Джон Ле Карре - Звонок мертвецу
— Вы считаете, что сверток не мог ввести в заблуждение?
— Ну, меня-то по крайней мере не ввел бы. Это же смешно: какой-то человечишка развозит на «форде» свертки с постельным бельем. Ну, о чем тут думать? К тому же я спросил о Смайли и, на тебе, не захотел говорить с ним. Согласитесь, что выглядело все это по меньшей мере странно. Разве не так?
— Похоже. Но что ему было от вас нужно? И что он хотел с вами сделать?
— Вот именно, в этом-то вся загвоздка, понимаете? Мне кажется, он дожидался меня, но, разумеется, и предположить не мог, что я позвоню в собственную дверь. Это, видимо, как-то нарушило его планы. А собирался он, как мне кажется, убрать меня. Потому и пригласил зайти в дом — он меня узнал, но, наверное, по фотографии, а потому не сразу. Из-за этого и произошла заминка.
Мендель смотрел на него и молчал, потом произнес:
— О, Господи!
— Предположим, я прав, — продолжил Смайли, — во всех своих заключениях. Предположим, Феннан действительно был убит вчерашней ночью, и сегодня утром я действительно чуть не отправился за ним следом. Не знаю, как у вас, в Скотланд-Ярде, но в нашем деле практически не случается такого: по убийству в день.
— Что вы имеете в виду?
— Не могу сказать точно. Пока не знаю. У меня к вам просьба. Перед тем как двигаться в этом деле дальше, вы не смогли бы проверить вот эти номера? Машины с такими номерами сегодня утром были припаркованы на Байуотер-стрит.
— А почему вы не можете сделать это сами?
Смайли с секунду ошеломленно глядел на него. Затем он вспомнил, что ни разу еще не упомянул о своей отставке.
— Ах да, я ведь вам пока ничего не сказал. Утром я подал прошение об отставке. Предпочел сделать это сам до того, как меня уволят. Так что теперь я вольная птица. И вряд ли могу рассчитывать на трудоустройство.
Мендель взял у него список номеров автомобилей и отправился в комнату, где стоял телефон. Через пару минут он вернулся на кухню
— Они перезвонят сюда через час, — сказал он. — Пойдемте, я покажу вам свои владения. Вы что-нибудь понимаете в пчелах?
— Гм-гм, очень мало. В Оксфорде на занятиях по естествознанию меня укусил какой-то клоп.
Ему вдруг захотелось подробно рассказать Менделю о том, как он мучился с метаморфозами животных и растений у Гете, пытаясь, подобно Фаусту, «в природе всех вещей дойти до самой сути». Но тут у Смайли возникла мысль о том, что лучше, пожалуй, объяснить Менделю, почему невозможно понять дороги, которыми следовала Европа девятнадцатого столетия, если не обратиться к открытиям того времени, прежде всего в естественных науках. Его так и распирало от серьезных мыслей, но втайне, в глубине души Смайли осознавал, что это всего лишь результат борьбы его мозга с впечатлениями сегодняшних событий и что его вдохновенные, высокие мысли имеют основной причиной нервное напряжение. Вспотевшие ладони рук точно указывали на это.
Мендель вывел его на воздух через заднюю дверь и показал гостю три аккуратных пчелиных улья, стоявших у низкой кирпичной стены в дальнем конце сада.
— Я всегда мечтал завести пчел, разобраться, что тут к чему. Литературы всякой про них прочитал столько — не счесть, просто самому страшно! Не поверите, забавные это зверушки, плутишки этакие!
Они стояли под частым мелким дождем, а Мендель, не замечая этого, принялся рассказывать и все говорил и говорил. На погоду он, видимо, не обращал никакого внимания, она отвечала ему взаимностью. Смайли с интересом разглядывал инспектора: у Менделя было худощавое волевое лицо, носившее отпечаток замкнутости и сосредоточенности, короткий ежик волос отливал серебром. Смайли отлично себе представлял жизнь, прожитую Менделем, — он встречал у полицейских во всем мире такую же сухую морщинистую кожу, такое же неизбывное терпение, горькую разочарованность и глубоко спрятанную в тайниках души ярость. Он легко мог себе представить долгие часы, проведенные Менделем в поисках истины, в любую погоду, в засадах, ожидании того, кто может и вовсе не прийти… или прийти и тут же навсегда исчезнуть. Смайли было хорошо известно, как все они — Мендель и ему подобные — зависели от всяких ответственных работников — капризных и грубых, нервных и переменчивых, редко мудрых и понимающих. Он знал, как умные, талантливые люди ломались благодаря идиотизму начальства, когда недели круглосуточного терпеливого труда шли псу под хвост только из-за каприза или глупости такого вот начальника.
Мендель провел его по сомнительного вида тропинке из битого камня к ульям и, не обращая внимания на дождь, разобрал один из них на составные части, давая по ходу пояснения и сопровождая их наглядной демонстрацией. Говорил он отрывистыми фразами, с длинными паузами. Во время этих пауз он и показывал что-нибудь, со знанием дела поворачивая деталь своими длинными пальцами.
Наконец они вернулись в дом, и Мендель показал ему две комнаты на первом этаже. Гостиная была, можно сказать, вся в цветах: занавески с изображениями цветов, ковры с цветочным орнаментом, вышитые цветами чехлы на мебели. В углу небольшого кабинета располагалась коллекция пивных кружек в форме толстяка, одетого в костюм восемнадцатого века (так называемые «Тоби джагз»). Пара очень красивых пистолетов располагалась в витрине рядом со спортивным кубком. «За меткую стрельбу по мишени» — было выгравировано на нем.
Потом они поднялись наверх. Здесь ощущался запах керосина, который шел от камина, расположенного на первом этаже, и слышно было сердитое журчание в баке туалета.
Мендель показал гостю собственную спальню.
— Свадебные апартаменты. Кровать купил на распродаже, и всего-то за фунт стерлингов. Заметьте, матрасы-то пружинные. Невероятные вещи там, бывает, продаются. Ковры, например, раньше принадлежали королеве Елизавете. Они их, видите ли, каждый год меняют. Купил в лавке в Уотфорде.
Смайли стоял в дверях и был, признаться, несколько озадачен увиденным. Мендель прошел мимо него и открыл дверь в другую спальню.
— А вот ваша комната. Если вы ее захотите. — Он повернулся к Смайли лицом. — На вашем месте я предпочел бы сегодня не ночевать дома. Мало ли что, не правда ли? Кроме того, здесь спится лучше — воздух почище.
Смайли начал было протестовать.
— А это вы уже сами для себя решайте, как вам будет лучше. — Мендель нахмурился и сказал с ноткой неуверенности в голосе: — Я, честно говоря, не шибко разбираюсь в вашем ремесле. Наверно, не лучше, чем вы — в моем. В общем, поступайте так, как сочтете нужным. Из того, что я уже о вас знаю, вы вполне «взрослый» и можете о себе позаботиться сами.
Они сошли по ступенькам вниз. Мендель разжег в гостиной газовый камин.
— Так или иначе, но вы должны мне позволить накормить вас сегодня обедом, — сказал Смайли.
В холле зазвонил телефон. Это звонила секретарша, чтобы сообщить Менделю информацию о машинах, номера которых он ей продиктовал.
Мендель вернулся в гостиную и протянул Смайли список из семи имен и адресов. Четыре из семи можно было отбросить сразу: адреса владельцев этих машин начинались со слов «Байуотер-стрит». Оставалось три: наемная машина, зарегистрированная в фирме «Эдам Скарр и Сыновья» на Бэттерси, торговый фургон черепичной фирмы «Северн тайл компани» из Истбурна, а третий автомобиль и вовсе являлся собственностью Панамского посольства.
— Я дал человеку задание выяснить панамский вариант. Это будет несложно: на вооружении посольства всего только три автомобиля.
— Бэттерси отсюда недалеко, — продолжал Мендель, — можно съездить туда вдвоем. На вашей машине.
— Это просто замечательно, — быстро согласился Смайли, — съездим туда, а потом поедем к Кенсингтону обедать. Я закажу столик в «Энтречэт».
Было четыре часа дня. Они посидели немного, поговорили о том, о сем, о пчелах, о домашнем хозяйстве. Мендель чувствовал себя здесь в своей стихии, а Смайли — как-то не очень уверенно, немного смущался, но старался делать все, чтобы не выглядеть этаким умником. Ему вдруг живо представилось, как бы Энн восприняла Менделя. Он наверняка бы понравился ей чрезвычайно, и она тут же, по своей привычке, постаралась бы сделать его картонным, человеком в одной плоскости, не имеющим права на поступки, выходящие за рамки, ею придуманные. Она бы начала перенимать его словечки, манеру разговора, сделала бы его непременным персонажем для светской болтовни, сделала бы его неотъемлемой частью их жизни, своим, ручным, простым и понятным, лишила бы его «изюминки». «Представляешь, дорогой, он такой домашний! Ну, кто бы мог подумать? Уж кто-кто, но это последний человек, от которого я ожидала услышать совет, где можно задешево купить рыбу. А какой чудный у него домик! И какая непосредственность! Ведь он прекрасно должен знать, что эти «Тоби джагз» ужасны, но ему просто нет до всех наших условностей ровным счетом никакого дела. Мне кажется, он душка. Жабенок, пригласи его к нам пообедать. Ты должен его пригласить. И не для того, чтобы над ним хихикать, а чтобы получать от общения с ним удовольствие». Он, конечно, так и не пригласил бы Менделя, но Энн осталась бы довольна — в еда она его вычислила, вычислила, за что можно хорошо и по-дружески к нему относиться. А вычислив, забыла бы о его существовании.
