Джон Ле Карре - Звонок мертвецу
— Чепуха, старина. Ты рассказываешь, как умеешь.
Мендель проворчал что-то в знак одобрения. На протяжении всего рассказа он сидел довольно прямо и напряженно, положив на стол перед собой обе руки. Ниша их освещалась в основном ярким мерцанием огня в камине, отбрасывающего длинные причудливые тени на грубого камня стену у них за спиной. Графин с портвейном был уже на треть пуст.
Смайли налил себе и продолжил свое повествование:
— Он был в бешенстве. Никак не мог понять, как это вообще возможно: иметь независимые взгляды на искусство и одновременно быть безразличным к политике, трепаться о свободе художника, когда третья часть Европы томится в цепях и застенках. «Вам, что же, — горячился Дитер, — совершенно наплевать на то, что современная цивилизация истекает кровью? Что там может быть такого в этом вашем восемнадцатом столетии, почему вы напрочь отбрасываете двадцатое?» Ну, и так далее. Он, видите ли, пришел ко мне, потому что ему нравились мои семинары и он считал меня просвещенным человеком, но вот теперь-то он осознал, яснее некуда, что я просто лицемер, трусливый лицемер.
Я позволил ему с тем и уйти. А что прикажете делать? Объективно говоря, он был подозрителен во всех отношениях: бунтарь-одиночка, еврей на свободе, да еще на университетской скамье, загадка из загадок. Но из поля зрения я его не упускал. Семестр заканчивался, предстояли длительные каникулы. Через три дня после нашего с ним разговора, на заключительном семинаре, Дитер вообще договорился невесть до чего. Знаете, он всех просто перепугал, люди вокруг примолкли и насторожились. Потом он уехал, так со мной и не попрощавшись. Я, признаться, и не думал, что когда-нибудь с ним встречусь.
Прошло не более полугода, и я опять его увидел. Поехал я навестить своих знакомых в Дрезден, родной, кстати, город Дитера. Оказавшись на вокзале на полчаса раньше условленного часа, решил, чем слоняться тут без дела, отправлюсь-ка на прогулку. Метрах в двухстах от вокзала стояло высокое и довольно угрюмое здание семнадцатого века. Перед ним небольшой дворик с высокой решетчатой оградой и коваными железными воротами. Было видно, что его недавно превратили в тюрьму. Группа бритоголовых узников обоего пола — мужчин и женщин — совершала прогулку по периметру двора. Посередине стояли два охранника с автоматами. Мне бросилась в глаза знакомая фигура — один из арестантов, выше ростом, чем остальные узники, хромая и ковыляя, старался не отстать, не выбиться из строя. Это был Дитер. Трость-то у него, понятно, отобрали.
Размышляя впоследствии, я решил, что гестапо вряд ли бы решилось арестовать самого популярного в университете студента, когда он был на коне, когда все на него равнялись. Я забыл про свой поезд, вернулся в город и решил разыскать его родителей. Мне было известно, что его отец был довольно знаменитым врачом, так что моя задача была не столь уж сложной. Я сходил по найденному в телефонном справочнике адресу и обнаружил там только мать. Отец успел уже умереть в концентрационном лагере. У матери не было особого желания распространяться о Дитере, но все же я понял, что сидел он не в еврейской тюрьме, а в общей, и якобы всего лишь отбывал так называемый исправительный срок. Она ожидала, что его выпустят что-то месяца через три. Я оставил для него записку, в которой написал, что у меня остались некоторые его книги и что я буду рад ему их вернуть обратно, когда он ко мне заглянет.
Однако события 1939 года оказались сильнее моих желаний. Сразу же после возвращения из Дрездена мое ведомство приказало мне возвращаться в Англию. Я упаковал свои вещи и уехал в Лондон, встретивший меня смятением и беспорядком. Мне дали другое задание: я должен был срочно возвращаться в Европу и активизировать еще практически неподготовленную агентуру в Германии, законсервированную на самый крайний случай — на такой, как война. Мне надо было запомнить дюжины новых имен. Можете представить мое удивление, когда среди них я обнаружил Дитера Фрея.
Судя по его досье, он завербовал себя сам, вломившись в наше консульство в Дрездене с требованием ответа, почему никто не потрудился шевельнуть и пальцем в защиту преследуемых евреев.
Смайли сделал паузу и посмеялся как бы про себя: «Да уж, Дитер был мастером заставлять людей работать на него». Он кинул быстрый взгляд на Гиллэма и Менделя. Оба смотрели на него во все глаза.
— Поначалу меня охватило чувство досады: как же так, парень-то был у меня, как говорится, прямо под носом, а я не счел его подходящим для дела. А потом я встревожился не на шутку: иметь этого смутьяна, этот горячий каштан в руках, ведь этот его импульсивный темперамент может стоить жизни и мне, и другим! Так что я решил разворачивать свою агентуру без Дитера. Как показало время, я ошибался. Дитер оказался прекрасным агентом.
Он не прятал свою экстравагантность, а, наоборот, умело ею пользовался. Его уродство спасало Дитера от службы в армии, и он нашел себе местечко конторского служащего на железной дороге. В считанное время он продвинулся до действительно ответственной должности, и качество добываемой им информации было просто фантастическим. Подробнейшие сведения о передвижениях эшелонов с войсками и вооружением, пункты назначения, даты перевозок. Потом Дитер же докладывал об эффективности наших бомбардировок, определял главные цели. Думаю, что ему не просто везло, его спасало то, что он прекрасно разбирался в работе железнодорожного транспорта и был блестящим организатором, многое умел, сделал себя незаменимым для немцев, был готов работать в любое время дня и ночи и стал для них неприкосновенным. Его даже наградили каким-то гражданским орденом за исключительные заслуги. Вполне можно предположить, что гестапо для пользы дела просто затеряло где-то его досье.
Я сказал, что Дитер был прекрасным агентом. Это неверно, он был гениальным, фантастическим агентом. Он умудрялся отправлять определенные грузы, только представьте себе, в те ночи, когда метеорологические условия наиболее благоприятны для бомбометания. Он разработал свою собственную технику — прирожденный гений для всяких болтов — гаек шпионажа. Абсурдом бы было предполагать, что это может продолжаться так долго, но эффект наших бомбардировок был зачастую настолько велик, имел такие страшные последствия, что немцам и в голову не могли бы прийти, что это результат предательства одного лишь человека, им мог быть кто угодно, но не Дитер, с его экстравагантностью, шумом и помпой — ни один шпион так себя вести не будет.
Моя работа с ним была легкой и простой. Дитеру приходилось много перемещаться по железным дорогам, у него имелось специальное разрешение, служебный пропуск. Тем не менее связь между нами была просто детской игрой по сравнению с теми трудностями, которые возникали с другими агентами. Время от времени мы просто встречались в кафе и разговаривали или он подвозил меня на своей министерской машине. Я голосовал, а он, добрая душа, подвозил. А чаще всего мы отправлялись куда-нибудь на одном и том же поезде и менялись в коридоре портфелями или шли в театр каждый со свертком в руке, оставляли свертки в гардеробе и незаметно обменивались номерками. Он редко приносил мне специальные отчеты — чаще прямо копии различных приказов о транспортировке грузов. Его секретарше приходилось много работать: он заставлял ее держать рабочий архив для особой отчетности, каждые три месяца он этот архив «уничтожал», перекладывая его в свой портфель во время обеденного перерыва.
Ну, а в 1943-м меня снова отозвали домой. Моя торговая крыша, кажется, начала протекать, да и сам я потерял товарный вид.
Смайли замолчал и взял сигарету из предложенного Гиллэмом портсигара.
— Когда война закончилась, я поинтересовался у своего преемника, что же все-таки потом стало с Дитером и другими агентами. Некоторые переменили страну и осели в Австралии или Канаде, другие вернулись к руинам своих родных городов, к тому, что от этих городов осталось. А Дитер, как я понимаю, колебался с выбором. Ведь Дрезден был в русской оккупационной зоне, и Дитеру было над чем подумать. Но все-таки решился — из-за матери. К тому же он очень не любил американцев. Ведь как-никак он был социалистом.
Позднее я узнал, что Дитер и там сделал карьеру. Опыт администратора, приобретенный им во время войны, не мог не пригодиться и в новой республике. Думаю, что его репутация антифашиста и понесенные его семьей потери и невзгоды открыли ему зеленый свет при новой власти. Он, видно, очень преуспел и на новом поприще.
— Почему вы так думаете? — поинтересовался Мендель.
— Так ведь это Дитер возглавлял ту самую миссию по сталелитейной промышленности и покинул Англию лишь месяц назад.
— И это еще не все, — быстро добавил Гиллэм. — Только не упадите, Мендель. Я этим утром скатал вместо вас в Уэйбридж и навестил еще разок некую Элизабет Пиджен. Идея принадлежит Джорджу. — Он обернулся к Смайли. — Она чем-то напоминает Моби Дика, не правда ли, ну, того гигантского кита-людоеда белого цвета.
