Лен Дейтон - Смерть - дорогое удовольствие
– Я хочу, чтобы вы помогли мне найти Дэтта.
– Помощи, – сказала она. – Что-то новенькое. Вы врываетесь сюда и предъявляете свои требования. Приди вы сюда просить о помощи, я могла бы вам больше посочувствовать. Чего вы хотите от Дэтта?
– Мне нужен Куан. Именно он в тот день убил в клинике девушку. Я хочу его найти.
– Это не ваше дело – его искать.
– Вы правы, это дело Люазо, но за совершенное преступление Люазо держит в тюрьме Бирда, и будет продолжать держать его там.
– Люазо не станет задерживать невинного человека. Фу, вы не знаете, как он заботится о святости закона и тому подобных вещах.
– Я британский агент, – сказал я. – Вы и сами уже знаете, так что я не говорю вам ничего нового. Бирд – тоже.
– Вы уверены?
– Нет, не уверен. В любом случае, я буду последним, кому об этом скажут. Он не из тех, с кем я могу контактировать официально. Это просто моя догадка. Думаю, Люазо получил указания задержать Бирда за убийство, с доказательствами или без них, поэтому Бирд обречен, если я не передам Куана в руки Люазо.
Мария кивнула. Я продолжал:
– Ваша мать живет во Фландрии. Дэтт имеет дом по соседству и бывает там, верно? – Мария кивнула. – Я хочу, чтобы вы отвезли американца в дом своей матери и ждали, пока я вам не позвоню.
– У нее нет телефона.
– Ну-ну, Мария. Я проверял: у вашей матери есть телефон. Кроме того, я звонил своим людям здесь, в Париже. Они привезут в дом вашей матери кое-какие бумаги, для чего им понадобится пересечь границу. Независимо от того, что я скажу, не приходите без них к Дэтту.
Мария кивнула.
– Я помогу. Я помогу вам привлечь этого ужасного Куана. Я его ненавижу.
– А Дэтт, вы и его ненавидите?
Она бросила на меня изучающий взгляд.
– Иногда, но иначе, – сказала она. – Видите ли, я его незаконная дочь. Наверное, вы проверили и в это тоже?
Глава 27
Дорога была прямой. Ей нет дела до географии, геологии или истории. Вылизанное скоростное шоссе пугает детей и разделяет соседей, пролегая сквозь сердце самых маленьких деревень. Это логично, оно должно быть прямым. Мимо пролетали тщательно выполненные дорожные указатели – названия деревень и время церковной службы; потом потянулись пыльные группки домов, в которых редко были заметны признаки жизни. В Ле Шато я свернул с главной дороги и поехал по проселку. Увидев впереди знак с надписью «Плезир», я сбавил скорость. Это было нужное мне место.
Главная улица поселка отражала дух французской провинции: на ней лежал толстый слой пыли от проходящего транспорта. Ни одна из машин не останавливалась. На улице, достаточно широкой для того, чтобы по ней в ряд могли проехать четыре машины, почти не было движения.
Плезир стоял на дороге, ведущей в никуда. Только изредка забредал в Плезир водитель, неправильно выбравший путь на Сен-Квентин и пытающийся вернуться на дорогу Париж – Брюссель. Несколько лет назад, когда строили скоростную магистраль, тяжелые грузовики проходили через поселок, но ни один из них там не останавливался.
Жара сегодня была испепеляющей. Четыре шелудивые собаки, насобирав на помойках достаточно еды, наелись и теперь спали посреди дороги. Ставни всех домов были крепко закрыты, серые и пыльные под палящим полуденным солнцем, которое почти не оставляло тени.
Я вышел из машины возле заправочной станции – старой и обслуживаемой вручную. Оборудование еле держалось на бетонных столбах. Я подошел и сильно постучал в двери гаража, но ответа не дождался. Единственным транспортным средством в поле моего зрения оказался старый трактор, застывший в нескольких ярдах впереди меня. На другой стороне улицы стояла лошадь, привязанная к ржавому остову какого-то сельскохозяйственного орудия, лошадь отгоняла мух, махая хвостом. Мотор трактора был еще теплый, тогда я снова постучал в дверь гаража, но единственным ответным движением был взмах лошадиного хвоста. Я пошел по безмолвной улице, и камни жгли мне подошвы сквозь подметки обуви. Одна из собак, та, у которой не хватало левого уха, проснулась и отползла в тень трактора. Она неохотно тявкнула, когда я проходил мимо, и опять заснула. Из окна, уставленного горшками с аспидистрой, смотрели кошачьи глаза. Над окном висела старая деревянная вывеска, на которой едва различалась надпись «Кафе». Дверь была тугой и открывалась с шумом. Я вошел.
Возле бара стояло около полудюжины людей. Они не разговаривали, и у меня возникло было такое ощущение, что они следили за мной с того момента, как я вышел из машины. Теперь они уставились на меня.
– Красного вина, – сказал я. Старуха за стойкой бара, не мигая, посмотрела на меня и не двинулась. – И бутерброд с сыром, – добавил я.
Ей потребовалась еще минута, чтобы достать бутылку, ополоснуть рюмку и налить мне вина. Все это она проделала, не сходя с места. Я повернулся в сторону зала. Мужчины были в основном сельскохозяйственными рабочими, на сапогах налипли тяжелые комья грязи, грязь глубоко въелась в кожу их лиц.
Столик в углу занимали трое мужчин в костюмах и белых рубашках. Хотя время обеда давно уже прошло, у них за воротники были заткнуты салфетки, и они в больших количествах поглощали хлеб с сыром, запивая его красным вином. Они продолжали есть – единственные люди в зале, кто не смотрел на меня, не считая мужчину в дальнем конце комнаты, который, положив ноги на стул, увлеченно раскладывал пасьянс. Он вытаскивал карту из колоды, бесстрастно, как компьютер, разглядывал ее и укладывал лицевой стороной вверх на мраморный стол. Я следил за ним около минуты, но он даже не заметил.
Комната была темной: свет пробивался только через джунгли растений на окне, других источников света не было. На мраморных столешницах лежали салфетки, подкладываемые под кружки и рюмки, на них была реклама аперитивов. Салфетки использовались многократно. В баре, покрытом коричневым лаком, теснились ряды бутылок, а над ними громоздились старые часы, которые, давным-давно остановившись, показывали три часа тридцать семь минут. На стенах висели старые календари, под окном лежал аккуратно сложенный сломанный стол, половицы скрипели при каждом шаге.
Несмотря на жаркий день трое мужчин придвинули свои стулья поближе к угасшей плите в центре комнаты. Плита потрескалась, и из нее на пол просыпалась холодная зола. Один из мужчин выколачивал о плиту свою трубку, и падающий из нее пепел был похож на песок из песочных часов.
– Я ищу мсье Дэтта, – сказал я, обращаясь ко всем сразу. – Где здесь его дом?
Ни у кого даже не изменилось выражение лица. С улицы донесся испуганный собачий вопль. Из угла раздавалось ровное постукивание карт по мрамору стола. Других звуков не было.
Я сказал:
– У меня для него важные новости. Я знаю, что он живет где-то здесь, в деревне.
Взгляд мой перебегал от лица к лицу в поисках проблеска понимания, но ничего не находил. Собаки на улице затеяли драку: оттуда неслись звуки ярости, тихое рычание и неожиданные взвизгивания.
– Это Плезир? – спросил я. Ответа не было. Я повернулся к женщине за стойкой бара. – Эта деревня называется Плезир?
Она едва улыбнулась.
– Еще графин красного, – крикнул один из мужчин в белых рубашках.
Женщина за стойкой достала литровую бутылку вина, налила в графин и пододвинула его к краю. Мужчина, заказывавший вино, с салфеткой за воротничком и вилкой в руке, прошел к стойке. Схватив графин за горлышко и вернувшись на свое место, он налил себе рюмку вина и сделал большой глоток, затем, держа вино во рту, откинулся на спинку стула, встретился со мной глазами и проглотил вино. Собаки опять начали драться.
– Они становятся злобными, – заметил мужчина. – Похоже, пора избавиться от одной из них.
– Избавьтесь от всех, – посоветовал я.
Он кивнул. Я допил вино.
– Три франка, – сказала женщина.
– Как насчет бутерброда с сыром?
– Мы продаем только вино.
Я положил на стойку три франка. Мужчина в углу закончил раскладывать пасьянс и сложил потрепанные карты, потом допил вино и отнес пустую рюмку и засаленную колоду карт на стойку. Положив и то, и другое, он опустил сверху две двадцатифранковые банкноты, отер руки о полы своей рабочей куртки и несколько мгновений внимательно смотрел на меня. Глаза его были живыми и встревоженными. Он повернулся к двери.
– Вы можете сказать мне, как добраться до дома мсье Дэтта? – снова спросил я женщину.
– Мы только продаем вино, – буркнула она, сгребая монеты.
Я вышел на раскаленное полуденное солнце. Мужчина, раскладывавший пасьянс, медленно шел к трактору – высокий человек, который, похоже, лучше питался и казался более сообразительным, чем местные жители. Он выглядел лет на тридцать, и походка у него была, как у всадника. Дойдя до бензозаправки, он тихонько свистнул. Дверь немедленно отворилась, и вышел служащий.
