Лев Шенин - Военная тайна
Когда патруль открывал дверцу машины, шофер тихо, чтобы не разбудить Леонтьева, протягивал пропуск и говорил:
— Тише, не разбуди. Это — наш инженер. Совсем, бедняга, замытарился, целый день носится. Вот пропуск…
Красноармейцы улыбались и осторожно, стараясь не хлопнуть, притворяли дверцу машины, предварительно тщательно проверив документы.
Так незаметно пробежали два месяца. Однажды в гостиницу прибыл курьер с пакетом. Распечатывая конверт, Леонтьев волновался. Он догадывался, что это ответ на его просьбу разрешить ему выехать на фронт, чтобы присутствовать при боевом испытании первой партии выпущенных заводом орудий.
Да, это был ответ. В конверте оказалось сообщение о том, что инженер Леонтьев командируется в Н-скую артиллерийскую бригаду для проверки боевых свойств орудия «А-2». В коротком письме нарком вооружений просил Леонтьева не задерживаться и помнить, что его присутствие на полигоне в Москве более чем необходимо.
Два дня ушло на подготовку к отъезду, оформление фронтового пропуска и окончание заводских дел. Наконец все было закончено.
Рано утром выделенная в распоряжение Леонтьева маленькая, юркая военная машина и шофер ее Ваня Сафронов, смешливый, лукавый парень с озорной искрой в глазах, поджидали конструктора у подъезда гостиницы.
За Леонтьевым зашел в номер майор Бахметьев, молчаливый молодой человек с внимательным взглядом и спокойным, приветливым лицом. Он приехал из части для сопровождения конструктора.
Леонтьев запер номер, отдал ключ от него дежурной по этажу и спустился вниз. Подойдя к администратору гостиницы, он передал ему броню на номер, который оставался за ним, и на вопрос, скоро ли возвратится, коротко ответил:
— Не знаю. При всех условиях номер остается за мной. Всего хорошего.
Леонтьев вышел из подъезда гостиницы и подошел к машине. Ваня лихо откозырял и включил зажигание. Поставив свой чемоданчик на заднее сиденье, Леонтьев сел рядом с шофером. Майор Бахметьев устроился за спиной Леонтьева.
— Батюшки, да куда же это вы, сударь, в такую рань собрались, да еще на этаком драндулете? — раздался совсем рядом чей-то знакомый голос. Обернувшись, Леонтьев увидел Марию Сергеевну, которая стояла на тротуаре с неизменной сумкой и каким-то старомодным зонтиком в руках.
— Здравствуйте, Мария Сергеевна, — улыбнулся Леонтьев. — Вот собрался… Тут, собственно, недалеко… На фронт…
— Что же это вы, сударь мой, пропали? — спросила, как всегда добродушно, Мария Сергеевна. — Вовсе забыли свою даму…
Леонтьев извинился, сослался на перегруженность работой и обещал по возвращении немедленно навестить Марию Сергеевну. Простившись, он велел трогать. Мария Сергеевна приветливо помахала ему вслед платочком, и машина понеслась вперед.
С минуту еще добродушная старушка провожала машину взглядом, разглядела, что номер на машине военный, а не городской, запомнила этот номер: 10–12, почему-то вздохнула и тихо побрела в вестибюль гостиницы.
В вестибюле она подошла к дежурному администратору и вежливо спросила:
— Не знаете, случайно, где инженер Леонтьев, мой земляк? Стучу, стучу к нему в номер, а никого нет.
— Инженер Леонтьев уехал, — ответил администратор. — Номер остался за ним.
— Надолго уехал? — спросила Мария Сергеевна.
— На неопределенное время.
В то же утро дежурная международного отдела Московского телеграфа приняла телеграмму в Софию:
«Хлопочу вашей визе въезда в Москву. Мама жалуется общую слабость. Сильно переживает отъезд Сережи на фронт, волнуется за него. Целую. Ната».
Телеграмма была адресована Русаковым, проживающим в Софии на Балканской улице, и была сдана на Московском телеграфе ровно в 10 часов 12 минут, что и было обозначено на телеграфном бланке.
В 15 часов 30 минут телеграмму принял софийский городской телеграф, а немного спустя рассыльный телеграфа подъехал на мотоцикле к дому на Балканской улице. На стук вышел сам господин Русаков — бородатый человек с багрово-сизым носом и отекшим лицом… От него несло чесноком и винным перегаром.
Он взял телеграмму, что-то буркнул и хлопнул дверью перед самым носом рассыльного, не дав ему ничего на чай.
Через час Русаков пришел в бар-варьете «Лондра» и попросил швейцара вызвать господина Петронеску, который веселился там с дамой. Петроиеску пришел в вестибюль, прочел телеграмму, и лицо его сразу вспотело. Он отер лоб салфеткой, которую держал в руках, поспешно расплатился с официантом, извинился перед своей дамой и, выйдя из бара, сел в такси.
В ту же ночь софийский городской телеграф принял длинную телеграмму, адресованную в Бухарест. В ней сообщалось, что мосье Серж временно ликвидировал свое дело и выехал для подыскания торгового помещения и что при этих условиях переговоры с ним лучше начать в том месте, куда он выехал ровно в 10 часов 12 минут.
Вскоре в кабинет начальника одного из отделов германской разведки доставили расшифрованное сообщение из Москвы, пришедшее через Софию — Бухарест. В этом сообщении говорилось, что изобретатель Леонтьев выехал на фронт на военной машине № 10–12 и что выезд этот, по-видимому, связан с боевым испытанием его изобретения. Район фронта, куда он выехал, пока неизвестен.
Начальник отдела два раза прочел сообщение, неодобрительно что-то промычал, а затем сказал подчиненному, принесшему этот документ:
— Район фронта неизвестен… Черт возьми! Главное — неизвестно… Я очень боюсь, что в самом ближайшем будущем этот район станет нам слишком хорошо известен. Судя по всему, это какой-то дьявольский аппарат! Надо предупредить штаб.
Он надел шинель и вышел из кабинета.
5. НА ФРОНТЕ
Машина быстро поглощала километры. По обеим сторонам дороги тянулись поля и перелески, мелькали живописные деревни, по серому асфальту шоссе мчалось множество машин: грузовики всех марок, юркие малолитражки, штабные «эмки» и прыгающие тупорылые «вездеходы». Апрель дымился на горизонте. Строгие девушки с бронзовыми от весеннего загара лицами, прозванные за это «индейцами», регулировали движение.
На контрольно-пропускных пунктах «индейцы» строго проверяли документы, путевки и шоферские права. Никакие попытки Вани Сафронова рассмешить их и побалагурить не имели успеха. Девушки оставались серьезными и только в ответ на последнюю Ванину фразу: «Умоляю не скучать и Ванюшку поджидать», — сдержанно и лукаво смеялись одними глазами.
И опять вьется фронтовая дорога, весенний ветер бьет в лицо, а рядом, впереди, сзади и навстречу бегут непрерывно машины, проносятся танки, с треском мчатся мотоциклы офицеров связи.
Кое-где стоят, пережидая, вереницы машин; прямо в них спят водители, черномазые, с обветренными лицами парни, столько раз проделавшие этот фронтовой рейс, подвозя красноармейцев, продукты, боеприпасы, актеров фронтовых бригад и медсестер.
Леонтьев приехал в намеченный пункт вечером. Командир бригады, полковник Свиридов, предупрежденный заранее, уже поджидал изобретателя. В блиндаже был накрыт стол и приготовлен ужин, а в углу белели простыни заботливо приготовленной постели.
От ужина гость отказался: ему не терпелось посмотреть свои орудия. И командир повел его на участки, где были замаскированы новенькие «А-2».
Леонтьев познакомился с расчетами орудий, побеседовал с командирами, сделал несколько замечаний. Волнение предстоящего боевого испытания все больше охватывало его. Ровно в 5 часов 00 минут, по приказу командования, «А-2» должны были вступить в действие, и им, по выражению полковника Свиридова, предоставлялось «первое приветственное слово»…
Уже заканчивались все приготовления. Боекомплекты снарядов были подвезены к орудиям. Механики в последний — который уж! — раз проверяли механизмы; у всех командиров орудийных расчетов были выверены и точна поставлены часы. Дежурные обошли участки и строго запретили курить на воздухе, зажигать фонарики и спички. Весенняя ночь мягко окутала мраком лагерь бригады, и людям было приказано отдыхать.
Леонтьев и Свиридов пошли к блиндажу. Прежде чем спуститься вниз, оба молча постояли у входа. В ночном небе, где-то над ними, высоко-высоко, звонко рокотали самолеты, шедшие на запад. Они спешили на бомбежку, выполняя очередные задания.
— Идут работать, так сказать, в ночную смену, — заметил, улыбаясь, Свиридов. — Слышим эту музыку каждую ночь. Идемте спать, товарищ Леонтьев.
— Есть спать, товарищ командир, — ответил Леонтьев и прошел в блиндаж.
6. «КОМБИНАТ» ПОД СМОЛЕНСКОМ
Давным-давно, еще до отмены крепостного права, километрах в тридцати от Смоленска была воздвигнута пышная усадьба князей Белокопытовых. Рассказывали, что усадьбу эту — и помещичий дом, и все надворные постройки, и причудливые павильоны — строил какой-то итальянец, за громадные деньги вывезенный князем из заграничных странствий. А странствовать князь любил — ездил он много, и потому, быть может, и дом его был выстроен столь несуразно. Князю хотелось, чтобы он был похож и на средневековые рыцарские замки, какие довелось ему видеть в Баварии, — с башнями, бельведерами, тайниками, и на дворцы польских магнатов, какие сохранились и теперь еще на Волыни и в Западной Белоруссии, и на итальянские палаццо, которыми не раз любовался он в Венеции.
