Гривадий Горпожакс - Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014
– Значит, вы папин коллега, – кокетливо сказала девушка. – А почему я вас никогда не встречала на вечеринках у Веддингов?
– Я выбираю места поинтересней. Хотите составить компанию?
– Да ну вас! – шутливо отмахнулась она. Она прошла вперед, взялась за ручку двери и повернулась к Джину внезапно опечаленным лицом, ну просто Натали Вуд, что ты будешь делать!
– А зачем, Джин, вы к нам?
– По делу… э-э…
– Кэт.
– По делу, Катя.
– Ого, вы даже знаете, что мы русского происхождения?!
– Конечно, Катенька.
– Как смешно вы произносите! Отец вам назначил?
– Факт. Позвонил утром и говорит: «Заваливайся, Джин, вечерком».
– Ну, значит, скоро он будет. Мы никогда не знаем, когда он появится. Так заходите, Джин.
Она открыла дверь. Джин вошел в комнату и вздрогнул. В упор на него смотрели круглые пуговичные глаза Лефти Лешакова.
– Добрый вечер, мистер Краузе! Узнаете? – громко сказал он.
– Мы с мамой заказали этот портрет, потому что отец так редко бывает дома, – проговорила за спиной Катя.
– Я смотрю, тут просто культ нашего бакалавра, – усмехнулся Джин.
– Садитесь. Хотите кофе?
Джин сел на низкое кресло на металлических ножках и осмотрелся. В гостиной бакалавра-убийцы царил ширпотребный модерн, с головы до ног выдающий весьма скромный достаток семьи. Журнальный столик в виде почки, торшер, напоминающий коралл, дешевые репродукции Поллака, Кандинского, Шагала, и рядом – о боги! – «Три богатыря», «Иван Грозный убивает своего сына», «Запорожцы»…
– Вам нравится Поллак? – спросила, входя с подносом, Катя.
«Долго еще они собираются разыгрывать со мной эту комедию?»
– Ммм… Поллак… Да, да…
Катя поставила на почковидный столик чашки с кофе, бисквит.
– У моего отца старомодные вкусы, он терпеть не может современной живописи, кричит: «Позор модернягам!» Но эту комнату я оформила сама.
– Ммм, да, можете гордиться своим вкусом.
Она села напротив, взяла чашку в обе руки и, глядя на Джина совершенно восторженными глазами, стала дуть в чашку, вытягивая губы, словно маленькая. «А не схожу ли я с ума?» – подумал Джин.
Он переводил взгляд с этой глупенькой мечтательной девчонки на портрет гангстера с оловянными глазами.
«Неужели эта тварь так искусно притворяется? А что, если…»
– Ты здесь одна? – резко спросил он и приподнялся с кресла.
Девушка от испуга чуть не выронила чашку, обожгла себе пальцы.
– Что с вами, Джин?
Скрипнула дверь. Джин отпрянул к стене, сунул руку за пазуху.
Вошла дама средних лет, в которой, несмотря на весь нью-йоркский антураж, опытный взгляд сразу бы разглядел русскую или украинку из ди-пи – перемещенных лиц.
– Китти, у нас гости? – спросила она по-русски.
– Мамочка, это Джин Грин из папиной фирмы. Папа назначил ему встречу, должно быть, скоро приедет, – залепетала девушка, зашла за спину матери и оттуда сделала гостю несколько жестов типа «с ума сошел», «как не стыдно», «нахал».
– О, как приятно! Что же вы вскочили? Садитесь, пожалуйста, – заговорила дама на чудовищном английском.
В передней раздался звонок.
– Папа! – вскричала Катя и бросилась вон из комнаты.
«Досадно, что при Кате», – вдруг подумал Джин, но тут же отбросил эту нелепую мысль, расслабил мускулы, положил ногу на ногу, а руку приблизил к левому плечу.
В передней раздавался какой-то радостный визг, послышался звук поцелуя…
– Мама, смотри, кто к нам пришел! Дядя Тео! – и с этим криком Катя втащила в комнату пожилого мужчину.
Дядя Тео был совершенно квадратен, покрытая нежным пухом массивная голова росла прямо из плеч. Ему было страшно тесно в воротничке, и он все время задирал подбородок, стараясь обозначить некоторое подобие шеи. Неправдоподобно маленькие круглые глазки с туповатым благодушием смотрели на Джина. Хозяин мясной лавки из Бруклина, да и только. Между тем на дяде Тео был пиджак дорогого английского твида и десятидолларовый галстук в тон пиджаку.
– А Толи, конечно, нет дома, – тоненьким голоском по-русски сказал он, поцеловав в щеку хозяйку.
– Может быть, скоро будет. Вот он мистеру… э… мистеру Грину назначил. Познакомься, Федя, это мистер Грин, Толин сослуживец.
В голосе хозяйки слышалась явная гордость: у них в гостях такой элегантный стопроцентный англосакс. И Катя сияла – гость прямо из «Плэйбоя»!
«Этот-то, наверное, один из них», – подумал Джин, пожимая квадратную ладонь.
Дядя Тео плюхнулся в кресло.
– Третий день уже пропадает в Вайоминге, – пожаловалась хозяйка дяде Тео. – Прямо ни дома, ни семьи. Свет клином сошелся на этих кондиционерах. Вы, мистер Грин, должно быть, тоже всегда в разъездах?
– Нет, мэм, я работаю в «лавке», – сказал Джин, не сводя глаз с дяди Тео.
– Как вы сказали?
– В конторе фирмы.
– Ах, мистер Грин, а если бы вы знали, как тяжело семье коммивояжера! Китти растет фактически без отца. По соображениям службы Анатоля мы вынуждены часто менять квартиры…
– Ах вот как, – Джин быстро посмотрел на хозяйку.
Та покивала ему с важной печалью.
– А ведь Анатоль с его образованием…
– Мама! – воскликнула Катя.
– …с его образованием мог бы занять более солидное место, но… судьба иммигранта, мистер Грин. Ведь мы, мистер Грин, до сих пор чувствуем себя здесь чужаками. Вам, коренному американцу, трудно это понять…
– Я не коренной американец, – сказал Джин по-русски, глядя в упор на дядю Тео.
– Как! – воскликнула Катя.
Воцарилось молчание. Глазки дяди Тео смотрели на Джина с туповатым, несколько остекленелым любопытством.
– Я Евгений Павлович Гринев, – медленно сказал Джин, приподнимаясь из кресла. Его вдруг захлестнул какой-то дикий восторг опасности. Вот сейчас обрушится стенка и вылезет морда с автоматом, дядя Тео опрокинет стол, мама хищно захохочет, Катя зарыдает… нет, не зарыдает, в руке у нее появится пистолет – словом, все как в классическом боевике «Ревущие двадцатые».
– Какой приятный сюрприз! – сказала мама.
– Простите, я где-то слышал эту фамилию, – сказал дядя Тео.
Джин вышел на середину комнаты.
– Похоже, что наш бакалавр вряд ли скоро здесь появится, – грубовато сказал он. – Как считаете, мамаша?
Его душила ярость.
– Я ухожу, – сказал Джин, обводя всех взглядом.
– Очень жаль, – пробормотала мама. По лицу ее было видно, что она мучительно ворочает мозгами, не понимая, в чем тут дело.
Взбешенный Джин выскочил на лестничную площадку: он ведь тоже не понимал, в чем тут дело. Что это за письмо, что за святая семейка, что это за бессмысленная игра?
– Джин, куда вы? – На площадку выбежала Катя. Она задыхалась.
Он схватил ее за плечи, рванул к себе, заглянул в остановившиеся от сладкого ужаса васильковые глаза. Еще бы, все как в кино!
– Хочешь знать куда, цыпочка? В «Манки-бар», к Красавчику Пирелли. Поищу там убийцу своего отца. Понимаешь?
– Не понимаю, – прошептали розовые ненакрашенные губы.
Он оттолкнул ее и побежал вниз по лестнице. Шаги его гулко отдавались по всем этажам.
«Почему я не вынул пистолет и не заставил их расколоться? – думал он, идя к машине. – Но как вынуть пистолет перед этой красивой глупой девчонкой и перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка гангстер? Неужели здесь не было засады?»
Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся. С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий.
– Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича…
– Кто вы такой? – резко спросил Джин.
– Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костецкий, или Тео Костецкий.
– Вы знаете Врангеля?
– Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана… Ох, наивные люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как законсервированный…
– А Лефти Лешакова вы тоже знаете?
– Помилуйте! Гангстера?! – Костецкий остолбенел. – Я слышал по радио, но…
– Анатолий Краузе и Лефти – одно лицо, – сказал Джин и тоже остановился.
– Помилуйте! – вскричал Костецкий. – Толя – гангстер?
– Бросьте темнить, дядя Тео, – сказал Джин, подошел к своей машине, открыл дверцу. – Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа.
– Евгений Павлович! – умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди короткие руки.
Джин упал на сиденье и дал газ.
