Эдуардо Мендоса - Кошачья свара. Мадрид, 1936
- Вы удивляете меня, сеньор Уайтлендс, - произнесла она притворно невинным тоном. - Как англичанин, вы должны защищать идею парламентской демократии. Или вы такой же скептик в этом вопросе, каким был Веласкес?
- Прошу прощения, сеньорита Пакита, но я вовсе не считаю, что Веласкес был скептиком, - серьезно ответил Энтони. - Просто он был предан своему королю, который, со своей стороны, оказывал ему всяческие милости и одарил своей искренней дружбой. В этих обстоятельствах нет ничего странного в поведении Веласкеса, которое, возможно, со стороны и могло показаться угодничеством. Точно так же не вижу ничего странного в моем собственном отношении к моей стране и королю, против которого у меня нет никаких причин выступать. А впрочем, заявляя это, я признаю, что нет никакой особой заслуги в том, чтобы сохранять лояльность в условиях процветания и благополучия.
- Хорошо сказано, - одобрил маркиз де Эстелья. - Между нашими странами лежит непреодолимая пропасть; потому и система демократии, которую удалось успешно ввести в Англии, здесь потерпела неудачу. Ваша демократия и эгалитаризм оказались возможными и приемлемыми для всех классов общества благодаря особым социальным отношениям, которые, в свою очередь, опираются исключительно на богатства колониальных владений вашей империи. То же самое, хоть и в меньшей степени, можно сказать и о Франции. Но в странах, не имеющих таких источников доходов, которые всё смягчают и поддерживают порядок, - к чему вся эта комедия с выборами? Разве нет других способов управлять судьбами нации? Возьмите, к примеру, Италию или Германию...
- Значит, вы выступаете за тоталитарный режим? - воскликнул англичанин, внезапно охваченный гневом.
- Вовсе нет, - ответил маркиз. - Я предлагаю защитить Испанию от тоталитаризма, во много раз худшего, чем упомянутые вами режимы. А именно - от советского тоталитаризма, который растет, как на дрожжах, при попустительстве правительства и парламента, якобы избранных всеобщим голосованием.
- Сильные выражения, сеньор маркиз, - сказал Энтони.
- А дела обстоят еще хуже, - ответил тот.
- Значит, вы бы пошли по итальянскому пути?
- Нет, по испанскому.
Поскольку никому не хотелось превращать общую беседу в открытую конфронтацию, собеседники посчитали разумным на время оставить эту тему, и всё остальное время обеда разговоры вертелись вокруг темы традиционного образования. После обеда маркиз извинился, что должен спешить, распрощался со всеми с той приветливостью, что отличала членов этой семьи, крепко пожал руку англичанину и сказал напоследок:
- Для меня было большим удовольствием познакомиться с вами, сеньор Уайтлендс. Как друг этой семьи, которую я люблю как свою собственную, вы всегда будете моим другом. Я был бы рад увидеться с вами снова и очень надеюсь, что так оно и случится. Но если вы решите вернуться на родину, я от всей души желаю вам счастливого пути и удачи, и мне бы хотелось, чтобы вы хоть иногда вспоминали о нашей встрече.
Энтони остался ненадолго после обеда, но в отличие от предыдущего дня, не было ни музыки, ни веселья. Уход статного маркиза оставил брешь, которую, казалось никто не мог заполнить, словно удалившись, благородный гость забрал с собой весь кислород из воздуха, оставив разреженную атмосферу. Герцогиня, до сих пор такая оживленная перспективой в скором времени покинуть страну, впала в молчаливую меланхолию, будто уже почувствовала грусть изгнания. Герцог вел себя рассеянно. Его сын Гильермо, полный тревоги и раздражения, ушел через несколько минут, пробормотав неразборчивый предлог. Обе девушки тоже выглядели подавленными. Лили время от времени бросала томные взгляды на англичанина, а Пакита выглядела искренне обеспокоенной.
Энтони решил, что она питает к статному маркизу нераздельные чувства. И неудивительно: маркиз был красив, знатен, умен и без сомнения обладал страстной натурой. В Кембридже за него бы дрались, подумал Энтони. Потом, не отвергая эту возможность, он сказал себе, основываясь на имеющихся знаниях об этих людях, что это совсем необязательно. У женщины такого ума и положения, как Пакита, в текущей ситуации хватало мотивов для беспокойства и помимо романтических. И в конечном счете, какое мне дело? Завтра в это же время я буду в поезде, на пути в Андай [6], и больше никогда не увижу этих людей.
Но мысль об этом привела его в отчаяние. Когда он снова окажется в безопасности и уюте своего лондонского дома, как он обретет спокойствие после поездки, результатом которой стал его провал как профессионала и демонстрация собственной глупости? Какое мнение они о нем составили, особенно Пакита, и в особенности, какое мнение составят, когда поймут, что оценка картин не откроет путь к спасению семьи? Как врач, который диагностировал серьезное заболевание и знает, что хоть и не виноват, но вряд ли может рассчитывать на симпатию больного, Энтони не питал иллюзий относительно чувств Пакиты к нему, когда та узнает о том, как маловероятна новая встреча.
"Ба! - сказал он себе, - в конце концов, какая мне разница, что обо мне думает эта женщина, даже если она и кажется привлекательной? Нелепо задумываться о чувствах к Паките, когда я только что закончил отношения с Кэтрин. Уйти из этого дома как можно быстрее, завершить это нелепое мадридское приключение и попытаться забыть всё произошедшее - не только наилучший выход, но и единственно возможный. Испанцы могут разбираться друг с другом, как им угодно или как сумеют, да хоть бы и переубивали друг друга, но когда пройдет буря, Веласкес по-прежнему будет здесь, в ожидании моего возвращения".
Решив покончить с этим положением и с его недомолвками, Энтони начал прощаться, предполагая, что это затянется, однако всё кончилось быстро. Лишь герцогиня задержала руки англичанина в своих, на удивление холодных для такого теплого помещения, и пробормотала:
- Если мы не встретимся больше в Мадриде, то ждем вас на Лазурном Берегу. Там мы и устроимся, пока все закончится, не так ли, Альваро?
Его светлость герцог сурово кивнул. Пакита протянула англичанину руку на прощание, а Лили влажно чмокнула в щеку. Герцог вызвался проводить его до дверей.
- Приходите завтра с утра, обсудим ваш гонорар. Нет-нет, ни слова больше! Уговор есть уговор; вы честно выполнили свою работу, а я всегда держу слово. Кроме того, я чрезвычайно благодарен вам за ваше терпение: ведь я знаю, как англичане не любят шуток.
С тяжелым сердцем Энтони покинул особняк. Будь у него деньги, он бы с первым же поездом отправился обратно в Англию. Но увы, это было невозможно. У него по-прежнему не было не только денег, но и документов. Он шел, бесконечно проклиная собственную дурость, но поняв, что злиться и негодовать бесполезно, решил хотя бы попытаться вернуть документы и бумажник. Если обокравший его человек был профессиональным преступником - а всё указывало именно на это - то, возможно, имело смысл попытаться отследить его, вернувшись на то же место и пообщавшись с теми же людьми, которые, возможно, были его соучастниками.
Уже стемнело, и таверны стали наполняться посетителями. И хотя было крайне маловероятно, что тот тип вновь окажется на том же месте, Энтони всё же решил заглянуть в клуб любителей корриды, где познакомился с этим проходимцем после драки, затеянной юными фалангистами.
Энтони не нашел его ни там. ни в бесчисленных заведениях, в которые заглянул. Действуя методично, он заходил повсюду, где видел оживление. Некоторые забегаловки посещали люди благородные, другие - конторские служащие, третьи - отвратительного вида типы непонятных профессий, в большинстве, однако, присутствовала разнородная и демократическая публика. Везде царила оглушительная какофония и беспрестанно передавалось вино и невообразимое разнообразие блюд. Все предрекали неизбежность драки, и у Энтони не было оснований в этом сомневаться, но пока не разразилась трагедия, испанцы, похоже, настроились развлекаться.
За вечер он обошел все злачные места, но так ничего и не выяснил. Он переходил из одного заведения в другое и, не имея денег, чтобы хоть что-нибудь заказать, прямиком направлялся к хозяину заведения, официанту или просто завсегдатаю и принимался расспрашивать, не встречал ли тот человека с такими-то приметами, который обокрал его накануне. Однако, его резковатые манеры, иностранный акцент и полная невозможность как-то поживиться за его счет отнюдь не располагали к нему людей. У одних его расспросы вызывали опасения, у других - откровенную неприязнь. Сколько раз за этот вечер он дал себе слово, что в следующий раз будет осторожнее и внимательнее. В конце концов, ему ничего не осталось, как отправиться обратно в гостиницу.
По дороге туда он всё же решил продолжить поиски утраченного и вернулся на место вчерашнего происшествия. Он без труда нашел тот облезлый дом и довольно долго колотил в дверь, покуда не выглянул давешний привратник. Когда тот высунулся из-за угла, он спросил:
