Брайан Аберкромби - Хофманн
Тальков в задумчивости стоял у окна, когда в комнату вошел его секретарь Михаил Гурбаткин и положил на стол папку. Хотя Гурбаткин передвигался почти бесшумно, Тальков сразу заметил его приход, так как давно ждал этот документ. Он быстро подошел к столу, пробежал глазами густо исписанный лист бумаги, лежавший в папке, и с облегчением вздохнул. Отдельные части головоломки сложились наконец в единую картину. Он снял трубку черного телефона, стоящего справа: «Пришлите ко мне Хофманна», — откинулся в кресле и стал ждать. Через четверть часа в комнату без стука вошел Хофманн. Тальков жестом предложил ему сесть. Хофманн остановился в нерешительности.
— Вы хотели со мной поговорить, товарищ генерал?
— Садись, Ханнес. Здесь мы можем свободно разговаривать. Это помещение пока не прослушивается. Пожалуй, единственное рядом с залом заседания Политбюро.
— Ты в этом так уверен?
— Да. Да садись же ты наконец!
Хофманн сел в неглубокое, обтянутое красной кожей, кресло.
— Мы последний раз виделись с тобой здесь несколько месяцев назад. Уже тогда я намекнул тебе на возможность вернуться к операции «Прогулка».
Хофманн непонимающе уставился на Талькова.
— Я тогда подумал, что неправильно тебя понял. Операция «Прогулка» провалилась семь лет назад. Тогда в Базеле убили югославского курьера, и, как ты мне сам рассказывал, все документы были украдены.
Тальков спокойно закурил сигарету и предложил Хофманну, но тот отказался.
— Я все время забываю, что ты больше не куришь. Петр Добрунек, собственно говоря, не был курьером, а всего лишь мелким служащим в югославском консульстве. Я в своем роде злоупотребил, использовав его как курьера. Его смерть была для меня тяжелым ударом, в этом ты прав. И, конечно, еще большим ударом было исчезновение документов. О чем я тебе, однако, не рассказывал, так это об особом аспекте этого дела, который меня долго беспокоил. Я замаскировал Добрунека под фотографа-любителя. В момент, когда его застрелили, он, видимо, нажал на спусковую кнопку фотоаппарата. С большим трудом мне удалось получить отпечаток единственного кадра, который был на пленке Добрунека и который был засекречен базельской полицией. Швейцарцы не знали, что делать с этой фотографией, и дело, если ты помнишь, через некоторое время сдали в архив. А фотография чрезвычайно интересная.
Тальков выдвинул ящик стола и, достав регистратор, вытащил из него фотографию и протянул Хофманну. Тот долго молча смотрел на нее и затем вернул Талькову.
— Четкое изображение мужчины в маске. Лица не разглядеть, немудрено, что швейцарцы закрыли дело.
— Ну, ну. Не спеши. Можно, например, разглядеть костюм. Насколько я знаю, швейцарцы потратили немало сил, чтобы разыскать эту группу — но… безрезультатно. Мне же было несложно отыскать эту компанию. Мы могли большинство из них обезвредить — это были южноафриканские наемники. Но я установил еще кое-что. Я проконсультировался с несколькими специалистами, и мы все уверенно пришли к одному результату: у убийцы Добрунека один глаз стеклянный — левый! Это всего лишь слабая зацепка, но у меня было много времени для моего расследования. Короче: я нашел этого человека. Это англичанин, киллер, профессиональный убийца Джек Бринэм. Досадно, что мне до сих пор не удалось разузнать — кто был заказчиком. Что мне доставляло еще большую головную боль, так это местонахождение бумаг. То есть я хочу знать абсолютно точно: где микропленка?
Хофманн смотрел на него, морща лоб.
— Какая микропленка? Ты мне говорил, что в кофре были только бумаги.
— Ну, бумаги, в общем-то, не представляли никакой ценности и должны были на самом деле отвлечь внимание от истинного содержания этой фотосумки: в двойном дне находилась кассета с микропленкой, на которой были отсняты документы.
— Ты мне никогда не говорил, о каких документах идет речь.
— Среди прочего там были схемы советской космической станции, с которой можно поражать американские ракеты.
Хофманн подскочил в кресле.
— И ты говоришь об этом так просто, как будто это ничто, пустяк! А я об этом даже ничего не знаю!
— Ваши люди из Штази знают далеко не все. — Тальков ухмыльнулся. — Мы информируем наши братские страны не обо всем, что мы делаем. Вы тоже не сразу информировали нас об этих ребятках из ФРГ, этих борцах из «Фракции Красной Армии» и о том, как вы их используете.
Хофманн, протестуя, поднял руки.
— Стоп! Это нечестно. Все это личное дело Председателя Государственного совета. Я и в прошлый раз не мог сообщить тебе ничего конкретного. Я знаю только то, что мы их поддерживаем. А как широко мы их используем, я до сих пор не знаю. Я могу попытаться что-нибудь разнюхать. Но это сложно. Для этого мне нужно будет взять на крючок Мильке…
Тальков, рассмеявшись, прервал его.
— Хорошо, хорошо. Давай вернемся к нашей теме. Американцы заняты разработкой системы отражения наших ракет при помощи лазера. Но они не знают, что мы уже давно работаем над значительно более эффективным оборонительно-наступательным оружием, предназначенным для размещения на космических станциях. Испытания прошли многообещающе. Об этих планах, среди прочих материалов, и шла речь в микропленке.
— А зачем ты переправлял это на Запад?
— Хотел подстраховаться. Когда Леонид, мой друг и соратник, заболел, я стал искать возможность устроить себе на Западе своего рода страховку. И как всегда, попади эти материалы в чужие руки, для меня это было бы катастрофой. Но они пропали. А теперь я их снова нашел. Они в Лондоне.
— И все эти семь лет вы тихо и спокойно сидели?
— Ну нет! Но до недавнего времени они были недосягаемы и для заказчиков Бринэма. Они лежали на 800‑метровой глубине, на дне моря у американского побережья.
— Ну, ты даешь!
Тальков рассмеялся и встал. Он закурил новую сигарету и стал ходить взад и вперед от окна к столу.
— Вначале я шаг за шагом отслеживал все обстоятельства самыми окольными путями. Бринэм, видимо, догадывался, что в Базеле он урвал чрезвычайно дорогой товар. Он явно решил сделать бизнес, собственный бизнес, и отправил кофр не в Англию, а в Америку. Во время шторма в апреле 1977 года яхта, на которой находился кофр, затонула у американского побережья. Глубина большая, ее не стали поднимать. Официально Бринэм и не мог ничего предпринять, так как дело весьма секретное. А одновременно за ним следил и заказчик, желавший получить микропленку. Поэтому Бринэм залег. Заказчик, видимо, перестал выслеживать его на предмет выяснения — где спрятана микропленка, зачем делать работу, которую Бринэм и так сделал бы в своих личных интересах. Но это все домыслы, так как я не знал, кто является заказчиком. Во всяком случае, несколько месяцев назад группа водолазов, ныряльщиков стала пытаться поднять со дна золотые и серебряные сокровища испанского галеона. Сегодня я получил подтверждение, что на этом месте действительно лежит испанский галеон, однако он не мог иметь на борту никаких сокровищ. Зато яхта лежит поблизости. Я с минуты на минуту ожидаю фотографию Бринэма, запечатлевшую его на борту экспедиционного судна — насколько я знаю, это будет его первая у нас фотография… У меня от такого длинного рассказа во рту пересохло. Ты выпьешь со мною чаю?
Хофманн кивнул. Новости явно лишили его дара речи. Тальков снял трубку белого телефона и заказал два стакана чая. Пока ждали чай, оба молчали. Потом его принесли, и оба, также молча, стали пить. Затем вошел Гурбаткин и положил Талькову на стол фотографию. Тальков внимательно изучил ее и протянул Хофманну. Это было явное увеличение фрагмента какой-то фотографии. На ней был изображен человек, поднимающийся из трюма корабля. Можно было различить лишь голову — голова маленькая, характерные черты лица, глубокие складки, седые волосы, повязка на левом глазу и небольшой шрам над правым. Тальков снова сел за письменный стол.
— То, что я рассказал тебе, и то, что ты держишь в руках, — результат долгой, кропотливой работы и сложных расчетов. Я знаю, что Бринэм спрятал микропленку и находится сейчас в Лондоне. Мы должны теперь непременно ее заполучить.
Хофманн поставил стакан на маленький столик рядом со своим креслом.
— И для этого Хофманн должен отбыть в Лондон.
— Точно так, дорогой Ханнес, мы начинаем четвертую фазу, как будто семилетнего перерыва и не было. А теперь — о деталях.
Тальков снова полез в ящик письменного стола, достал зеленую папку, вынул из нее два документа и протянул Хофманну. Потом подошел к стенному шкафу в дальнем углу комнаты, рядом с железной кроватью, достал маленький серый чемоданчик, который положил на постель. Он повернулся к Хофманну и, когда тот взглянул на него, подмигнул:
— Игра начинается!
* * *Сементов стоял у окна своего кабинета на третьем этаже здания КГБ на Лубянке и не отрываясь смотрел на бронзовую статую основателя советской тайной полиции Феликса Дзержинского. Когда раздался зуммер, он повернулся. Дверь, почти незаметная на фоне панелей красного дерева, которыми были обшиты стены, открылась, и в комнату вошел невзрачный светловолосый человек среднего роста. Алексей Мартоковский на добрых двадцать лет был моложе своего шефа, но этих людей связывала долгая и тесная дружба. Они молча пошли навстречу друг другу и пожали руки. Сементов знаком велел Мартоковскому остаться в пальто, вытащил из-под своего огромного письменного стола толстый портфель и махнул блондину рукой, чтобы тот следовал за ним. Оба молча покинули комнату. Сементов взял пальто, и они вышли из здания через боковой выход. Они пересекли площадь Дзержинского и пошли по улице имени 25‑летия Октября, к Красной площади. Когда они проходили мимо ресторана «Славянский базар», знаменитого, кроме всего, и тем, что в канун «смутного времени» именно здесь родилась идея создания театра МХАТ, Сементов нарушил молчание.
