Борис Соколов - Абхазская повесть
— А почему вы решили, что я уважала себя? Все два года не уважала! Жила с человеком, мучила его, сама мучилась.
— И у вас не было желания встретить Федора, поговорить с ним, объясниться?
— Было, я звонила ему, но он вешал трубку.
— А вы, что ж, хотели чтобы он, как собачонка, побежал к вам?
Она посмотрела на Обловацкого.
— Да, хотела! Разве это противоестественное желание?
— Противоестественно ваше поведение! — пожал плечами Сергей Яковлевич. — Вы оскорбили хорошего человека, плюнули на него, а потом звоните ему для разговора. Ничего не понимаю!
— Вы не понимаете многого. Уж очень у вас все просто и прямолинейно. Черное и белое. Вот я у вас, наверно, черная? — горько сказала она.
— А вы думаете, я должен оправдывать вас? Ведь во всем виноваты вы сами! Хорошо, что Дробышев — крепкий человек, перенес свое горе. Видимо, товарищи поддержали, работа не давала времени ковыряться в открытой ране, Вы о нем подумали? Постигло его несчастье, один он. Ну, не один, конечно, не оставили в беде товарищи, а как дорого было бы ему присутствие близкого человека.
— Я бросила все и приехала сюда!
— И гордитесь этим. Вот, мол, какая я хорошая, благородная.
— Да не мучайте хоть вы меня! Знаю, все знаю, и если он простит, — только этого и хочу! — все исправлю. Теперь я умная.
— А если он останется инвалидом?
Неожиданно для Обловацкого она грустно улыбнулась.
— Это ужасно, что я так думаю, но все равно — скажу! Знаете, временами мне хочется, чтоб он остался калекой, — тогда бы он простил меня, я была бы ему нужна. — И увидев изумленное лицо Сергея Яковлевича, добавила: — Знаю, что это даже не глупость, а самая настоящая подлость, но я не могу больше. Идемте домой, а то я разревусь, как девчонка.
Всю остальную дорогу они шли молча. Проходя мимо ресторана, Обловацкий предложил зайти поужинать. Ей не хотелось есть, но мысль, что она сейчас придет к себе и останется одна, совсем одна со своими невеселыми мыслями, слезами и все время не покидавшим чувством страха потерять единственно близкого и дорогого человека, заставила ее согласиться.
Компания Жирухина по-прежнему сидела в центре зала, за столом, уставленном батареей бутылок. Не глядя в ту сторону, Обловацкий и Русанова пошли в угол, к большому открытому окну. Почти сейчас же к ним подошел официант с двумя бутылками «Букета» и поставил им на столик.
— Это зачем? — спросил Сергей Яковлевич. — Мы хотим ужинать, вина не надо.
— Это вам прислали, — наклонившись к нему, произнес официант и кивнул в сторону зала. Они посмотрели туда. Александр Семенович и его знакомые с бокалами в руках, стоя, кивали им. Надо было ответить. Обловацкий налил вино в бокалы, но в это время к столику подошел Жирухин. Его пошатывало. Отекшие багровые веки напухли, закрыв и без того узкие щелочки глаз. Придерживаясь за спинку стула, он поклонился и подчеркнуто церемонно поцеловал Елене руку. Из его длинной и не совсем связной фразы она поняла, что он и его друзья, кстати тоже москвичи, будут счастливы, если она и Сергей Яковлевич согласятся пересесть к их столу. Елена Николаевна хотела отказаться, но Обловацкий кивнул головой, и она согласилась.
Однако, садясь за стол Жирухина, она пожалела, что уступила. Мужчины (их было четверо) были полупьяны, назойливо вежливы и в то же время открыто, почти нагло, ее рассматривали. Она поняла, что Жирухин успел рассказать о ней, а возможно, говорил какие-нибудь пошлости. Елена Николаевна решила как можно скорее уйти от этих оскорбительных, ощупывающих, липких взглядов.
— Я только что рассказал своим друзьям о причине, заставившей вас приехать сюда, — сказал Александр Семенович. Все закивали головами. — Как здоровье вашего мужа?
— Он еще не пришел в сознание, — ответил за нее Обловацкий.
Официант принес на подносе несколько блюд. «Надо встать и уйти, немедленно встать и уйти» — решила она. Сейчас ее не пугало одиночество, даже если бы оно продолжалось вечно. «Все, что угодно, только не эти люди!» — думала она, разглядывая сидящих. Видя, как Сергей Яковлевич ест и улыбается пьяным репликам этой компании, она удивлялась своему легкомыслию. Как она могла поддаться минутной слабости и быть откровенной с малознакомым человеком? Ей казалось, что она вынесла на улицу свое самое святое, самое сокровенное, предала свою любовь. «Уйду, а он посмеется надо мной», — горько подумала она и поднялась.
— Простите меня, я очень устала.
Не ожидая ответа, она прошла по залу к двери, соединяющей ресторан с холлом гостиницы, и поднялась к себе. Уже на лестнице она услышала за собой шаги.
— Елена Николаевна, подождите! — Обловацкий подошел к ней. — Что вы хотите, ведь пьяные. Что вас расстроило?
— Сергей Яковлевич, я в самом деле устала. Да и зачем мне эти люди? А вы идите к ним. Не беспокойтесь обо мне.
Возвратясь, он услышал громкий смех Жирухина.
— А дамочка с норовом, — сказал лысый грузный человек, обращаясь к Обловацкому. Его звали Михаилом Михайловичем.
Сергей Яковлевич почувствовал отвращение к его масляной физиономии, но, не желая восстанавливать против себя неизвестных ему людей, сдержался и сказал:
— У нее горе.
— Э, знаю я таких, им бы блудить только, — перебил Михаил Михайлович с гаденькой усмешкой. Обловацкий с трудом удержался, чтобы не ударить его по лицу.
— Как проходит ваш отпуск? — спросил его Жирухин, и Сергей Яковлевич был доволен, что можно переменить разговор.
— Не очень организованно и весело. Трагическая судьба одиночки. Я сделал ошибку — надо было поехать в дом отдыха, хотя бы в «Азру».
— Ну, это ерунда. А в общем, верно, негде отдохнуть у нас хорошему человеку.
— Вы хоть окрестности посмотрите. А то уедете, ничего не увидите, а потом будете жалеть. Природа здесь хорошая! — сказал сидевший рядом с Жирухиным человек в белом кителе с отечным лицом и висячим носом.
— А куда вы посоветуете съездить? — обратился к нему Сергей Яковлевич.
— По части туристских маршрутов специалист у нас Александр Семенович. Всю Абхазию как свои пять пальцев знает — ему и карты в руки.
— Откуда ты взял, Василий Сергеевич, что я специалист? — с недовольной гримасой спросил его Жирухин.
— Да ты же излазил все горы.
— Не больше тебя! Но если ты настаиваешь — пожалуйста. Рекомендую, — он повернулся к Обловацкому, — побывать в Гульрипше.
— Нашел, что советовать. Там же каждый второй — туберкулезник, да еще какой — в последней стадии, — со смехом сказал Михаил Михайлович.
— Если рассуждать как ты, то и ехать некуда. В Гульрипше — больные, в Афоне — монахи, в Гудаутах — абхазцы, в гаграх — курортники. Не слушайте их, Сергей Яковлевич! Побывайте в Гульрипше, Афоне, Гаграх. На рассвете, после хорошей пьянки, съездите в Маджарку, съеште там хаши и выпейте маджары. И то и другое — отменное, — советовал Жирухин.
— Ну, а в Афоне что? — спросил Обловацкий.
— Как что? Во-первых, маслины, пища богов и греков, во-вторых, манашеское вино, — он прищелкнул языком, — нектар! Густое, как мед, прозрачное, как стекло, и хмельное, как первый поцелуй девушки!
— Ты ошибся в выборе профессии! Тебе бы быть агентом по распространению вин! — сказал сидевший напротив человек с умными, спокойными глазами.
— Что ж, возможно! Слова «его же и монаси приемлют» мне понятны! Да еще под свеженькую форельку! Мечта! Ты не согласен со мной, Михаил Михайлович? — повернулся к лысому Жирухин.
Тот кивнул головой.
— Вполне!
— Вы аппетитно рассказываете, Александр Семенович, — заметил Обловацкий. — Обязательно съезжу в Афон. Ну, а в Гульрипше что?
— Что рассказать вам о Гульрипше? Хоть вас и напугали туберкулезниками, но посмотреть советую санаторий. У него интересная история.
— Расскажите! — попросил Сергей Яковлевич.
— Некий богатый помещик Смецкой — он жив и сейчас, живет в Синопе, получает персональную пенсию, — до революции на свои средства построил огромное здание, оборудовал новейшей по тем временам аппаратурой и подарил это хозяйство неимущим студентам, больным туберкулезом. До революции это было лучшее лечебное учреждение России. Да и сейчас одно из первых. Построено на горе, лицом к морю. Прикрыто от северных холодных ветров горами. В самые жаркие дни здесь прохладно, а если вы останетесь здесь на лето и осень, убедитесь, как жарко в Сухуме. Посмотреть стоит! Неужели Константиниди, этот идолопоклонник, не рассказал вам о Гульрипше?
— Нет! Ни слова. Что же еще посмотреть?
— Александр Семенович! Расскажи о Каманах, помнишь, что говорили нам старики? — напомнил лысый.
— Каманы? Что ж, стоит съездить и туда. Когда-то, давным-давно, там был город и, как в каждом приличном городе, храм. Местные аборигены утверждают, что именно здесь умер и похоронен Иоанн Златоуст. Надеюсь, вы слышали о таком? — спросил Жирухин иронически.
