Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр

Большинство присутствующих наслаждаются разгорающимся скандалом. Кто-то негромко смеется, Азат медленно водит головой, стараясь уследить за ходом перепалки.

Несмотря на тяжкое по нынешним временам обвинение, Левингстон мужественно пытается отстоять свои позиции.

— Я шовинист?! Я?! Шовинист тот, кто делает эти сериалы! Это дурман, отрава, это такая же гадость, как американская еда!

Левингстона басовито перебивает Соломон, до сих пор сосредоточенно изучавший телепрограмму:

— Черте ними, Чарли, пусть смотрят свой сопливый сериал! Главное для нас — вытурить их до двенадцати часов. В половину первого ночи будет передача «Тайный мир секса». Выгоним женщин, закроемся и посмотрим телевизор как люди.

Первым выражает восторг неожиданно очнувшийся Азат:

— Правильно, Соломон! Ух, как я люблю смотреть про секс! У нас, знаете, страна мусульманских традиций. Юноши и девушки живут практически раздельно до самой женитьбы. Отсюда недостаток опыта и жизненные драмы. Вот женишься, и в первую же брачную ночь опозоришься на всю жизнь. Хорошо, если еще жена не болтливая.

Не желая слушать эту дребедень в восемьдесят третий раз, мужчины в ожидании половины первого разбредаются по своим комнатам. Я сижу у себя в номере и пытаюсь читать.

Когда я, держа в руке банку пива, появляюсь в телевизионной, там стоит мертвая тишина. Азата нет, видно, заснул в своем номере. Присутствующие мрачно уставились на экран, где древняя старушка, шаркая, ведет оператора по коридору старого дома. Дойдя до ванной, она открывает дверь и, драматически заведя глаза, рассказывает:

— И вот тут хозяин подстерег меня и воспользовался своим положением…

Загробный голос за кадром дает пояснения:

— Эта женщина подверглась насилию со стороны хозяина дома, где работала горничной. Это случилось в 1925 году. В нашей программе мы хотим показать, что сексуальные домогательства со стороны нанимателей были серьезной проблемой уже много лет назад. Вот еще один пример.

На экране появляется еще более ветхая старушка и начинает рассказывать, как она нанялась работницей на отдаленную ферму вскоре после окончания Первой мировой войны и что из этого вышло.

Сзади раздается мрачный голос канадца Дейва:

— Кто ей сейчас поверит? Надо было делать передачу по свежим следам еще тогда, до Первой мировой. Лучше немое кино, чем эти жалобы, опоздавшие на семьдесят лет.

Плюнув на несостоявшуюся эротику, иду к себе в номер. Против обыкновения, спускаюсь той лестницей, которая ближе к выходу на первом этаже. Пора, пора, я могу опоздать. Быстро и по возможности бесшумно пробегаю к своему номеру и, не вставляя в замок ключа, распахиваю дверь. Как я и полагал, она не заперта. Вылетев на середину номера, оборачиваюсь. За дверью стоит Азат.

Это первый человек в этом деле, который смог так меня провести. Помешанный на сексе, бестолковый и смешливый, привязчивый и надоедливый, любопытный и безвредный пакистанец, где ты? Из полутьмы смотрит холодное и жестокое ЛИЦО, имя которому — смерть. Это не патетика, это констатация факта, ибо за этим адвокатом числится очень многое.

Не дожидаясь, пока зазевавшийся Азат вытащит нечто блестящее из кармана, прыгаю на своего недавнего собутыльника и товарища по ночным приключениям. Прыгаю с места без подготовки, но девяносто килограмм с расстояния в два метра — это много для не слишком массивного азиата. Азате кряканьем бьется о стену, вытаращивает глаза и вместе со мной обрушивается на пол и замираете растопыренными руками и сложенный втрое.

Оттолкнув ногой в сторону узкий нож, который Азат все-таки успел вытянуть из кармана, усаживаю пакистанца в кресло. Через несколько секунд его взгляд снова обретает живой и очень нехороший блеск.

— Если хочешь уйти живым, отвечай на вопросы. Иначе сломаю тебе шею и выкину в коридор. Тебя видели пьяным, поверят, что упал.

Азат едва заметно кивает. Ничего он не скажет, он сейчас прикидывает, как вырваться отсюда. И понимает, скотина, что шума я поднимать не могу.

— Микрофон ты ставил?

Азат молчит, бросив косой взгляд на низ шкафа. Видимо, там уже стоит новое устройство, раз он так боится говорить.

— У Лиз ты искал карточку журналиста, к которому я обратился?

Этот вопрос не столь важен, так что, подумав, Азат кивает.

— Эрнесто ты прикончил? Отраву в бренди ты подлил? Ты получил команду на мою ликвидацию?

Азат только щурит темные глаза. Ответы ясны.

— Назови вашего человека в нашей конторе.

Азат впервые подает голос:

— Я его не знаю.

— Тебя ведь предупреждали — сверну шею.

— Правда, не знаю. И шею не свернешь.

Правок, не сверну. Сегодня, во всяком случае. И полиции не сдам: ни одной улики против него нет. Мало кто сейчас находится в большей безопасности, чем это тип. Ладно, даст Бог, свидимся и посчитаемся.

— Убирайся отсюда. Совсем. На сборы — десять минут. Молись, чтобы мы с тобой больше не встречались.

Напоследок Азат откровенничает:

— И ты молись. Тебе повезло: я был уверен, что услышу тебя в коридоре.

Поднявшись с кресла, Азат выходит из номера.

Азат попал в список подозреваемых сразу, как только выяснилось, что в гостинице есть чужой. Против него был ряд косвенных факторов, которые даже вкупе не давали повода для категорического заключения, но заставляли к нему присмотреться: он приехал из наркопроизводящего региона, так называемого «золотого полумесяца», он влез в нашу компанию, он носил исключительно удобную маску для нанесения неожиданного и смертельного удара, и он намертво прилип ко мне в последние два дня.

Эта самая прилипчивость наводила на нехорошие размышления. Скорее всего, он действительно получил команду на мою ликвидацию. Как раз в тот момент, когда я расслабился, полагая, что есть время для передышки.

Поутру Азата в его номере не оказалось. Он оставил записку о том, что вынужден поехать в Амстердам к своему другу и вернется через неделю.

Пока удалось отделаться от Азата, но не от его хозяина, а потому лучше всего на пару дней исчезнуть из города. Программа семинара дает такую возможность. Мы всей группой натри дня отправляемся на курортный остров. О программе и маршруте поездки нам довольно долго рассказывала Карин — младший куратор семинара. Я так был замучен жизнью, что толком не усвоил название места, куда мы едем. Впрочем, это и неважно: в этом слове несколько сочетаний «хр», что все равно делает его практически непроизносимым.

Некоторую пикантность поездке придавало то, что Джой смогла уговорить руководителей семинара разрешить ей присоединиться к нашей группе. При этом, как я понял, она в основном ссылалась на свое намерение писать диплом на экономическую тему. В итоге мне пришлось вытерпеть несколько бестактных шуток, зато поездка обрела новые краски.

На острове от причала парома нас везут на автобусе. Потом мы минут двадцать идем через небольшой городок, по-голландски чистенький и тихий. С его окраины открывается вид на пологие серо-зеленые холмы, поросшие редким кустарником и деревьями. В просветах между холмами видна ровная полоса дамбы, закрывающая горизонт. Я не страдаю неврастенией и чрезмерно развитым воображением, но мысль о том, что от несметных масс серой враждебной морской воды меня отделяет относительно узкая полоска земли и чуть-чуть бетона, угнетает.

Небольшой отель спрятался среди холмов в полукилометре от окраины городка, но кажется совершенно изолированным. Он состоит из двухэтажного дома для гостей под черепичной крышей и еще одного здания, в котором уместились ресторанчик, бар и зал для приемов.

Размешают нас в просторных комнатах вполне современного стиля. Мне достается номер на последнем этаже под островерхой крышей. Через врезанное в скат крыши окно видна часть двора и хмурое голландское небо.

На острове я впервые за последнее время чувствую себя относительно спокойно. Количество туристов, добирающихся сюда на пароме, ограничено. К тому же отель наш находится на отшибе, и каждый человек здесь на виду.