Владимир Прасолов - Северный ветер
«Воздушная трево…» — запоздало захрипел сотрясаемый взрывами квадратный громкоговоритель на столбе и умолк, оторванный взрывной волной, а может, срезанный осколком. В здание госпиталя немецкий летчик не попал, но стекла, даже заклеенные для крепости крест-накрест, с уличной стороны повылетали. Несколько человек были ранены осколками. От лавочки, на которой только что сидели Макушев и Волохов, осталась большая дымящаяся воронка. Военврач, пожилой мужчина, только руками развел. Он видел их из окна, сидевших на лавочке, и хотел отправить в помещение, чтобы не мерзли, для того и стал спускаться по лестнице, а тут взрывы… Ну а когда стихло, он вышел, — и вот такие дела — говорил весь его вид.
Он стоял у края воронки и потряхивал седой бородой. Его руки сжимали и разжимали какой-то бланк, он в конце концов выронил его, и листочек, кружась, опустился на дно воронки.
— Помочь, Геннадий Васильевич? — спросил его кто-то сзади.
Он повернулся и увидел Макушева и Волохова, живых и невредимых.
Он растерянно улыбнулся и проговорил:
— Так я думал, вы, вас…
— Не время еще нас, успели мы сховаться… — серьезно сказал Волохов, отряхивая больничный халат от грязного снега.
— Теперь долго жить будете…
— А мы и не против… — улыбнулся Макушев.
— Вот только подлечимся немного… нам бы, Геннадий Васильич, грамм сто для сугрева, озябли…
— Идемте, найду для вас, надо же, я уж думал, все, гляжу, и похоронить-то нечего…
Через две недели они были выписаны из госпиталя и оба ехали в одну часть, Макушев добился перевода Волохова к себе. Полуторка нещадно трясла их по разбитой танками мерзлой дороге, но они, устроившись на мешках с ватниками, не горевали. Тепло и мягко, а главное — вместе. В прифронтовой полосе вечером машину остановили.
— Проверка документов, — услышал Волохов командный голос начальника патруля.
Что-то знакомое послышалось ему в этом голосе. Он толкнул в бок задремавшего друга:
— Подъем, проверка документов.
— Ну вот, только пригрелись, придется слазить, — заворчал Макушев, поднимаясь в кузове.
Они спрыгнули и, огибая машину, вышли к кабине, где начальник патруля проверял документы водителя и сидевшего в кабине штабиста. Патрульные стояли по бокам, держа на прицеле кабину.
— Прошу выйти из кабины, — потребовал начальник патруля.
— А что такое? — спросил недовольно штабной офицер.
— Вам придется проследовать с нами, у вас документ не совсем в порядке, — спокойно, но требовательно сказал начальник патруля. Его помощники передернули затворы автоматов.
Именно в этот момент Волохов вспомнил, чей это голос, и тут же, подходя к патрульным, радостно закричал:
— Товарищ лейтенант, Афанасьев, вы живы, это ж я, Волохов, рядовой, помните, вы меня на взвод поставили перед отходом…
Начальник патруля резко повернулся, и на его лице застыло выражение растерянности. Он узнал Волохова, но не обрадовался этому. Его рука потянулась к расстегнутой кобуре с пистолетом. Один из патрульных медленно, слишком медленно стал поворачиваться в их сторону. В его движении была какая-то скрытая угроза. Макушев заметил, это его насторожило. В воздухе повисло какое-то неуловимое напряжение. Что-то не так…
Волохов тоже застыл от того, что увидел, майорские малиновые петлицы никак не соответствовали личности ротного Афанасьева, он ведь был простой лейтенант, он же или погиб там у дороги, или попал в плен, а если жив, то… не может быть… А если это не он вовсе? Но это был именно он. Волохов замер в полудвижении и остановился. Он смотрел прямо в глаза своему ротному. Тот, не отрывая взгляда, медленно вынимал пистолет.
Пауза затянулась, и первым о том, что что-то идет не так, вернее, совсем не так, как должно быть, догадался Макушев. Он рванул из кобуры пистолет и саданул рукояткой в лицо одному из патрульных, который, разворачиваясь в их сторону, уже нажал на спуск своего ППШ. Очередь пришлась по дверце кабины и в небо, так как удар Макушева был страшной силы. С проломленным лбом он упал замертво. Прозвучал мгновенно и пистолетный выстрел — начальник патруля выстрелил во второго патрульного, не дав ему открыть огонь из автомата. Макушев не понял, в кого стрелял Афанасьев, и выстрелил в него, тот упал навзничь, кровь залила его лицо. Вол охов кинулся к нему. В кабине кричал раненый водитель, и Макушев, открыв дверцу кабины, вытащил его, положил на землю. Офицер выбрался из кабины и трясущимися руками пытался прикурить папиросу.
— Что это было? — спрашивал он Макушева.
— Пока не знаю, но они хотели нас шлепнуть. Это точно, — ответил Макушев, чиркнув зажигалкой.
Волохов прикурил папиросу, отошел в сторону и, взяв рукой снег, приложил его к лицу.
— Что там с этим? — спросил Макушев, закончив перевязку раненного в ногу водителя.
— Ранение в голову, надо в госпиталь.
— Иван, какой госпиталь, эта сволочь…
— Он убил одного из этих, иначе нам бы капец.
— Так это он? Я не видел. Давай я его перевяжу. Водилу тоже надо в госпиталь, много крови потерял. Товарищ майор, придется возвращаться, этих надо в госпиталь.
— Хорошо, хорошо, я сейчас. — Майор отошел от кустов и полез в кузов.
— Зачем в кузов, садитесь в кабину.
— Нет, я лучше здесь, на свежачке, так сказать.
— Хорошо, тогда принимайте раненых.
— Иван, что с этими делать будем?
— Оружие и документы заберем, доложим куда положено, а они и здесь полежат, не спортяца… надо будет, за ними приедут.
— Ну и добро, — согласился Степан.
Когда раненые были уложены в кузов к майору, Макушев сел за руль. Круто развернув грузовик, они тронулись в обратный путь. В госпитале оказались поздно ночью.
— Геннадий Васильевич, как этот майор в сознание придет, разрешите с ним поговорить, ну, это… до того, как им особисты займутся, — попросил военврача Волохов.
— Ранение тяжелое, вряд ли он вообще придет в сознание.
— Ротный он наш был, воевали вместе, понять хочу, почему он… в общем, не ясно мне, прошу, несколько минут.
— Ох, не положено это, сам знаешь. Да ладно, если до утра очнется, поговоришь. Ты это… как бы поохраняй его. А утром за ним уже приедут, позвонили.
— Благодарю, Васильич…
Уже светало, когда Афанасьев открыт глаза. Волохов дремал на стуле, привалившись к стене.
— Волохов… — прошептал Афанасьев.
Иван сразу проснулся.
— Как так получилось, сынок? — склонился к кровати раненого Волохов.
— Долго говорить не смогу, заставили своих расстрелять, тем и повязали, суки, да что там, струсил я, умереть не смог. Теперь понимаю, что виноват, но поздно. Теперь свои расстреляют, заслужил… Прости, Волохов, меня. Если отца моего встретишь, не говори ему про это. Прости.
Лейтенант закрыл глаза. Некоторое время молчал, ждал.
— Бог простит. Люди, наверно, тоже, но не сразу лейтенант, не сразу. За отца не бойся, навряд ли встретимся, а встречу — врать не стану, просто ничего не скажу.
— Волохов, ты нашу медсестру помнишь, Ольгу?
— Да, помню.
— Забрали ее эсэсовцы тогда, когда нас у оврага ссучивали. Потом видел ее, мельком, с эсэсовцем под руку, после окончания школы немцы дали нам немного расслабиться. Я так понял, ее шлюхой в офицерском клубе сделали, сволочи, вот так вот. Прости, это тоже моя вина.
— Ты на себя все не бери, парень, за свое ответ перед Богом и людьми держи, а за всех не надо.
Афанасьев закрыл глаза и прошептал:
— Я больше никого не убивал, только тогда, у оврага, про… — Он дернулся всем телом, выдохнул и замер.
Утром Волохов вышел со Степаном на улицу. Пока приехавшие за Афанасьевым особисты завтракали в столовой, Иван решил поговорить со Степаном.
— Как думаешь, надо им знать, кто на самом деле начальник патруля?
Макушев, внимательно глянув по сторонам, ответил:
— А на кой им это знать, умер твой ротный давно, еще тогда, погиб при прорыве, а это, видно, другой кто-то, как сам думаешь?
— Думаю, так оно и есть. Штабист к себе уехал, да он и не слышал ничего.
— А водитель?
— Если что — показалось мне, вот и весь сказ. Он свое получил, царствие ему небесное.
Поскольку раненый умер, особисты забрали документы и оружие диверсантов и, ограничившись устным допросом свидетелей, уехали. Спешили очень, — как узнал потом Макушев, танковая колонна немцев прямым ходом шла по Волоколамскому шоссе. Остановить ее было некому.
Вернувшись в свой полк, Макушев не нашел и половины бойцов и командиров своего подразделения. За две недели боев пополнения не было, раненным убыл в тыл и Арефьев. В штабе полка Макушева ждал приказ: роте выйти на позиции в район юго-восточнее разъезда Дубосеково на Волоколамском шоссе. Там остановить немцев, остановить любой ценой, не отступать. Им придавались дополнительно несколько пулеметных и противотанковых расчетов. Макушев прошелся по землянкам…
