Иван Цацулин - Опасные тропы
— Милая… — Шавров притянул ее к себе, глядя девушке в глаза, не в силах выразить того, что переполняло его сердце.
Сосредоточенный, вернулся Соколов.
— Нагулялся я сегодня, еле ноги держат. Ну, вы, кажется, все-таки договорились?
— Дядя Ваня…
— Только о нашем уговоре помнить. Поняла?
— Да. Я буду осторожна.
— Смотри, не подведи. Да вы пошли бы в комнаты. Покажи ему наконец сорочки, которые ты для него купила. Идите, идите… — помог Шаврову подняться, выпроводил их с веранды. Затем расставил на столе шахматы и принялся над ними колдовать, кого-то поджидая.
Ельшин не заставил себя долго ждать.
— О чем задумались, ученый муж? — с присущей ему насмешливой улыбочкой осведомился он. — О судьбах мира?
Не поднимая головы от шахматной доски, «ученый муж» отозвался:
— О судьбах мира полезно бы подумать и вам.
— Я человек дела, я не размышляю, а борюсь за этот самый мир, насколько мне позволяют мои скромные возможности, — выспренность была в манере этого человека, ею он подменял искренность.
— Вы имеете в виду схватку с Гришиным? — поинтересовался Соколов.
— С агентом иностранной разведки по кличке пан Юлиан. — Помолчав, спросил вкрадчиво: — Возвращаетесь в Москву?
— Да, скоро уезжаю… Пора, творческий отпуск кончается, да и в учебный год надо будет включаться.
— Вы, конечно, довольны поездкой в наши края?
— Очень, — с чувством подтвердил Соколов, — повидал старых друзей… Откровенно говоря, прямо-таки не хочется уезжать отсюда!
— А я на вашем месте удрал бы в Москву без оглядки. И чем скорее, тем лучше.
— Почему? — удивился Соколов.
— Хотя бы потому, что следственные органы могут заинтересоваться некоторыми странными… совпадениями, — Ельшин хихикнул. — Например, почему Гришин убил техника Глухова именно в тот вечер, когда сюда приехали вы… Потом история со справкой. Вы появились в кабинете Василия Фомича, и документ будто испарился. Заметьте, все эти события разыгрались, когда сюда приехали вы, до вашего появления у нас тут было спокойно, никаких происшествий. Странно все это, и весьма, не правда ли? Сами собой напрашиваются выводы… В общем — все это требуется как-то объяснить.
Соколов внутренне улыбнулся: допекло! Находясь в доме Брянцева, он своим присутствием мешает Ельшину развернуться, и тот сейчас выдал себя, показал, что ему необходимо спешить. Полковник отлично понимал, что именно заставило сидящего перед ним человека затеять эту игру с запугиванием. Он спокойно сказал:
— Боюсь, вы не за того меня принимаете, я скромный специалист по древней истории…
Ельшин язвительно рассмеялся.
— Гришин тоже был скромным начальником АХО, а на деле вон кем оказался!
— Неужели вы всерьез так думаете обо мне? — возмутился Соколов. — Хотя…
— Вот именно, «хотя»… Говорят, в соседнем районе нашли убитого… Не слышали? Странно. Вы же все время путешествуете по округе… Кто-то кого-то убил, проделав эту операцию с исключительной жестокостью, так, чтобы жертву невозможно было опознать. Но не беспокойтесь, следователи распутают и это преступление!
— С какой же стати мне бояться следователей? — удивился Соколов. — То, о чем вы тут говорили, может быть, и интересно и важно, но не для меня, я же собираюсь уезжать домой и через несколько дней забуду обо всех здешних событиях.
Вошла Степанида, в открытую ею дверь донеслось негромкое пение Ани.
— Аня? Что это она распелась? — не удержался Ельшин.
— А оттого, што весело ей с Алешкой-то Шавровым, — на свой лад объяснила старуха. — Любовь, будто малярия — прилипчивая.
— Не мели вздора, — смутился Ельшин, и снова повернулся к Соколову: — Еще один вопрос к вам, Иван Иванович… Как думаете, почему Гришин умер по дороге в райотдел?
— Н-не знаю… Специально не интересовался. Но в общем-то, мне кажется, понятно. Человек уже не молодой… Попался, понял, что придется крепко отвечать, ну и не выдержал. Сердце, говорят, сдало.
— Гм… Возможно, и так… — Ельшин о чем-то задумался, а может, сделал такой вид. — А это что за бумажка? — внезапно спросил он, увидев на краю стола свернутый пополам бланк.
— Телеграмма Василию Фомичу, давеча почтальонша принесла, — неожиданно вспомнила Степанида. — Срочная. От твоей матери.
Ельшин порывисто схватил телеграфный бланк, пробежал глазами и мгновенно преобразился.
— От мамы, — сказал он Соколову с радостным возбуждением. — Собралась наконец, милая… С дороги телеграфирует. Ведь сколько раз я ее звал — все не ехала, а теперь вот… Ура! Молодец мама. — Он нагнал на лоб морщины, что-то соображая, прикидывая. — Так и есть, через пару деньков будет здесь.
— Поздравляю, — искренне произнес Соколов. — Жаль, не доведется с вашей мамашей встретиться.
— Почему?
— Я, пожалуй, завтра утром уеду в Москву.
В глазах Ельшина на мгновение появилась какая-то искорка, и тотчас исчезла — он был уверен, что шантаж удался.
И Соколов, и Степанида покинули веранду, пан Юлиан остался один. И теперь, когда играть было не перед кем, он почувствовал — нервы сдали. «Зачем едет сюда эта старуха? — в крайней тревоге размышлял он. — Почему Брянцев не сказал мне о том, что пригласил ее погостить? А если это ловушка? Впрочем, приезд матери настоящего Виталия Ельшина в любом случае будет разоблачением, это же ясно. Мне все кажется, что кто-то держит меня под ударом и не отпускает ни на минуту. Да, надо кончать завтра; послезавтра будет уже поздно. Утром отсюда отчалит этот историк, я нагнал на него страху, а вечером…» — Он все-таки убедил себя в том, что Соколов — безобидный простак.
Рано утром Соколов уехал. Провожали его Брянцевы всей семьей. Ельшин в это время был у домика лесничего.
Густые заросли кустарника, рощи атласно-белых берез, пахучие травы до пояса. Тишина.
Крысюк появился неслышно. Впрочем, это в его манере, такая уж у него профессия.
— Что у тебя, пан Юлиан, такая постная физиономия, что-нибудь случилось? — спросил он с явной тревогой.
— Ты внимательно осмотрел местность вокруг? — вместо ответа спросил Ельшин.
— Да, поблизости ни души. Что-нибудь произошло?
Пан Юлиан вздохнул с облегчением:
— Кажется, не выследили.
— Документ с тобой? — спросил Крысюк.
Пан Юлиан резко обернулся к нему:
— Нет, сегодня нельзя. Если при мне найдут справку — конец. Придется отложить до завтра. Слушай: сию минуту уходи отсюда. Если все обойдется, встретимся тут завтра, обязательно завтра. А теперь уходи, я не хочу, чтобы нас видели здесь вместе.
— А если завтра нам помешают?
— Тогда через три дня в Харькове.
— Как, разве ты уходишь? Не рано ли? — с сомнением сказал Крысюк.
— Завтра с вечерним поездом сюда приедет мать Виталия Ельшина.
— Ясно, — сочувственно сказал Крысюк. — И все же ты зря трясешься, сегодня вполне мог бы вручить мне справку, никто тебя съесть, как видишь, не собирается, все тихо, спокойно.
— Я все время чувствую возле себя чекистов, а обнаружить не могу, — будто оправдываясь, признался пан Юлиан. — А тут еще приезд матери Ельшина… Представляешь?
Но Крысюк сочувствовать не стал.
— Если ты и завтра не передашь мне справку, то считай — задание разведки ты не выполнил и все твои фокусы здесь были ни к чему, — в его голосе пан Юлиан почувствовал скрытую угрозу. — И еще вот что: за каким чертом тебе понадобилось ликвидировать Гришина? Я почти уверен, что этим ты очень осложнил свое положение.
— Не твое дело! — пан Юлиан в бешенстве сжал кулаки. — Впрочем, могу объяснить, раз ты не способен сам понимать простые вещи… У меня не было иного выхода. Разве ты забыл: нас же с тобой предупредили, что в кабинете Брянцева его схватят чекисты. А я знал — как только Гришина возьмут, он выдаст меня.
С ноткой восхищения Крысюк произнес:
— И ты все-таки послал Гришина на задание…
— Это же был единственный способ открыть сейф директора завода, и я рискнул. Но я заранее позаботился о том, чтобы Гришин никогда не заговорил. Я рассчитал точно. Мы ведем войну, и на войне без жертв не бывает. Однако я не хочу, чтобы и мы с тобой стали жертвами. Мне надо исчезнуть отсюда, и сейчас у меня единственная проблема — во что бы то ни стало достать настоящий советский паспорт.
Почти мечтательно Крысюк сказал:
— Где-то сейчас ходит тот, кого ты, пан Юлиан, шлепнешь и в чью шкуру влезешь.
— Не болтай об этом, я суеверен, — неожиданно злобно произнес Ельшин, — уходи. Справку получишь от меня завтра на этом же месте.
Крысюк что-то проворчал, повернулся и скользнул за деревья.
А после работы Ельшин снова был у домика лесника — отменять условную встречу с Аней побоялся.
Вышагивал по полянке. Время шло. Солнце заметно сдвинулось к горизонту.
