Роберт Ладлэм - Тайна личности Борна
— Я хочу кое-что тебе сказать, только ты меня не перебивай. Я не буду посылать телеграмму Питеру. Пока.
— Постой, минутку. — Он снял ее руку со своего лица.
— Пожалуйста, не прерывай меня. Я сказала «пока». Это не значит, что я ее не пошлю совсем. Но только не теперь. Я остаюсь с тобой. Поеду с тобой в Париж.
Он заставил себя произнести:
— А если я не захочу этого?
Она склонилась к нему, коснувшись губами щеки.
— Чепуха. Компьютер этого просто не принял.
— На твоем месте я не был бы так в этом уверен.
— Но ты не на моем месте. Я сама на своем месте и знаю, как ты обнимал меня и пытался столько сказать и не мог. Такого, что, я думаю, мы оба хотели сказать друг другу в последние несколько дней. Я не могу объяснить, что произошло. О, наверняка на этот счет есть какая-нибудь туманная психологическая теория: два более или менее умных человека вместе попадают в страшную передрягу и выбираются из нее… вместе. И, может быть, то, что произошло, лишь тем и объясняется. Но это произошло, и я не могу от этого убежать. И не могу убежать от тебя. Потому что я тебе нужна и я обязана тебе жизнью.
— Почему ты думаешь, что нужна мне?
— Я могу то, чего сам ты не можешь. Последние два часа я только об этом и думала. Ты каким-то образом замешан в большую денежную операцию, но сомневаюсь, что ты отличишь дебет от активов. Может быть, раньше и отличил бы, но теперь нет. И еще одно: у меня заметное положение в канадских правительственных службах. Есть доступ ко всякого рода информации. И есть покровительство. Мировые финансы — дело грязное. Канаду ограбили. Мы приняли предохранительные меры, и я в этом участвую. Для этого я и приехала в Цюрих. Чтобы наблюдать за происходящим и сообщать, а не обсуждать абстрактные теории.
— И твой доступ к информации может мне помочь?
— Полагаю, может. И покровительство посольства тоже, оно может оказаться важнее всего. Но даю тебе слово, что при первом же признаке угрозы насилия я пошлю телеграмму и отчалю. Помимо моих собственных страхов, я не хочу в таких условиях быть тебе обузой.
— При первых же признаках, — повторил Борн, глядя на нее изучающе. — Где и когда такие признаки появятся, определять буду я.
— Хорошо. Мой опыт в этом невелик. Спорить я не стану.
Он все смотрел ей в глаза, молчание делало его взгляд еще более долгим. Наконец он спросил:
— Зачем ты это делаешь? Ты только что сказала: мы — два более или менее умных человека, которые выбрались из страшной передряги. И все. Стоит ли тогда?
Она спокойно ответила:
— Я сказала еще кое-что, ты, кажется, забыл. Четыре дня тому назад человек, который мог бы спастись бегством, вернулся, готовый умереть вместо меня. Я верю в этого человека. Думаю, больше, чем он сам. Вот единственное объяснение, которое я могу предложить.
— Я согласен, — ответил он, обнимая ее, — я не должен бы этого делать, но делаю. Мне страшно нужна такая вера.
— Теперь можешь меня прервать, — прошептала она, прижимаясь в нему. — Люби меня, мне тоже кое-что нужно.
Прошло еще три дня и три ночи, заполненные теплом безмятежности и трепетом совершенного открытия. Они жили наполненно, как люди, знающие, что все изменится. И изменится скоро. И потому нужно было говорить о том, разговора о чем уже нельзя было избежать.
Поднимавшийся над столом сигаретный дым смешивался с паром от горячего горького кофе. Консьерж, кипучий швейцарец, чьи глаза говорили больше, чем он выражал словами, ушел несколько минут тому назад, доставив le petit déjeuner[36] и цюрихские газеты на английском и французском языках. Джейсон и Мари, сидя за столом друг против друга, просматривали новости.
— У тебя есть что-нибудь? — спросил Борн.
— Этого старика, сторожа с набережной Гизан, позавчера похоронили. У полиции пока нет ничего конкретного. Они говорят «следствие продолжается».
— Здесь немного подробнее, — сказал Джейсон, неловко отложив газету забинтованной рукой.
— Как рука? — спросила Мари.
— Лучше. Пальцами владею уже свободнее.
— Это я заметила.
— Каждый понимает в меру своей испорченности. — Он свернул газету. — Вот здесь. Они повторяют то, что говорили тогда. Чешуйки, следы крови были подвергнуты анализу. Но появилось нечто новое. Остатки одежды — раньше о них не упоминалось.
— Могут возникнуть сложности?
— Для меня нет. Моя одежда была куплена в каком-то универмаге. А как насчет твоего платья? Какой-нибудь особый покрой или ткань?
— Ты вогнал меня в краску: нет. Вся моя одежда была сшита одной оттавской портнихой.
— Стало быть, происхождение ее установить нельзя?
— Не вижу, как это можно сделать. Шелк отрезан от одного рулона в нашем отделении. Он поступил из Гонконга.
— Ты ничего не покупала в магазине гостиницы? Что-нибудь такое, что могло быть на тебе. Платок, булавка, в этом роде?
— Нет, такие покупки я делаю редко.
— Хорошо. А твоей подруге не задавали вопросов, когда она уезжала из гостиницы?
— У стойки — нет, я же тебе говорила. Только двое мужчин, с которыми ты видел меня в лифте.
— Из французской и бельгийской делегаций.
— Да. Все было отлично.
— Давай еще раз проверим.
— Да нечего проверять. Поль — тот, что из Брюсселя, — ничего не видел. Его свалили с кресла на пол, там он и лежал. Клоду — помнишь, он пытался нас остановить, — показалось, что это я была на сцене. Но он не успел поговорить с полицией, был ранен в толпе, и его забрали в лазарет.
— Но за это время он мог что-нибудь сказать, — перебил ее Джейсон, вспомнив ее слова о том, что «он не был уверен».
— Да. Но я думаю, он знал о главной цели моего присутствия на конференции, и то, как я представилась, его не обмануло. Если так, это должно было подкрепить его решение остаться в стороне от событий.
Борн взял кофе и сказал:
— Объясни-ка мне еще раз. Вы искали… союзников?
— Ну, скажем, прощупывали почву, так вернее. Никто не выйдет и не скажет прямо, что у его страны есть финансовые интересы, совпадающие с интересами вашей страны, и они готовы заплатить за доступ сырья на канадский рынок или какой-нибудь другой. Но можно приметить, кто с кем встречается за выпивкой или обедает. А иногда какой-нибудь тупица, вроде делегата из Рима, о котором известно, что ему платит Аньели,[37] подходит и спрашивает тебя, насколько серьезно смотрят в Оттаве на законодательство о декларациях.
— Я опять не уверен, что понимаю.
— А надо бы. Как раз твою страну этот предмет очень заботит. Кто чем владеет? Сколько американских банков контролируется деньгами ОПЭК?[38] Сколько предприятий принадлежит европейским или японским корпорациям? Сколько сот тысяч акров земли куплено капиталом, переведенным из Англии, Италии, Франции? Мы все этим озабочены.
— Правда?
Мари рассмеялась:
— Ну как же! Ни от чего человек так не впадает в национализм, как от мысли, что его страной владеют иностранцы. Со временем он может привыкнуть к тому, что проиграл войну — это означает только, что враг был сильнее. Но если он проиграл экономику своей страны, это значит, что враг оказался ловчее. В этом случае оккупация длится дольше, рубцы заживают медленнее.
— Ты, должно быть, много думала об этих вещах?
На какой-то миг взгляд Мари утратил всякий налет юмора, и она ответил серьезно:
— Да. Я думаю, это очень важные вещи.
— В Цюрихе ты что-нибудь разузнала?
— Ничего особенного. Деньги летают из страны в страну. Профсоюзы стараются изыскать внутренние источники инвестиций, а бюрократический аппарат ищет другие пути.
— В телеграмме от Питера сказано, что твои ежедневные отчеты превосходны. Что он имел в виду?
— Я нашла нескольких экономических прилипал, которые, полагаю, могли использовать важных лиц в Канаде для покупки канадской собственности. Я не называю тебе их имена просто потому, что они тебе ничего не скажут.
— А я и не собирался их выпытывать, — возразил Джейсон, — но думаю, что ты и меня причисляешь к таким прилипалам. Не в отношении Канады, а вообще.
— Я тебя не исключаю. Схема тут такая: ты можешь быть участником финансового картеля, созданного для всевозможных незаконных закупок. Это я могу легко проверить, но не хочу делать это по телефону. Или по телеграфу.
— А вот теперь я хотел бы знать поподробнее. Что ты имеешь в виду?
— Если за дверью какой-нибудь транснациональной корпорации есть некая «Тредстоун-71», то можно узнать, какая это компания и за какой дверью. Я хочу позвонить Питеру из Парижа по телефону-автомату. Скажу ему, что в Цюрихе мне попалось название «Тредстоун-71» и что оно меня беспокоит. Попрошу его провести ТР — тайное расследование — и скажу, что перезвоню.
— И если он найдет?
— Если она существует, он ее найдет.
