Маргарет Трумэн - Убийство в ЦРУ
А вышло все так просто. Телефонный звонок, краткое объяснение секретарше, что она подруга Барри Мэйер, — и в миг единый назначена встреча. Он явно торопился выяснить, кто она такая. Почему? К какому источнику он прибег, чтобы добыть информацию о ней? Лэнгли с его личными делами аппарата центральных кадров? Возможно, но вряд ли. Такого рода информацию ни в коем случае не выдадут врачу-контрактнику, лишь тоненькими ниточками связанному с ЦРУ.
— Мисс Кэйхилл, я проповедовал вам необходимость быть откровенной, сам же сей добродетели не следовал.
— Что вы говорите?
— Да. Уверен, вы сидите сейчас и пытаетесь сообразить, откуда я получил информацию про вас.
— По правде говоря, это именно так.
— Барри была… ну, давайте скажем только то, что ее никак нельзя причислить к людям, которые держат рот на замке.
Кэйхилл не могла удержаться от смеха: вспомнила, как огорчилась, когда ее подруга походя сообщила о своей новой — по совместительству — работе курьера.
— С этим вы согласны, — заметил Толкер.
— Ну, я…
— Барри, согласившись доставлять кое-какие материалы для ЦРУ, стала разговорчива. Она заявила, что это ирония судьбы, потому что у нее есть подруга, Коллетт Кэйхилл, которая работает на ЦРУ в американском посольстве в Будапеште. Я заинтересовался и задал ряд вопросов. Барри ответила на все. Не поймите превратно. Она не просто случайно сболтнула. Если бы это было так, я тут же прекратил бы наши отношения, во всяком случае, эту их часть.
— Я понимаю, о чем вы говорите. Что она еще поведала обо мне?
— Что вы женщина красивая и одаренная и что вы ее самая лучшая подруга.
— Она вам в самом деле так сказала?
— Да.
— Я польщена. — Коллетт почувствовала, что слезы вот-вот брызнут у нее из глаз, и, усмиряя их, сделала глотательное движение.
— Хотите, честно скажу вам, что сам думаю по поводу того, как и отчего умерла Барри?
— Конечно, хочу!
— Меня устраивает официальное заключение по вскрытии о разрыве сосудов сердца. А вот если она умерла не из-за этого, я предположил, что наши друзья на той стороне решили уничтожить ее.
— Русские.
— Или некая разновидность таковых.
— Для меня это неприемлемо, во всяком случае, пока. Войны меж нами нет. И потом, какую такую депешу должна была Барри везти, что подвигла их на столь крайнее действие?
Доктор пожал плечами.
— А что у нее было с собой?
— Откуда мне знать?
— Я думала, что она у вас на контакте.
— Так было, только я никогда не знал, что находится в портфеле. Мне его вручали запечатанным, таким я его и передавал ей.
— Это я понимаю, но…
— Послушайте, мисс Кэйхилл, — Толкер подался вперед, — мы, кажется, ушли далеко в сторону, далеко за пределы того, что реально произошло. Я знаю, что вы кадровый сотрудник ЦРУ, но я таковым не являюсь. Я психиатр. Этим зарабатываю на жизнь. Это моя профессия. Много лет назад коллега предложил мне подумать о том, чтобы стать доверенным врачом ЦРУ. Все это означало, что, когда кому-то из Управления потребуется медицинская помощь по моей специальности, они могут свободно обращаться ко мне. Только это и ничего больше. Множество медиков: хирургов, патологоанатомов, кардиологов и всяких прочих — прошли проверку и получили допуск в Управление.
Кэйхилл склонила голову набок и спросила:
— А как же то, что вы были контактом для курьера вроде Барри? Это не по вашей специальности.
Улыбка его была дружеской и успокаивающей.
— Со временем меня попросили присматриваться ко всякому, кто отвечал бы их представлениям о подходящем курьере. Барри подходила: часто ездила за границу, особенно в Венгрию, незамужняя, не отягощена глубоко скрытыми тайными пороками, которые могли бы ее скомпрометировать, плюс ко всему ее влекло к приключениям. Деньги ей тоже нравились, деньги ниоткуда, нигде не учтенные, шальные деньги, какие можно тратить на тряпки, украшения и прочие безделушки. Для нее это было всего лишь забавой.
Последние слова резкой болью отозвались в сердце Кэйхилл, она даже, чтобы унять ее, глубоко-глубоко вздохнула.
— Что-нибудь не так? — спросил Толкер, заметив, как боль исказила ее лицо.
— Барри умерла. Вот вам и «всего лишь забава».
— Вы правы. Простите.
— Вы чувствуете себя хоть как-то… что вы чем-то виноваты, втянувши Барри в занятие, которое привело ее к смерти?
На мгновение ей показалось, что глаза его способны подернуться влагой. Глаза не затуманились, зато голос наполнился печалью.
— Сам об этом часто думаю. Жалею, что уже не вернуть тот день, когда я предложил ей службу у вашего нанимателя, что нельзя забрать назад мое предложение. — Он вздохнул, поднялся, потянулся, хрустнул пальцами. — Такое невозможно, а я всегда говорю своим пациентам, что затевать игру в «что-если» глупо, если не безумно. Так и случилось, она умерла. Прошу прощения, но мне нужно уходить.
Он проводил ее до двери. Возле нее они задержались, взгляды их встретились.
— Барри была права, — сказал он.
— В чем?
— В том, что ее подруга красива.
Кэйхилл потупила взор.
— Надеюсь, я вам хоть чем-то помог.
— Да, конечно, и я признательна.
— Вы не отказались бы поужинать со мной?
— Я…
— Пожалуйста. Возможно, нам есть еще о чем поговорить, что касается Барри. Теперь я уже чувствую себя спокойно. Поначалу, когда вы только приехали, был настороже: думал, будете всякие сплетни вынюхивать. Нельзя было опускаться до такого. Закадычная подруга Барри сплетнями не может заниматься. Ну, как насчет ужина?
— Не исключено, — сказала она. — Да, пожалуй, это было бы славно.
— Завтра вечером?
— Э-э, да, прекрасно.
— Вас не затруднит подъехать к семи? В шесть часов у меня групповой сеанс. Как только они уйдут — я свободен.
— Семь часов. Я буду здесь.
Она ехала к дому, осознавая две вещи. Во-первых, он сказал ей все то, что она так или иначе все равно узнала бы. А во-вторых, ей очень хочется снова с ним встретиться. Вторая мысль беспокоила ее, поскольку ей никак не удавалось отделить свое негаснущее любопытство по поводу смерти Барри Мэйер от его личного — чисто мужского — обаяния.
— Хорошо провела вечер? — спросила ее мать.
— Да.
— Ты завтра на ночь в городе останешься?
— Еще на несколько ночей, мам. Так будет легче с делами управиться. Я завтра обедаю с матерью Барри.
— Несчастная женщина. Передай, пожалуйста, ей мои соболезнования.
— Передам.
— С Верном встретишься?
— Не знаю. Возможно.
— Забавно было вчера снова увидеть его за ужином в нашем доме, как тогда, когда вы в школу ходили и он все крутился вокруг, надеясь, что его пригласят зайти.
Кэйхилл засмеялась:
— Он был славный, я и забыла, какой он славный.
— Что ж, — сказала мать, — у таких симпатяшек, как ты, одна забота: отбирать и выбирать среди всех этих молодых людей, что бегают за вами.
Кэйхилл обняла мать и сказала:
— Мам, я уже больше не девочка, а батальон мужчин за мной хвостом не бегает.
Мать отступила на шаг, улыбнулась и пристально глянула на дочь.
— Не лукавь со мной, Коллетт Кэйхилл. Я ведь твоя мать.
— Это я знаю и страшно тебе признательна. Мороженое у нас есть?
— Купила тебе сегодня. Ромовое с изюмом. С венгерскими добавками у них кончилось.
11
На следующее утро Кэйхилл, взяв напрокат машину, отправилась в город, сняла номер в гостинице «Вашингтон» на углу 15-й улицы и Пенсильвания-авеню, не самой лучшей гостинице в Вашингтоне, но довольно уютной. К тому же дорогой воспоминаниями. На плоской крыше гостиницы находился ресторан с баром, откуда открывался вид на Вашингтон ничуть не хуже, чем с любого другого места в столице. Там Кэйхилл четыре раза отмечала славный день Четвертого Июля[8] с друзьями, которым удавалось по знакомству заполучить в этом ресторане столик на самый «забитый» вечер в году и четырежды полюбоваться на праздничные зрелища, какие по случаю дня рождения нации способен устроить только Вашингтон.
Коллетт зашла в номер, повесила в шкаф то немногое из одежды, что захватила с собой, умылась и отправилась на свою первую в тот день встречу — в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния.
Кэйхилл ехала на встречу с человеком, бывшим ей вроде наставника в те времена, когда она проходила подготовку. Хэнк Фокс — седой, осунувшийся, изможденный ветеран Управления, отец пятерых дочерей, а потому проявлявший особый интерес к росту числа женщин, набираемых на службу в ЦРУ. По должности он именовался координатором отдела программ и методики обучения кадров, но курсанты-новобранцы нередко шутили, что ему больше подошел бы другой титул — «Святой отец». В целом Хэнк этому титулу соответствовал, если, разумеется, не обращать внимания на наличие у него пяти отроковиц.
