Владимир Прасолов - Северный ветер
— А кто же там воевал?
— Мы следы конницы видели, получается, кавалерия наша атаковала немцев на дороге, ребята сожгли два танка, пехоты порубали десятка полтора и ушли.
— Вот что, Пименов, гони в тыл, скоко бензина в этой тарахтелке хватит, но наших найди и доложи, что и как. Немцы сейчас артиллерию подтянут и нас уроют, а за нами никого, понимаешь, Пименов?!
— Понимаю.
— Давай, дорогой, дуй, доложи, пусть нам на подмогу идут, пушки тут нужны противотанковые, боеприпасы, давай, Пименов, давай быстрее…
— Есть.
Пименов уехал, и вовремя. Немцы ударили по позициям, артналет был настолько мощным, что, казалось, уцелеть было невозможно. Потом появились самолеты, и опять земля переворачивалась и ходила ходуном. Когда ушли самолеты и опять стало тихо, знакомый до ужаса рокот танковых дизелей поднял Макушева со дна окопа.
— Рота, к бою! — заорал он. Но не услышал своих взводных, никто не дублировал его команду.
Он оглянулся, рядом, раскинув руки, как будто пытаясь обнять землю, лежал, уткнувшись в снег, Иван Волохов.
— Иван…
Он развернул его к себе и отшатнулся, у его друга не было лица. Сплошное кровавое месиво.
Стиснув зубы, Макушев кинулся в траншеи.
— Кто живой?! К бою!
В траншеях зашевелились, убитых и раненых было много, очень много, но были и живые. Вместе с Макушевым их осталось тридцать пять человек.
— За нами никого, мужики, — сказал Макушев. — Пименов поехал искать наших. До подхода подкреплений надо стоять здесь.
— Дак, а мы про то сразу решили, — сказал сержант Полтинник. Он бинтами связывал в одну связку три противотанковые гранаты. — Куды теперь уходить, я своих не брошу, вон, полвзвода на брустверах лежит. Я теперь, пока за каждого мово солдата десяток не кокну, никуда не пойду. Некуда мне итить, некуда…
— Я тоже так думаю, стоять будем, пока дышим. Надо собрать гранаты и навязать связок, сержант, организуй это. Посмотрите, что с пулеметом на правом фланге, и соберите все пэтээры. Раненые, кто идти может, уходите по шоссе в тыл…
— Кто идти может, тот и стрелять может, я остаюсь, командир.
— Я тоже.
— Я тоже, чё я, рыжий? Куда идти?
— Так, раненых тяжелых туда, за бугор, и ты с ними там останься, присмотри.
Раненный в руку боец согласно кивнул.
Первые снаряды ударили по позиции. Танки били с расстояния, их было полтора десятка, проверяли…
— Не стрелять, рассредоточиться, подпускаем на бросок гранаты. — Макушев положил на дно траншеи две приготовленные для него связки гранат и сел.
Танки шли медленно, Макушев кожей чувствовал их приближение.
«Вот теперь пора», — сказал Степан сам себе и поднялся. Рядом в траншее встал раненный в голову рядовой Глебов. Тот самый Глебушка, подручный убитого Макушевым в теплушке законника Филина. Они встретились взглядами. Раньше Макушев не раз замечал на себе тяжелый взгляд этого всегда хмурого зэка. Солдатская форма ничем его не изменила. Всегда держался особняком. В бою дрался как все. Макушев взял его еще тогда с собой в группу на вылазку и не пожалел. Глебов снял часовых ножом, бесшумно и спокойно, чем обеспечил успех всей операции.
— Ты, командир, так на меня не гляди.
— Это как?
— Как на врага.
— С чего ты, Глебов, это взял?
— Ты моего кореша тогда в вагоне кончил. Хотел я тебя порешить, мог много раз, но передумал. Ты прав оказался тогда, а не корешок мой Филин. Не смог бы он, как ты, вот так под пулями ходить. Тебя уважаю, верно говорю.
— Ну и лады, Глебов, давай воевать, видишь, прут, сволочи, как к себе домой.
Танковая группа, обстреляв позиции роты, уже несколько раз перепаханные снарядами и бомбами, поверив в то, что там живых никого быть уже не может, увеличила скорость, выстраиваясь в колонну. Дорога была забита сожженной техникой, и машины шли обочиной в два ряда. Когда осталось пятьдесят метров, ударили из двух уцелевших пэтээров. В упор, по смотровым щелям. Передние танки, сначала один, потом второй, как будто наткнувшись на непреодолимую стену, встали. Задние танки сразу стали разворачиваться, перестраиваясь для атаки, заработали их орудия и пулеметы. В этот раз огневой мощи танков Макушев противопоставить ничего не мог. Только гранаты. Но ими надо было еще достать этих зверей. Ждать, уцелеть и достать. И они полетели под гусеницы уже утюживших первую траншею танков.
Макушев видел, как его солдаты один за другим вставали перед танками и, бросив гранаты, падали, сраженные пулями и осколками. Он выбрал себе цель и пополз навстречу танку. Страха не было. Макушев вдруг ощутил себя охотником, скрадывающим зверя. Зверь попался тупой, но опасный, он пер на него, изрыгая огонь из пулеметного ствола. Он заметил охотника, пулеметная очередь взбила фонтанами землю рядом. Макушев привстал и, сильно размахнувшись, бросил связку гранат. Взрыв потряс стальную громадину, и она окуталась дымом. Открылся башенный люк, оттуда стали выбираться немецкие танкисты, они спрыгивали на снег и падали. Макушев оглянулся; Глебов из винтовки прицельно косил черные фигуры в комбинезонах, укладывая их один за другим.
— Справа, командир! — кричал кто-то, и Макушев, повернувшись, увидел надвигающийся на него танк. Он успел откатиться в сторону, и гусеница только втоптала в снег полу его шинели.
— Стой, сволочь! — заорал Степан и, вскочив на ноги, бросил вторую связку гранат в задний борт уползающего зверя.
Взрыва Степан не увидел. Что-то полоснуло его по спине. Как когда-то давно, боль обожгла и погасила свет. Очнулся в траншее, Глебов перевязывал ему спину.
— Что со мной, Глебов? — спросил Степан.
— Перекрестили тебя, командир. У тебя ж шрам через всю спину был, теперь другой поперек будет. Осколком полоснуло, я его сам выковырнул, ты уж извиняй, чё ему в тебе торчать.
— Немцы что?
— А ты, командир, когда во весь рост вышкочил, начал гранатами шадить, они шпужались и убегли, — улыбаясь окровавленным ртом, прошепелявил рядом сержант Полтинник.
— Жив?
— Живой, токо по жубам дошталось, танкишт немечкий врезал, хорошо, Глебушка его угомонил…
— Так что с немцами?
— Не знаю, товарищ командир, думал, все, хана всем пришла, а они вдруг остановились — и назад, подбитые танки тоже зацепили и уволокли. Мы уж им и не мешали, нечем.
— И вообще пусто, нечем воевать, командир. Идти надо.
— Куда идти, Глебов?
— Не знаю, тебе решать, командир.
— Какие потери? — прервал его Степан.
— Еще двоих потеряли, товарищ командир, и трое раненых, то есть четверо с вами, — ответил сержант.
— Танки! — закричал кто-то.
— Наши танки! Наши!
— Ну вот и подмога…
На броне головного приехал и Пименов. Танковая группа прошла ходом на Нелидово, где завязался бой, но не смогла выбить оттуда немцев, потеряв несколько машин, отошла назад. Немцы почему-то прекратили наступление. Потом выяснилось, немецкие танки повернули назад по приказу своего командования, чтобы не оказаться в окружении, им во фланг ударила армия генерала Власова. Этот удар спас ситуацию под Москвой в ноябре сорок первого, немцы воевали по правилам.
Макушев опять попал в госпиталь, а остатки его роты влились в пополнение дивизии генерала Панфилова. Уже в госпитале Макушев прочитал в газете о подвиге панфиловцев в бою 16 ноября под Нелидовом, на разъезде Дубосеково.
— Может, это те, на чьих позициях мы бились с фрицами? Но только у них три немецких танка сгоревших было, а не восемнадцать, как в газете. Да и людей там, в траншеях, было не меньше роты побито, а не двадцать восемь, да и не удержали они ту позицию. Вот то, что все там полегли, да, правда, только опять же среди убитых офицеров не было. Может, тела в снегу не нашли… Нет, что-то не так. Наверно, что-то попутали газетчики, эх, если бы и вправду так немца бить, хрена бы они к Москве подошли…
В самый разгар декабрьских морозов в ороченском чуме в труднодоступных верховьях скованного льдами Витима родился ребенок. Девочка. Ее назвали Тингой. Ее отец, молодой, высокий, всегда молчаливый мужчина, с заплетенной в косичку бородкой, взял ее на руки, вынес из чума и, высоко подняв над головой, прокричал:
— На свет появилась Тинга Игоревна Сергеева!
Вышедшая следом Ошана забрала у него ребенка и отнесла к своей дочери. Тинга жадно прильнула к груди матери, к источнику жизни на этой земле, куда она пришла, чтобы быть счастливой. Но она об этом еще не знала.
Игорь остался на свежем воздухе. К вечеру потеплело. Он смотрел на падавший огромными хлопьями изумительно белый снег и вспоминал свою жизнь до того, как очнулся здесь. Любил он это занятие. Вспоминал медленно, память возвращалась к нему эпизодами, кусками, но он уже точно знал, кто он и как сюда попал. Не удавалось вспомнить только то, что с ним произошло. Ошана, мать его жены, рассказала, что он был ранен на охоте и его спас от смерти сын оленихи и Духа тайги Вангол. Игорь не знал о том, что идет война, не знал, сколько времени он здесь находится. Он любил свою молодую жену, и ему было здесь хорошо.
