, а я не знаю — почему. Другие могли бы остановить убийц, но не остановят. Этот человек из «Трех альпийских хижин» сказал, что на меня расставил сети Интерпол, и если я попаду в одну из них, то уже никакого ответа не получу. Я виновен в тех преступлениях, в которых меня обвиняют, потому что не знаю, в чем виновен. Когда ничего не помнишь, защищаться трудно, и, возможно, мне нечем защищаться. Точка.
— Я отказываюсь в это верить, и ты не должен.
— Благодарю.
— Я действительно так думаю, Джейсон. Перестань.
Перестань. Сколько раз я себе это говорил. Ты — моя любовь, единственная женщина, которую я знал, и ты не веришь. Почему я сам себе не верю?
Борн встал, как всегда пробуя свои ноги. Подвижность возвращалась, раны были менее серьезны, чем допускало его воображение. На этот вечер он договорился встретиться с врачом в Болене, чтобы снять швы. Завтра все изменится.
— Париж, — сказал Джейсон, — ответ в Париже. Для меня это так же ясно, как ясно я видел те треугольники в Цюрихе. Просто я не знаю, с чего начать. Это какое-то помешательство. Я жду какого-нибудь образа, слова, фразы — или упаковки спичек, — которые бы мне что-то подсказали. Куда-нибудь меня бы направили.
— Почему не подождать, пока я не узнаю что-нибудь от Питера? Я могу позвонить ему завтра. Завтра мы можем быть в Париже.
— Потому что это ничего не изменит, разве ты не, понимаешь? Что бы он ни сообщил, того, что мне нужно, он не скажет. По той же самой причине «Тредстоун» не обращалась в банк. Эта причина — я. Я должен узнать, почему меня хотели убить, почему некто по имени Карлос готов заплатить… как он там сказал… целое состояние за мой труп.
Больше Борн сказать не успел, его прервал звон разбившейся чашки. Мари уронила на пол свой кофе и смотрела на Джейсона, побелев, словно от головы отхлынула вся кровь.
— Что ты сказал только что? — спросила она.
— Что сказал? Сказал, что мне надо узнать…
— Имя. Ты только что назвал имя Карлос.
— Верно.
— Все эти дни в наших разговорах ты его ни разу не упоминал.
Борн смотрел на нее, стараясь припомнить. Она была права: он рассказывал ей обо всем, но как-то упустил Карлоса… почти намеренно, словно отступая перед этим.
— Наверное. Ты, похоже, что-то про него знаешь. Кто такой этот Карлос?
— Ты что, шутишь? Если да, то шутка не из самых удачных.
— Я и не думал шутить. Я не вижу здесь повода для шуток. Кто такой Карлос?
— Бог ты мой, ты не знаешь! — воскликнула она, всматриваясь в его глаза. — Это часть того, чего тебя лишили.
— Кто такой Карлос?
— Убийца. Его прозвали убийцей Европы. На него уже двадцать лет идет охота. Считается, что он убил от пятидесяти до шестидесяти политических и военных деятелей. Никто не знает, как он выглядит… но говорят, что действует он из Парижа.
Борн почувствовал, как его окатила волна холода.
Такси на Волен оказалось английским «фордом», принадлежавшим зятю консьержа. Джейсон и Мари сидели на заднем сиденье. За окном быстро проносился темный сельский ландшафт. Швы были сняты, заменены мягкими повязками, закрепленными с помощью клейкой ленты.
— Возвращайся в Канаду, — тихо сказал Джейсон, прерывая молчание.
— Вернусь, я тебе говорила. Но у меня есть еще несколько свободных дней. Хочу посмотреть Париж.
— В Париже ты мне не нужна. Я позвоню тебе в Оттаву. Ты можешь заняться поисками «Тредстоун» сама и передать мне информацию по телефону.
— Кажется, ты сказал, что это ничего не изменит. Тебе надо узнать — почему. А кто — не будет иметь значения, пока не узнаешь причины.
— Я найду какой-нибудь способ. Просто мне нужен один человек. Я его найду.
— Но ты не знаешь, с чего начать. Ты ждешь какого-нибудь образа, фразы, упаковки спичек. Можешь не дождаться.
— Чего-нибудь дождусь.
— Уже дождался, но не видишь. А я вижу. Поэтому я тебе нужна. Я знаю слова, подходы. Ты не знаешь.
Борн взглянул на нее.
— Не говори загадками.
— Банки, Джейсон. «Тредстоун» связана с банками. Но не так, как ты можешь предположить.
Сутулый старик в потертом пальто и с черным беретом в руках шел по крайнему левому проходу между скамьями в сельской церкви городка Арпажон, в десяти милях к югу от Парижа. Колокольный звон утреннего «Ангелюса»[39] отдавался эхом под сводами из камня и дерева. Человек занял место в пятом ряду и ждал, когда перестанут звонить. Это был условный сигнал. Он знал, что, пока колокола звонят, другой человек, помоложе, — самый безжалостный из живущих, — обходит небольшую церковь кругом, изучая каждого входящего и выходящего. Стоило этому человеку заметить что-нибудь, чего он не ожидал увидеть, кого-нибудь, кого он счел бы угрозой, никаких вопросов не последовало бы — сразу расправа.
Так поступал Карлос, и только те, кто понимал, что их жизнь будет всегда висеть на волоске, потому что с них не спускали глаз, становились платными посланниками убийцы. Они все были похожи на него: старые люди из старых времен, жизнь которых была на исходе, считанные месяцы оставляли им возраст, или болезнь, или то и другое.
Карлос не допускал никакого риска, и единственным утешением было то, что, если кто-то погибал, выполняя его задание — или от его руки, — деньги доставались старухам, или детям старух, или их детям. Надо признать, что в службе у Карлоса можно было найти известное достоинство. И его нельзя было упрекнуть в недостатке щедрости. Немногочисленная армия немощных стариков понимала: он придавал смысл концу их жизни.
Посланник смял берет и пошел дальше к ряду кабинок для исповеди, расположенных вдоль левой стены. Он подошел к пятой кабинке, раздвинул занавески и, зайдя внутрь, увидел свет одинокой свечи, сочившийся через прозрачную портьеру, которая отделяла священника от исповедующегося. Он сел на небольшую деревянную скамейку и взглянул на силуэт святого отца. Как обычно, то была фигура в монашеском одеянии с капюшоном. Посланник старался не думать о том, как выглядит этот человек без церковного облачения. На его месте о подобных вещах не рассуждают.
— Ангелюс Домини, — произнес он.
— Ангелюс Домини, сын Божий, — прошептал человек в капюшоне, — благостны ли дни твои?
— Они близятся к концу, — ответил старик как положено, — но они стали благостны.
— Хорошо. В твоем возрасте важно иметь чувство уверенности, — сказал Карлос. — Но к делу. Есть что-нибудь из Цюриха?
— Филин мертв, двое других тоже, возможно, и третий. Еще у одного серьезно ранена рука, он не может работать. Каин пропал. Они думают, что женщина с ним.
— Страшный поворот событий, — сказал Карлос.
— Есть еще кое-что. О том, кто приказал ее убить, ничего не слышно. Он должен был доставить ее на набережную Гизан. Никто не знает, что там произошло.
— Если не считать того, что вместо нее убили сторожа. Возможно, она была вовсе не заложником, а просто приманкой в капкане. В капкане, который захлопнул Каина. Я над этим подумаю. А пока — вот мои инструкции. Ты готов?
