Норман Мейлер - Призрак Проститутки
Любопытный это был период. Колесики закрутились, когда отец вернулся из Токио и ему поручили реорганизовать ДжиМ/ВОЛНУ, придав ей более оперативный характер. К марту мы все были сокращены, на что ушло почти столько же времени, как на расширение операции. Отцу тяжело было производить перемещения, и, побывав с заданиями в районах земного шара, которые он считал совсем не подходящими для человека с его опытом, он теперь внимательно изучал досье № 201 каждого офицера, которого перебрасывали в нежеланную резидентуру, а если человек ехал с семьей, отец и вторично просматривал его досье. Я считал такое поведение благородным, пока не понял, что Кэл решил обезопасить заодно и себя, не желая, чтобы потом на него писали жалобы из-за неправильных действий.
Группы, которые мы засылали на Кубу в эти первые месяцы 1963 года, подбирались обычно с учетом бюджета. Любой проект, достаточно долго проболтавшийся на бумаге и потребовавший значительных расходов, получал разрешение Кэла гораздо легче, чем новая операция, которую можно без лишних затрат отменить. Поскольку при такой практике осуществлялись обычно проекты Билла Харви за счет новых, задуманных Кэлом, я тоже считал это более чем справедливым, пока опять-таки не понял, что наравне с благородными побуждениями отцом двигали и низменные.
— Не могу я без конца объяснять аудиторам Фирмы, — сказал как-то Кэл, — что операция, которая сожрала столько денег и которую я закрыл, потому что она не дает никаких результатов, была начата Биллом Харви и не является моей ошибкой. Эти аудиторы никогда ничего не слушают. Такие ленивые — за буквой закона ничего не видят.
Так продвигалось мое образование.
Однако самой крупной нашей проблемой в тот период были переговоры между Белым домом и Кремлем. Обе державы наблюдали за поэтапным вывозом ракет, а в этом деле возникали загвоздки. Бобби Кеннеди время от времени заставлял нас совершать налеты — ничего серьезного, что нанесло бы удар по переговорам, но, если Кастро не выполняет некоторых обязательств, взятых на себя Хрущевым, мы, в свою очередь, можем не отказываться от высадок на кубинский берег. Все было точно сбалансировано. Беда, однако, состояла в том, что эмигранты дергали струны, совершая собственные, несанкционированные налеты. «Альфа-66», «Второй фронт» или любая более низкопробная группка (названия их менялись быстрее, чем мы успевали заменить фишку на их досье) отправлялась на Кубу — случалось, ей удавалось выстрелить ракетой по советскому судну или взорвать мост на каком-нибудь проселке, ведущем к берегу. Это называлось точной сбалансировкой с китайским камертоном. Русские жаловались, что мы поддерживаем подобные действия, а майамским кубинцам только и надо было, чтобы Советы так считали.
С точки зрения Кеннеди, не время было для подобных недоразумений. Сенатор Китинг из Нью-Йорка, взлетевший вверх как политик на республиканских лозунгах, утверждал, что Советы забили несколько кубинских пещер ракетами, которых мы не засекли. Хелмс засыпал Кэла требованиями добыть больше разведданных. Однако проверить утверждения Китинга не представлялось возможным. К нам продолжали поступать донесения от наших агентов на Кубе, что Кастро запасается вооружением, пряча в пещерах танки, боеприпасы, даже самолеты. Если вход в пещеру загорожен и возле нее стоит охрана, любой крестьянин, передавая свои наблюдения подпольной группе, вполне мог принять большой газовый баллон за ракету. А если он этого не сделал, то эмигранты в Майами, передавая подобные вести Китингу, приправляли перцем информацию.
Да, равновесие было деликатное, и 31 марта Белый дом объявил, что «примет все необходимые меры, чтобы прекратить вылазки эмигрантов». В эти меры были вскоре вовлечены Береговая охрана, Иммиграционная служба, ФБР, таможня и ДжиМ/ВОЛНА. Правительство, как я обнаружил, является органом, отличающимся одной особенностью — оно никогда не оглядывается назад. ФБР объехало многие лагеря эмигрантов в Южной Флориде и вернулось оттуда с ящиками, полными бомб, и целыми грузовиками динамита. Местные кубинцы были привлечены к суду. Мы прекратили оказывать финансовую поддержку Хосе Миро Кардоне и Кубинскому революционному совету, а Совет национальной безопасности прикрыл все рейды Кэла.
— Политика — она как погода, — сказал на это Кэл. — Надо просто переждать. — И передал мне через стол докладную. — В следующий раз, когда будешь во Флориде, прежде всего займись этим. Поступило это ко мне от джентльмена по имени Сапп. Чарлз Сапп. Начальник полицейской разведки в Майами. Учитывая характер его работы, странная у него фамилия, верно?
Мы посмеялись, но докладная по-прежнему лежала передо мной на столе. Она была озаглавлена: «Насилие, дотоле направленное против кастровской Кубы, теперь может быть повернуто против правительственных учреждений в США».
— Я позвонил мистеру Саппу, — сказал Кэл. — Он стал мне говорить про настроенных против Кастро экстремистов. Горячие головы. Дикие койоты. После октября, когда мы не начали войну, появились новые психи. Прямо сейчас в Малой Гаване, Корал-Гейблз и Коконат-Гроув в почтовые ящики кладут листовки. Я записал текст по телефону. — И Кэл прочел: — «Кубинские патриоты, посмотрите правде в лицо. Только в одном случае развитие событий приведет к тому, что кубинские патриоты смогут победоносно вернуться к себе на родину. Это будет актом Господним. Господь посадит в Белый дом техасца, друга всех латиноамериканцев».
— От кого же это исходит? — спросил я.
— Фамилии нет. Подписано: «Техасец, которого возмущает ориентация на Восток, контролирующая, унижающая, порочащая и закабаляющая его родной народ». Формулировка приводит на ум Общество Джона Берча[208].
— Да, — согласился я. — Несчастный закабаленный американский народ.
— Ну, не надо вставать в позу человека с высшим образованием, — сказал Кэл. — Становясь в позу превосходства по отношению к Обществу Джона Берча, ничего не решишь.
— Что ты хочешь сказать, черт возьми?
Я никогда не позволял себе так разговаривать с отцом. Я забыл, какой у него горячий нрав. Казалось, по другую сторону стола распахнулась дверь в пылающую печь.
— Ну ладно, — сказал я. — Извини.
— Извинение принято. — Он поймал мои слова на лету, подобно тому, как собака ловит кусок мяса.
Но я тоже распалился:
— Ты что, действительно считаешь, что мы закабалены?
Он прочистил горло.
— Мы заражены.
— Кем?
— Это сложный вопрос, не так ли? Но спроси себя, есть ли у Кеннеди представление о первостепенных ценностях.
— Ну и что, если нет?
Он все еще тяжело дышал.
— В Сент-Мэттьюз наставник говорил нам, что человек, не имеющий представления о первостепенных ценностях, очень скоро может пойти на сговор с дьяволом.
— И, насколько я понимаю, ты этому веришь.
— Конечно, верю. А ты нет?
— Я бы сказал — наполовину.
— Это чертовски неудовлетворительное высказывание, — сказал Кэл. — Наполовину веришь. Зачем ты пошел работать в управление?
Это он уже зашел слишком далеко.
— Я люблю эту работу, — сказал я.
— Такого ответа недостаточно. Неужели ты не понимаешь, что, борясь с Кастро, мы боремся с коммунизмом в его самой мужественной форме? Своим примером Кастро взывает к трем четвертям мира, которые предельно бедны. Чрезвычайно опасный человек.
Я промолчал. А сам думал, что Фидель только наполовину отвечает описанию отца. Другая же половина может оказаться близкой той половине Кеннеди, которая, как я подозревал, склонялась к диалогу с Фиделем Кастро. Но я тоже был человек половинчатый, готовый жить с бородачом и равно готовый содействовать его немедленному уничтожению. Нет, я ничего не мог сказать отцу.
— Тебя бы удивило, если бы ты узнал, что наш дорогой друг Хью Монтегю мог написать это письмо в стиле Общества Джона Берча? — сказал вдруг Кэл.
— Нет, — ответил я, — это исключено. Он ненавидит такой стиль.
— Тем не менее он действительно считает, что некая сатанинская сила способствует деградации наших рядовых людей, заражает их и — да, я произнесу это слово — порабощает, лишая ценностей и добродетелей, которыми мы раньше обладали.
— Неужели Хью настолько ненавидит Кеннеди?
— Возможно.
— Со слов Киттредж, у меня такого впечатления не создалось.
— Киттредж предстоит еще многое узнать про Хью.
— Дассэр.
Разговор для него был окончен. Глаза потухли, и сильное лицо приняло непреклонное выражение, как, наверно, в колледже, когда он боролся за звание второго всеамериканского игрока.
— Будь осторожен во Флориде, — сказал мне отец.
В последующие две недели в Майами было тихо, но на калье Очо атмосфера была, бесспорно, мрачная: когда мы пили в наших дырах, раздавались шуточки насчет того, что сейчас в окно влетит сумка с зарядом. Ситуация напоминала мне жаркие летние дни в юности, когда часами в воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения и я был уверен, что ночью что-то произойдет, но ничего не происходило.
