Джон Ле Карре - Звонок мертвецу
— Да нет же, я о цвете кожи, знаешь ведь, хамелеоны умеют менять свой цвет, когда им это нужно.
— Знаю, конечно. Когда они сидят на зеленой листве, то сами становятся зелененькими. Так ты тоже зеленел, лягушонок?
Он слегка пожал кончики ее пальцев своими.
— Внимай, кокетка, пояснениям несравненного Смайли о его патентованной технике хамелеона-броненосца, в два счета обламывающего наглецов в «профессиональных беседах».
Ее глаза были так близко от его глаз, она смотрела на Смайли с обожанием.
— Техника основывается на той неоспоримой аксиоме, что интервьюируемый, любящий больше всех на свете себя самого, неизбежно будет симпатизировать своему отражению. Следовательно, задача заключается в том, чтобы воспроизвести социальную, политическую и интеллектуальную окраску оппонента. Примечание: самое сложное здесь — это угадать с темпераментом. Требуются немалый опыт и актерское дарование.
— Жаба надутая, но любовник неглупый.
— Тихо ты! Бывает, правда, натолкнешься вдруг на плохое настроение, упрямство, дурное состояние духа — тут уж приходится действовать по другой схеме — как броненосец.
— А где же твои пояса со щитками?
— Нет, тут дело заключается в другом: плавное — поставить противника в такое положение, когда ты возвышаешься над ним. Меня когда-то готовил для конфирмации старый епископ на покое. Покой покоем, но я был единственным его слушателем, и за половину воскресенья он успевал так меня накачать своими наставлениями, что хоть принимай тут же епархию. Но я нашел на него управу: разглядывая во время этих нравоучительных монологов его лицо, я мысленно воображал, что оно у меня на глазах покрывается густой шерстью. Вот этот прием и позволял мне чувствовать свое превосходство над ним. Ну, а дальше я начал развивать в себе эту способность: превращал его в своем воображении в обезьяну, заставлял застревать в окнах со скользящей рамой, отправлял голышом на масонские сборища, обрекал наподобие гадов вечно пресмыкаться на пузе…
— Ах, мерзавец, гадкая жаба!
Да, именно так всегда и было. Но вот в последних встречах с Мэстоном Смайли забыл об этой своей способности: он слишком близко принял к сердцу всю эту историю. Еще когда Мэстон только делал первые пробные шаги, прощупывал его, он чувствовал только усталость и отвращение — потому и не дал ему должного отпора. Наверняка и Мэстон подозревал Эльзу Феннан в убийстве — по всему чувствовалось, что у нее имелись на то веские основания, — но он не хотел этого знать. Для него этой проблемы просто не существовало; подозрение, богатый профессиональный опыт, чутье разведчика, здравый смысл, наконец — для Мэстона весь этот набор — пустой звук, он признает только фактический материал, твердые улики. Вот письмо — это реальный факт, министры и всякие там Х.С. тоже реальность. В спорах и дрязгах за сферу влияния департамент не интересовали смутные подозрения какого-то отдельного офицера.
Смайли чувствовал усталость, тяжелую, свинцовую усталость. Он сидел за рулем и правил к себе домой. Надо сегодня пообедать в каком-нибудь ресторане. Придумать что-то особенное. Сейчас, правда, время ленча. Ну что ж, ничего, он почитает Олеария, последует за ним по страницам его «Описания путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно», а уж потом пообедает в «Куаглинос». Поднимет в одиночестве тост: за успех «безнадежного предприятия» неведомого убийцы, скорее всего, это все-таки Эльза, поблагодарит ее за окончание карьеры Джорджа Смайли на ниве госбезопасности, совпавшее — ну, чего в этой жизни только не случается — с безвременной кончиной Сэма Феннана.
Он вспомнил, что должен забрать на Слоун-стрит белье из прачечной и, поблуждав по улицам Лондона в поисках места для парковки, заехав на Байуотер-стрит, нашел, наконец, местечко в трех домах от собственного жилища. Он вылез, держа в руках коричневый бумажный сверток из прачечной, сосредоточенно запер машину и обошел ее кругом — скорее по привычке, пробуя ручки на всех дверях. Накрапывал противный моросящий дождик. У него вызвало раздражение то обстоятельство, что снова кто-то поставил машину прямо перед его домом. Слава Богу, миссис Чэпел закрыла окно в его спальне, а то дождик бы…
Внезапно он весь подобрался и насторожился. В окне гостиной он заметил какое-то движение: свет, чья-то тень, фигура человека — что-то такое, он уверен, там промелькнуло. Интересно, это зрение или инстинкт? Или, может быть, профессиональное чутье сработало? Какое-то шестое чувство или нерв, неуловимый сигнал, предостережение от неизвестного органа восприятия, предостережение, которому он внял и к которому прислушался.
Не теряя времени на раздумья, он положил ключи обратно в карман пальто, поднялся по ступенькам до своей собственной двери и крутанул звонок.
Тот резко прозвенел, отозвавшись эхом во всех комнатах дома. Секундная пауза, и до ушей Смайли донесся слабый звук приближающихся к входной двери шагов, твердых и уверенных. Звякнула цепочка, щелкнул открываемый замок, и дверь распахнулась.
Смайли никогда в жизни не видел его раньше: высокий, светловолосый, довольно красивый, лет на вид этак около тридцати пяти. Легкий серый костюм, белая сорочка, серебристый галстук — одет по протоколу, ну прямо подающий надежды молодой дипломат! Немец или швед. Руку непринужденным жестом опустил в карман пиджака.
Смайли принял извиняющийся вид и вежливо осведомился:
— Добрый день. Скажите, дома мистер Смайли?
Дверь открылась еще шире. Маленькая заминка.
— Да, он дома. Заходите, пожалуйста.
Какое-то мгновение он колебался: может, войти.
— Нет, благодарю вас. Передайте для него, пожалуйста, вот это.
Смайли вручил незнакомцу сверток с бельем, спустился по ступенькам и направился к машине. Он ощущал, что за ним наблюдают. Завел машину, развернулся и поехал в сторону Слоун-стрит, так и не кинув ни единого взгляда в направлении своего дома. Припарковавшись, он быстро достал записную книжку и записал семь строчек с номерами. Номера принадлежали семи машинам, припаркованным на Байуотер-стрит.
«Так, что теперь делать? — думал Смайли. — Позвать полисмена? Кто бы ни был тот незнакомец, его уже, должно быть, и след простыл». Но у Смайли имелись еще и другие соображения. Он снова запер машину, пересек дорогу, подошел к телефонной будке и позвонил в Скотланд-Ярд, в Особый отдел. Смайли попросил позвать к телефону инспектора Менделя. Но инспектор, как оказалось, доложив суперинтенданту о выполнении возложенной на него миссии в Уоллистоне, отправился к себе в Мичэм наслаждаться прелестями пенсионного возраста. Выбив наконец у слишком бдительных сотрудников Скотланд-Ярда адрес Менделя, Смайли снова втиснулся в свою машину, объехал площадь и остановился у Альберт-бридж. В новом пабе он заказал сандвич, принял порцию виски, а четверть часа спустя уже катил в сторону Мичэма под непрестанную дробь дождя по крыше его маленького автомобиля. Чувствовал он себя на редкость скверно.
6. Чаепитие с сочувствием
Когда он добрался до Мичэма, дождь все еще шел. Смайли обнаружил Менделя в саду, на нем была совершенно невообразимая шляпа — такую Смайли, пожалуй, видел впервые: первоначально она могла принадлежать, очевидно, еще солдату первой мировой войны, какого-нибудь Австралийского или Новозеландского армейского корпуса. Широченные ее поля под бременем прошедших лет и английским дождем как-то равномерно со всех сторон опустились, и Мендель, бедняга, напоминал в ней гриб-переросток, склонившийся с ужасного вида киркой над каким-то пнем.
Мендель внимательно посмотрел на Смайли, и по его худому лицу медленно разлилась улыбка. Он протянул свою мускулистую руку для пожатия.
— Неприятности, — сказал он.
— Неприятности.
Они повернулись и пошли по тропинке в дом.
«Настоящее предместье, — подумал Смайли, — но удобно и уютно».
— В комнате холодно, я еще не успел растопить камин. Как насчет чашки горячего чая на кухне?
Они проследовали на кухню. Порядок там был педантичный, каждая вещь находилась на своем месте, на всем лежал отпечаток почти что женской аккуратности и тщательности. Диссонанс вносил лишь полицейский календарь, висевший на стене. Пока Мендель ставил чайник и возился с чашками и блюдцами, Смайли бесстрастным тоном излагал события на Байуотер-стрит. Когда он закончил свой рассказ, Мендель долго молчал, остановив взгляд на собеседнике.
— Зачем он все же пригласил вас войти в дом?
Смайли моргнул и слегка покраснел:
— Я тоже об этом думаю. В тот момент, знаете, я даже опешил. Хорошо, что у меня был сверток с бельем.
Он прихлебнул из своей чашки.
— Но я не думаю, что сверток сбил его с толку. Конечно, этого исключить нельзя, но я сомневаюсь. Сильно сомневаюсь.
