Джек Хиггинс - Эпицентр бури
— Буду ждать звонка.
Она положила трубку, совершенно воодушевленная, и пошла в столовую.
В Париже Макеев посидел какое-то время молча, нахмурив брови. Потом взял телефон и позвонил Диллону. Ирландец ответил не сразу.
— Кто это?
— Жозеф, Син. Я еду к тебе. Это очень важно.
Он положил трубку, надел пальто и вышел.
IV
В тот вечер Броснан и Анн-Мари пошли в кино, а потом в небольшой ресторанчик на Монмартре под названием «Английская площадка». Он давно был облюбован Броснаном, потому что, несмотря на название, здесь прекрасно готовили тушеное мясо по-ирландски с луком и картошкой. Посетителей было мало.
Не успели они расправиться с мясом, как появился Макс Арну. С ним был Савари.
— Снег в Лондоне, снег в Брюсселе, снег в Париже. — Арну стряхнул снег с рукава и расстегнул пальто.
— Ваше появление здесь означает, что вы следили за мной? — произнес Броснан.
— Вовсе нет, профессор. Мы зашли к вам на квартиру, и консьерж сказал нам, что вы ушли в кино. Он был так любезен, что назвал три или четыре ресторана, в которые вы могли пойти. Это второй, куда мы пришли.
— В таком случае присаживайтесь и выпейте коньяку и кофе, — пригласила их Анн-Мари. — Вы выглядите замерзшими.
Они сняли пальто, и Броснан кивком головы подозвал официанта, который быстро подошел и принял заказ.
— Мне очень жаль, мадемуазель, что я испортил ваш вечер, но это очень серьезно, — сказал Арну. — Произошло ужасное событие.
Броснан закурил.
— Давайте, не тяните.
Ответил Савари:
— Около двух часов назад патрульный полицейский обнаружил тела братьев Жобер в автомобиле на площади недалеко от «Черного кота».
— Вы хотите сказать, что их убили? — прервала его Анн-Мари.
— Да, мадемуазель. Их застрелили в упор.
— По две пули в сердце? — спросил Броснан.
— Да, профессор, патологоанатом сказал нам это сразу, как только начал осмотр. Мы не стали ждать конца осмотра. Но как вы узнали?
— Без сомнения, это Диллон. Так поступает любой настоящий профессионал, полковник. Вы должны были бы знать это. Нельзя стрелять один раз, только два, чтобы жертва не сумела выстрелить в вас.
Арну помешал свой кофе.
— Вы ожидали такой развязки, профессор?
— О да. Он все равно отыскал бы их рано или поздно. Любопытный человек. Всегда держит слово и ожидает того же от тех, с кем имеет дело. Он называет это делом чести. По крайней мере, так он поступал раньше.
— Могу я задать вам вопрос? — спросил Савари. — Я работаю в полиции пятнадцать лет. Видел много убийц, и не только гангстеров, для которых убийство — часть их работы, но и, например, ублюдка, который убил свою жену за то, что она изменяла ему. Диллон совершенно ни на кого не похож. Что я имею в виду? Его отец был убит английскими солдатами, поэтому он вступил в ИРА. Я могу это понять, но не то, что было потом. Целых двадцать лет. Все эти операции, даже в чужих странах. В чем здесь дело?
— Я не психиатр, — ответил Броснан. — Они засыпали бы вас причудливыми терминами, назвав его психопатом и даже покруче. Я видел подобных ему людей во Вьетнаме в отрядах специального назначения, некоторые из них были хорошие парни, но когда они начали убивать, с ними произошло то, что случается с людьми, принимающими наркотики. Они стали чокнутыми. Они начинали убивать даже тогда, когда в этом не было никакой необходимости. И делали это совершенно хладнокровно. Там, во Вьетнаме, люди были для них предметами, а не живыми существами.
— Вы думаете, что то же произошло с Диллоном? — спросил Арну.
— Такое случилось даже со мной, полковник, — мрачно сказал Мартин Броснан.
Наступила тишина. Наконец Арну прервал молчание:
— Мы должны поймать его, профессор.
— Я знаю.
— Значит, вы поможете нам?
Анн-Мари взяла его за руку, на ее лице был испуг. Она повернулась к полицейским и произнесла с отчаянием и злобой:
— Это ваша проблема, а не Мартина.
— Все будет в порядке, — успокоил ее Броснан. — Не тревожься. — Он повернулся к Арну: — Я дам вам любой совет, любую информацию, которая может помочь, но сам лично не приму участия. Извините, полковник.
— Вы сказали нам, что он пытался убить вас однажды, вас и вашего друга, — напомнил Савари.
— Это было в семьдесят четвертом. Мы работали на этого моего друга, человека по имени Девлин, Лиам Девлин. Он был, что называется, старомодным революционером. Считал, что можно бороться, как в былые времена: подпольщики против регулярных войск. Что-то типа Сопротивления во Франции во время войны. Ему не нравились бомбы, бесшумные пистолеты, вы понимаете?
— И что случилось? — заинтересовался инспектор.
— Диллон нарушил приказ, и бомба, предназначавшаяся полицейскому патрулю, убила полдюжины детей. Мы преследовали его, и он попытался избавиться от нас.
— Но ему это не удалось?..
— Мы не были просто любителями. — Голос Броснана вдруг изменился, стал более грубым, циничным. — Он продырявил мне плечо, а я всадил ему пулю в руку. Тогда-то он впервые и исчез, очевидно, где-то в Европе.
— И вы его больше не встречали?
— Я был в тюрьме, инспектор, четыре года, с тысяча девятьсот семьдесят пятого, на острове Бель. Но вы отвлекаетесь от сути. Он работал некоторое время с человеком по имени Фрэнк Барри, еще одним ренегатом ИРА, подвизавшимся на европейской сцене. Страшный человек этот Барри. Вы помните его?
— Да, профессор, конечно, — ответил Арну. — Помнится, он пытался совершить покушение на лорда Каррингтона, британского министра иностранных дел, во время его визита во Францию в тысяча девятьсот семьдесят девятом, в очень похожих обстоятельствах, очень похожих на этот недавний случай.
— Вероятно, Диллон пытался скопировать ту операцию. Он обожал Барри.
— Которого вы убили, насколько я помню?
— Извините меня, — сказала вдруг Анн-Мари. Она вскочила и направилась в дамскую комнату.
— Мы расстроили ее, — заметил Арну.
— Она беспокоится за меня, полковник, боится, что обстоятельства могут снова вложить пистолет в мою руку и я покачусь на самое дно.
— Да, я понимаю, друг мой. — Арну встал и застегнул пальто. — Мы отняли у вас много времени. Передайте мои извинения мадемуазель Оден.
Савари сказал, прощаясь:
— За ваши лекции в Сорбонне, профессор, студенты должны любить вас. Уверен, у вас всегда полная аудитория.
— Всегда, — ответил Броснан.
Он смотрел, как они уходят. Вернулась Анн-Мари.
— Прости, что так получилось, дорогая, — обратился он к ней.
— Это не твоя вина. — Она выглядела уставшей. — Я думаю, мне лучше пойти домой.
— Ты не вернешься в мою берлогу?
— Сегодня нет. Возможно, завтра.
Официант принес счет, на котором Броснан поставил свою подпись, помог им надеть пальто и проводил до дверей. На улице снег тихо сыпался на булыжную мостовую. Мари поежилась и повернулась к Броснану:
— Ты изменился, Мартин, когда разговаривал с ними. Ты снова становишься тем человеком.
— Тебе так показалось? — спросил он, зная, что девушка права.
— Я возьму такси.
— Позволь мне поехать с тобой.
— Нет, лучше не надо.
Он смотрел, как она уезжает, потом повернулся и зашагал в другую сторону. В его голове были мысли только о Диллоне: «Где он сейчас и что делает?»
Баржа Диллона стояла на приколе в небольшом заливчике у набережной Святого Бернара. В основном здесь стояли моторные катера, прогулочные суда, покрытые на зиму брезентом. Внутри баржа была оборудована на удивление роскошно: салон облицован красным деревом, два прекрасных дивана, телевизор. За ним располагалась каюта, служившая ему спальней, к которой примыкала небольшая душевая. Кухня была с другой стороны, небольшая, но очень современная. Здесь было все, чего могла пожелать душа хорошего повара. Диллон стоял, ожидая, когда закипит чайник. Он услышал шаги на палубе, выдвинул ящик шкафа, достал вальтер, снял его с предохранителя, засунул за пояс и вышел.
Макеев спустился по трапу и вошел в салон. Отряхнувшись от снега, снял пальто.
— Что за ночь! Проклятая погода.
— Хуже, чем в Москве? — спросил Диллон. — Хочешь кофе?
— Пожалуй.
Макеев налил себе коньяку из бутылки, стоявшей на буфете. Ирландец вернулся с двумя большими фарфоровыми кружками.
— Что случилось? — поинтересовался Диллон.
— Прежде всего, мне донесли, что братья Жобер мертвы, убиты. По-моему, очень мудрое решение…
— Перефразируя бессмертную фразу из старой картины Джеймса Кэгни, это их ожидало. Что еще?
— Всплыл старый друг из твоего туманного прошлого, некий Мартин Броснан.
— Святая Богородица! — Диллон на мгновение застыл. — Мартин? Мартин Броснан? Из какого проклятого места он вылез?
