Сергей Донской - Сотрудник отдела невидимок
– Okay, okay, – закивал Иван.
– S’il vous plait, – благосклонно согласилась Агата.
Восхищенно проследив, как она поправляет чашечки купальника, Слави скрылся в лачуге, а вскоре на столе начали появляться традиционные яства в виде жареной рыбы, маринованных мидий, вареных крабов, сладких помидоров, соленого перца, залитого уксусом, и вареной картошки под лимонным соком. Отбросив церемонии, Иван с Агатой набросились на угощение, а Слави, утирая потный лоб, принес пиво. Уходить он не спешил, завороженный движениями языка Агаты, облизывавшей влажные губы.
– Вкусно, – сказала она по-французски. – Не ожидала, что в Болгарии такое замечательное пиво.
– Превосходное пиво, – поддакнул Юрьев.
– Как называется? – Агата притворилась, что не способна разобрать название на бутылочной этикетке. – Ка… Каме…
– «Каменица», – пришел на помощь Слави. – Могу предложить также «Леденику» и «Загорку».
– Don’t understand, sorry, – произнес Юрьев с таким ужасающим акцентом, что даже местные рыбаки посмотрели на него с состраданием. – Не понимаем вас, – добавил он с извиняющейся улыбкой и идеальным парижским прононсом. – Я и моя жена не знаем ни слова по-болгарски.
– Мы из Парижа, мсье, – подхватила Агата, – у нас медовый месяц, мы очень любим друг друга.
– Безумно любим, – подтвердил Юрьев, незаметно снимая руку спутницы со своей ляжки.
– Мы почти не выбираемся из постели, – кокетливо призналась она.
– Что начинает надоедать, – вставил Юрьев. – Глупо торчать в отеле, когда снаружи такой восхитительный свежий воздух.
– Проводить много времени на солнце вредно, – наставительно произнесла Агата.
– Здесь масса тенистых аллей, милая.
– Но в кровати значительно комфортнее, чем на скамейках.
На физиономии Слави появилось выражение человека, пытающегося разгадать какую-то сложную головоломку. Он то прятал руки за спину, то почесывался, словно испытывая невыносимый зуд. Сам виноват. Нужно было учить французский язык.
– Ты рассуждаешь, как старуха, – сочувственно сказал Агате Юрьев.
Задетая за живое, она поспешила убедить его в обратном:
– Глупости. Я обожаю гулять. И с удовольствием любуюсь Албеной…
– Албена, уи, уи, мадам, – оживился Слави, услышав знакомое слово. – So beautiful place. Чудесный край.
– Very beautiful, – согласилась Агата. – Но мы не простые туристы, а молодожены и поэтому чертовски голодны. Ведь хорошая любовь и хороший аппетит взаимосвязаны, понимаете, что я хочу сказать?
– Он не понимает, дорогая, – напомнил Юрьев. – Не докучай человеку своей болтовней. Какое ему дело до нашей любви и до нашего аппетита?
Слави, напряженно вслушивавшийся в диалог, уловил еще одно знакомое слово и с готовностью отреагировал на него.
– Bon appetit! – пожелал он, после чего наконец вернулся к завсегдатаям своей таверны.
2
Заняв место среди рыбаков, Слави тихо пожаловался:
– Так жаль, что не могу пообщаться с ними по-французски. Милая пара. Наверное, молодожены.
– Девушка очень симпатичная, – согласился кряжистый широкогрудый мужчина, которого приятели называли Стояном. – Есть за что подержаться. Взял бы ее в жены, Константин?
– Только на неделю, – ответил носатый Константин. – Здоровье уже не то. Мне и моей Василки хватает. – Он застенчиво кашлянул в кулак. – Вполне хватает, да.
– А я с возрастом только сильнее становлюсь, – похвастался четвертый участник застолья, единственный в компании, кто носил не шорты, а джинсы, доходящие ему, правда, лишь до середины щиколоток. – Йорданка даже возмущается: мол, что ты, Георгий, все пристаешь да пристаешь, как молодой? Я тебе не девочка, чтобы обниматься с утра до вечера. Иди, говорит, лучше рыбу ловить, чем охальничать. Косяк кефали к берегу подошел, а у тебя, Георгий, сети до сих пор не заштопаны…
– Да, кефаль, – вздохнул Стоян. – Теперь ее не особенно половишь.
Остальные мрачно загудели, качая головами:
– Богомил вон ловил, а сам поймался…
– Жаль парня…
– И ведь никому не расскажешь, как на самом деле все приключилось…
– Хорошо хоть семьи у Богомила не было. Не то как бы мы его родным в глаза глядели?..
– Несчастные люди.
– За что им это наказание господне?
– Господь здесь ни при чем. Это проделки дьявола.
– Тс-с, – предостерегающе прижал палец к губам Стоян. – Не забывайте, что среди нас посторонние.
Мужчины дружно посмотрели на соседний столик и увидели, как Юрьев, забыв о куске камбалы, наколотом на вилку, самозабвенно целует Агату, а та, проливая пиво из бокала, едва не падает с деревянной скамьи на утоптанную землю. Настоящие молодожены. Всецело заняты друг другом.
Зрелище развеселило и растрогало рыбаков. Однако не до такой степени, чтобы позабыть о недавней трагедии, поэтому, пригубив пиво, они возвратились к прерванному разговору.
Говорил в основном Стоян, осаживая тех, кто пытался его перебить. Ведь он плавал на расстоянии ста пятидесяти метров от места трагедии, тогда как лодки остальных находились значительно дальше. Крепко сбитый, широкоплечий, седоволосый, Стоян временами походил на маленького мальчика, рассказывающего страшную небылицу у костра. Делал он это явно не в первый и даже не во второй раз, однако товарищи внимали ему с завороженным выражением лиц.
Лишь Юрьев с Агатой были вынуждены изображать беспечное веселье, прислушиваясь к низкому, хриплому голосу рыбака, знающего цену себе и морю…
Морю, от которого никогда не знаешь, чего ожидать…
3
– …Оно, море, как женщина. Что там внутри, в глубине? Кто про то ведает? Я? Вы? Или, может быть, тот улыбчивый французик, который никак не может наглядеться на свою грудастую женушку?
Нет, братцы, лучше даже не пытаться разгадать. И доверять нужно с постоянной оглядкой. Зазевался, развесил уши – здесь-то и ждет тебя неожиданный подвох.
Впрочем, вы это и без меня знаете. И Богомил знал, упокой господь его душу. А все равно попал в беду, потому что в коварстве своем море превосходит сразу всех женщин на свете. Не угадаешь, что в себе таит.
В тот проклятый день с утра волна была небольшая: балла три. После обеда уже только слабая зыбь на воде осталась, а ближе к вечеру настал полный штиль, будь он неладен. Ведь это из-за него, из-за штиля, мы все на рыбалку подались. Сети забросили неподалеку от иностранной яхты, переметы опустили. Ждем, значит. Так всегда в жизни бывает: ждешь удачи, а рядом беда кружит.
В общем, выбираю я помаленьку перемет, когда слышу: Богомил ругается почем зря. Оглядываюсь, а лодка его качается, как колыбель в руках пьяной няньки, и он сам едва на ногах стоит, словно бочонок ракии выхлебал.
«Эй, – кричу, – ты чего?»
Он мне в ответ: «Сам не пойму. В сетях какая-то здоровенная рыба запуталась».
«Дельфин?»
«Сейчас поглядим», – говорит Богомил и начинает изо всех сил тянуть сеть из воды. А его через борт – дерг! И летит он в море вверх тормашками. Я только засмеялся. А чего бояться? Акулы и кашалоты у нас не водятся, крупней дельфинов рыбы нет, а дельфин, как известно, скорее умрет, чем на человека нападет.
Я еще хохотал во всю глотку, когда понял, что лучше бы заткнуться и поспешить Богомилу на помощь. Сразу надо было, говорите? Теперь я и сам знаю, что сразу, а тогда мне это и в голову не пришло. Пусто было в голове. Ни одной умной мысли, хоть шаром покати. Стою столбом, посмеиваюсь и смотрю, как круги по воде расходятся там, где Богомил плюхнулся. Очень уж нереально все выглядело. Дико.
Вдруг глядь – вынырнул он, вернее, одну руку из воды высунул и за борт схватился. Кто-то его обратно в море – дерг! Тут уж я опомнился, кинулся мотор заводить. Богомил снова вынырнул и вопит не своим голосом, я тоже воплю, но моя посудина никак плыть не желает. На месте, проклятая, крутится, потому что я от сетей избавиться забыл. Перерезал веревки, глядь: а лицо у Богомила белее барашков на волнах, и вокруг него красное пятно расплывается: все шире и шире. «Стоян! – кричит. – Стоян!»
Я чуток лодку разогнал, мотор выключил, иду вперед по инерции, сам стою на носу с веслом. «Держись, Богомил!»
Пятьдесят метров до него остается… тридцать… двадцать…
«Сейчас! – я ору. – Сейчас!»
Он все равно что мертвец – бледнющий-бледнющий, и глаза закрыты. Пальцами над водой шевельнул, прощай, мол, и скрылся. Матерь божья! Да что же с ним такое?
Сиганул я в воду, поплыл. Добрался туда, где пена розовая, нырнул. Раз, другой, третий. Нет Богомила. Если утонул, то на дне должен лежать, да только нет никого на дне.
Каюсь, братцы, перетрусил я. Сильно перетрусил. Решил, что какое-то морское чудище Богомила утащило, а ведь самому помирать неохота. А тут еще вдобавок какая-то тень под водой промелькнула. Наверное, до самой смерти мне она будет сниться, братцы. До конца дней моих. До Страшного суда…
Выскочил я из воды пробкой, на лодку Богомила забрался, зубами клацаю. Пытаюсь сообразить, что же все-таки с ним приключилось. Кто на него напал? Какая тварь такая зубастая? Он же, считай, мертвый был, когда в последний раз на поверхности появился, кровью в воде изошел. Хотя как знать… Что такое – не ведаю, а что случилось, то и рассказываю…
