Лев Самойлов - Прочитанные следы
Потом разговор коснулся семьи Семушкиных. Нина Викторовна спросила:
— Алеша — ваш друг?
Анка неожиданно вспыхнула, смутилась, на глазах выступили слезы.
— Что с вами? — удивилась и огорчилась Нина Викторовна. — Простите меня, если мой вопрос оказался некстати.
— Нет, ничего… — ответила Анка. — Да, мы друзья с Алешей. Но я не понимаю…
— Что вы не понимаете? — Нина Викторовна, чувствуя, что девушке нелегко говорить о личном, обняла ее за плечи и прижала к себе.
Анка почувствовала доверие к этой красивой молодой женщине. Как это случается с людьми, молча переживающими какое-либо горе, ей захотелось вдруг рассказать обо всем, что тревожит и волнует ее. И Нина Викторовна услышала взволнованный рассказ о первой любви.
— Когда приехал Алеша, — говорила Анка, — мы с ним в тот же день встретились. Ведь не виделись почти целый год. А потом уж так повелось: каждый день встречались: то он за мной на работу зайдет, то утром, когда я на службу спешу, он меня встретит. Каждое воскресенье вместе. А сейчас… — Анка опустила голову. — Вроде как избегает меня Алеша. При встречах все больше молчит, домой торопится.
Девушка подняла голову и посмотрела на Нину Викторовну широко раскрытыми печальными глазами.
— Ведь в горе сердце особенно открывается, поддержки просит, а Алеша словно замок на свое сердце повесил.
Анка замолкла и горестно вздохнула. Нина Викторовна почувствовала, как волна неизъяснимой нежности охватывает ее. Эх, Анка, Анка, милая девчуша! Она напомнила недавнее прошлое. Точно так же и сомнения, и тревогу доводилось испытывать ей, лейтенанту Строевой, когда командир роты разведчиков Андрей Васильев долго не показывался в отделе полковника Родина. Или когда он, торопясь по срочному служебному делу, слишком поспешно и, как ей казалось, чересчур сухо здоровался с переводчицей отдела.
Нина Викторовна еще крепче обняла Анку, и девушка доверчиво прижалась к ней.
— Знаешь, Аннушка, — доверительно зашептала молодая женщина, — мужское сердце — оно как-то по-особенному устроено. Ведь вот мы, женщины, когда приходит горе, ищем опоры, поддержки, откровенничаем, и нам легче становится. А мужчины, они чаще всего наоборот. В себя уходят, людей сторонятся. Может быть, это и потому, что горем своим не хотят любимого человека огорчать, а может быть, слабости своей стыдятся… Чудаки!
— Чудаки! — как эхо повторила Анка.
— И Алеша, наверное, тоже, — продолжала Нина Викторовна. — Тяжело ему сейчас, очень тяжело. Любимого отца потерял, вот он и затаился, ушел в себя, переболеть в одиночку хочет.
В теплом, задушевном разговоре незаметно сокращался путь. А он был длинным — путь до дома Курманаева. Анка, знавшая все переулки и тупики Мореходного, вела Нину Викторовну кратчайшей дорогой, и все же прошло не меньше сорока минут, пока не показались, ярко блестя на солнце, крыши Зеленохолмья.
Нина Викторовна, впервые оказавшаяся здесь, была поражена величавой и будто застывшей красотой Зеленых Холмов. Ей открылась удивительная картина: цветы… цветы… Ярко-желтые и ослепительно белые, они сливались с золотистым цветом песчаного берега, с бескрайней синевой гладкого, как зеркало, моря, с цветом неба, казавшимся здесь особенно голубым.
Дом Курманаева, второй с края, был обнесен высоким забором, поверх которого в несколько рядов протянулась колючая проволока. Возле калитки стояла скамейка. Анка, сделав знак Нине Викторовне, чтобы та подождала, вскочила на скамейку, на цыпочках дотянулась до верха забора и, приложив руки ко рту, прокричала нараспев:
— Дя-дя Ах-мет!
Где-то неподалеку откликнулась собака, ее хриплый лай слышался все ближе. Собака, рыча, неслась к забору, а вскоре до слуха Нины Викторовны донесся скрип сапог и самого хозяина.
— Ну, кто здесь еще? — послышался недружелюбный голос Курманаева. Калитки он не открывал.
— Это я, дядя Ахмет, Куликова, Аня! — крикнула Анка, легко спрыгивая со скамейки.
— А-а, это ты, Анка! — голос Ахмета зазвучал мягче, и Нина Викторовна с благодарностью взглянула на девушку. Без помощи Анки ей вряд ли удалось бы попасть в эту крепость.
Заскрипел затвор. Видимо, Курманаеву не слишком часто приходилось принимать гостей.
— Барс, смирно! — прикрикнул он на рычавшего пса, и собака затихла.
Медленно отворилась калитка. На пороге стоял Курманаев.
— Ну, заходи, заходи! — обратился он к девушке. — Каким тебя ветром занесло так рано? Э-э, да ты не одна. — Старик посмотрел в сторону Нины Викторовны и сделал нечто вроде полупоклона.
— Дядя Ахмет! — поспешно заговорила Анка, подзывая рукой молчаливо стоявшую Нину Викторовну. — К нам приехали друзья убитого Игната Петровича, отца Алексея. Они вместе на фронте воевали.
— Воевали? — При этих словах Курманаев высоко поднял брови и недоверчиво посмотрел на Васильеву.
Нина Викторовна мягко отстранила Анку и, улыбаясь, сказала:
— Действительно, я и муж вместе с Игнатом были на фронте. Мы только вчера приехали сюда и узнали о случившемся несчастье. Сегодня мы хотим навестить могилу нашего друга. Аннушка согласилась проводить меня к вам, чтобы купить цветы… белые розы.
Старик внимательно слушал. Потом он молча кивнул и посторонился, чтобы пропустить гостей.
Маленький сад Ахмета Курманаева содержался в идеальном порядке. Ровные, узенькие, плотно утрамбованные дорожки вели от клумбы к клумбе. Цветы росли всюду — не только на клумбах, но и вдоль дорожек, и возле самого дома, где они вились вокруг тонких, чисто оструганных жердей, достигавших до крыши. Живой, шевелящийся ковер из роз. Белые, красные, светло-желтые, они издавали дурманящий запах, от которого слегка кружилась голова.
Хозяин молча шел позади. Рядом с ним трусила крупная рыжая овчарка, послушная, как это заметила Нина Викторовна, не только голосу, но и взгляду хозяина.
Курманаев не был словоохотлив. Односложно ответив на два-три вопроса гостей, он внезапно заторопился, покинул их и почти побежал по направлению к дому.
Барс не пошел за хозяином. Он улегся на траве, положил голову на лапы и лежал неподвижно, не сводя внимательных, умных глаз с притихших, слегка напуганных женщин.
Вскоре вернулся Курманаев. Словно отвечая на вопросительный взгляд Анки, он коротко объяснил:
— Жену проведал. Совсем плохой стала.
Садовыми ножницами, прихваченными из дома,
Ахмет стал ловко срезать розы, выбирая наиболее яркие, пышные и красивые. Вскоре у него в руках расцвел большой букет — ароматный, с прозрачными слезинками еще не просохшей росы на лепестках.
Старик протянул букет Васильевой, и когда та открыла сумочку, чтобы достать деньги, придержал ее руку.
— Не надо денег.
— Не надо? — Нина Викторовна растерянно посмотрела на старика, потом на Анку.
— Как так не надо? — спросила она. — Мы ведь пришли купить цветы, а вы…
— Не надо денег, — повторил Курманаев. — Пусть и от меня память будет. Хоть и мало знал я этого человека, но, говорят, справедливый был.
Проговорив эту, видимо, необычно длинную для него фразу, Ахмет откашлялся в кулак и зашагал по направлению к калитке.
Барс нехотя поднялся, лениво потянулся и побежал за хозяином. Женщины переглянулись и пошли следом. Внезапно, пройдя несколько шагов, Ахмет остановился и быстрым шагом направился в сторону, влево, по узенькой тропке, тянувшейся в глубину сада. Здесь, почти у самого забора, отделявшего сад Курманаева от соседнего дома, спрятанные от нескромных глаз, рдели ярко-красные розы. Старик сорвал одну из роз и вернулся к своим посетительницам. На лице его играла едва уловимая усмешка. Он церемонно протянул розу удивившейся Анке и сказал, пряча улыбку:
— Это тебе, Анка, подари ее тому, кого ты крепче всех любишь.
— Спасибо, дядя Ахмет! — проговорила смутившаяся девушка.
Женщины вышли из сада. Следом за ними вышел Курманаев.
— Проверить сети, — коротко пояснил он. Сбоку бежал Барс. Пройдя несколько домов, Нина Викторовна оглянулась и увидела, как собака, уткнув нос в расщелину между двумя досками чужого забора, тихо и злобно рычала.
В тот же день, только значительно позже, полковник Дымов и профессор Васильев с женой навестили могилу Игната Петровича Семушкина. На кладбище они пробыли около часа. Уже косые тени сумерек падали на землю, когда друзья возвращались домой, оставив на небольшом холмике розы. Усталость и грусть сделали их всех малоразговорчивыми. Они шли очень медленно. Нина Викторовна опиралась на руку мужа. Дымов шагал несколько поодаль. Сегодня, после того как Васильева, вернувшись от Курманаева, обстоятельно, не упустив ни одной детали, рассказала обо всем полковнику, последнего словно подменили. Все время — и дома, и по дороге на кладбище, и сейчас, возвращаясь обратно, — он напряженно и сосредоточенно думал. О чем? По хмурому лицу полковника было видно, что он чем-то недоволен, словно допустил какой-то просчет, ошибку и сейчас снова и снова что-то взвешивает, ищет… Плечи его иногда удивленно приподнимались, и можно было подумать, что он разговаривает сам с собой. Пожалуй, так и было на самом деле. И причиной этому являлся Ахмет Курманаев. Какова его роль в странном и загадочном убийстве Семушкина? И вообще, существует ли связь между Курманаевым и неизвестным, которого ищет Дымов? Не принял ли он случайное стечение обстоятельств — спасение рыбака в штормовую ночь — за отвлекающий маневр врага?
