Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
Парижское уличное движение представляет неразрешимую загадку независимо от времени суток. Оно дает каждому, кто хочет прийти раньше, опоздать или вообще не попасть в нужное место, возможность оправдаться. Парижанин за рулем является воплощением вымирающего вида млекопитающих, готового рисковать жизнью, лишь бы не соблюдать правила дорожного движения. В этом их могут превзойти, пожалуй, только автокентавры Рима или Афин. Монахини из монастыря Святой Магдалины стали участницами феерии парижского уличного движения. На перекрестке улицы Лекурб на Монпарнасе поток грузовых автомобилей, развозивших товары по магазинам, помешал «грозной» монашке присоединиться к сестрам на другой стороне улицы. Она помахала им рукой и, внезапно свернув в узкий переулок, значительно прибавила ходу. Борн тем не менее не стал ускорять бег, потому что успел разглядеть на фасаде одного из домов голубую табличку с белой надписью «Тупик».
И правда, вскоре Борн увидел велосипед, прислоненный к фонарному столбу и предусмотрительно прихваченный цепью с замком. Джейсон спрятался в нише перед какой-то дверью примерно в пятнадцати футах от велосипеда и стал ждать. Повязка на шее намокла: он потрогал ее и почувствовал теплую влагу. Может, разошелся только один шов... кровотечение несильное. О Боже, как устали ноги... Нет, «устали» — не то слово: их терзала боль, причиной которой была чрезмерная нагрузка на мускулы: ровная, ритмичная трусца, даже бег по утрам не подготовили его к рывкам, увертываниям и внезапным, резким остановкам. Тяжело дыша, он прислонился к холодному камню, не сводя глаз с велосипеда и пытаясь подавить мысль, которая навещала его с приводящей в ярость регулярностью: несколько лет назад он даже не заметил бы, что ноги у него устали. Усталости просто не было бы.
Предрассветную тишину нарушил скрип открываемой массивной Двери подъезда, перед которым стоял велосипед. Прижавшись спиной к стене, Джейсон вытащил из-за пояса пистолет и стал наблюдать за монашкой, направившейся к фонарному столбу. Она никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Борн ступил на тротуар и бесшумно устремился к ней.
— Вы можете опоздать к заутрене, — сказал он.
Женщина резко обернулась — черная накидка взвилась в воздух — и выронила ключ на мостовую. Она быстро сунула руку в складки своего одеяния, но Джейсон перехватил руку монахини и сорвал с ее головы белую шляпу с широкими полями. Увидев лицо женщины, он вздрогнул.
— Боже мой! — прошептал он. — Это вы!
Глава 27
— Я узнал вас! — взволнованно сказал Борн. — Париж... много лет назад... Вы... Жаклин Лавье. Вы держали магазин модной одежды... «Классики» на улице Сент-Оноре — это была явка Шакала в Фобуре![104] Я нашел вас в исповедальне в Нёйи-сюр-Сен. Я подумал, что вы мертвы. — Покрытое морщинами, с резкими чертами лицо женщины исказилось от злобы. Она попыталась высвободиться... Когда она стала выворачиваться, Джейсон отступил в сторону и резким круговым движением отбросил монахиню. Она ударилась о стену, и Борн придавил горло женщины левым предплечьем, не давая ей пошевелиться. — А вы, оказывается, не мертвы! Вы были частью западни, которую устроили в Лувре и которая не сработала... Боже, вы здесь, со мной! В той ловушке погибли люди — французы погибли, — а я не мог остаться и рассказать, как все это произошло и кто несет ответственность за гибель людей... В моей стране дела об убийстве полицейских не сдают в архив. Здесь, я думаю, тоже. О, здесь вспомнят Лувр, вспомнят о своих людях!
— Вы ошибаетесь! — закашлявшись, процедила женщина. Ее широко распахнутые зеленые глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. — Я не та, за кого вы меня принимаете...
— Вы Лавье! Королева Фобура, единственная связная с подругой Шакала, женой генерала. Не говорите мне, что я ошибаюсь... Я проследил вас обеих до церкви в Нёйи-сюр-Сен... Там было полным-полно священников, и одним из них был Карлос! Через несколько мгновений его шлюха вышла обратно, а вы — нет. Она страшно торопилась, когда выходила, я вбежал внутрь и спросил о вас старого священника (если это действительно был священник). Он сказал, что вы находитесь во второй исповедальне слева. Я подошел к ней и раздвинул шторки: вы были там. Мертвая. Я подумал, что вас только что убили, — все разворачивалось так быстро, Карлос должен быть где-то рядом! Он был в пределах досягаемости моего пистолета — а может, и я был у него на мушке. Я начал погоню, как маньяк, и наконец обнаружил Шакала. Он был уже на улице, в черном облачении священника. Я увидел его и сразу узнал; он, заметив меня, побежал, лавируя в потоке транспорта. Потом я потерял его из виду... Но теперь у меня есть вы — козырь, с которого я могу пойти... Я сообщил тогда, что Лавье мертва... Именно этого от меня и ожидали, ведь так? Ведь так?!
— Я повторяю: вы ошибаетесь... — Женщина больше не пыталась сопротивляться, понимая всю бессмысленность этого. Она прижалась к стене и стояла, не шевелясь, словно так могла получить разрешение заговорить. — Вы выслушаете меня? — с трудом проговорила она, так как предплечье Джейсона по-прежнему было прижато к ее горлу.
— Забудьте об этом, мадам, — ответил Борн. — Сейчас мы уйдем отсюда так, словно монахине помогает, а вовсе не нападает на нее какой-то незнакомец. У вас должен быть такой вид, будто вы вот-вот потеряете сознание. Понятно?
— Подождите!
— Слишком поздно.
— Нам надо поговорить!
— Успеется. — Джейсон одновременно обеими руками коротко ударил по ключицам монахини в том месте, где сухожилия соединялись с мускулами шеи, — она стала оседать. Борн подхватил ее и понес по узкой улочке, всем своим видом изображая набожного человека, помогающего сестре по вере. На улице уже появились ранние пташки. Один из них, молодой любитель бега трусцой, уставился на мужчину, несущего на руках монахиню.
— Она не спала почти двое суток, сидя у постели моего больного ребенка! — объяснил на французском «уличном» языке Хамелеон. — Не поможете ли вы найти мне такси? Я отвезу ее в монастырь в Девятом округе.
— Я мигом! — вызвался юный спортсмен. — На углу улицы Севр есть круглосуточная стоянка... Я бегаю очень быстро!
— Заранее благодарен вам, мсье, — сказал Джейсон, чувствуя неприязнь к самоуверенному молодому любителю бега.
Минут через пять подъехало такси. Юнец сидел впереди рядом с водителем.
— Я сказал таксисту, что вы заплатите, — бросил он, выходя из машины. — Надеюсь, я не ошибся...
— Конечно, благодарю вас.
— Скажите сестре, что это я помог ей, — добавил молодой человек, помогая Джейсону усадить монахиню на заднее сиденье. — Мне понадобится любая помощь, когда придет мое время.
— Надеюсь, что ее помощь никому не потребуется, — сказал Джейсон, пытаясь улыбнуться юнцу в ответ.
— Вы ошибаетесь! Скоро марафонский забег, я буду участвовать в нем. — Акселерат начал бег на месте.
— Еще раз благодарю. Надеюсь, что следующий марафон вы обязательно выиграете.
— Попросите сестру помолиться за меня! — прокричал парень уже на бегу.
— В Булонский лес, — сказал Борн, закрывая дверцу.
— В лес? Этот пустобрех сказал мне, что дело идет о жизни и смерти! Мол, вам надо доставить монахиню в больницу...
— Она немного перепила... Что еще скажешь?
— Значит, в Булонский лес, — повторил таксист, кивая. — Понятно, ей нужно проветриться. Моя троюродная сестра в монастыре в Лионе. Стоит ей хотя бы на недельку выбраться оттуда, она сразу заливает глаза. Можно ли винить ее за это?
Скамейка, стоявшая рядом с гравийной дорожкой в Булонском лесу, уже почти прогрелась лучами раннего солнца, когда пожилая женщина в монашеском облачении стала приходить в себя.
— Как самочувствие, сестра? — спросил Джейсон.
— Словно бронетранспортером сшибло... — ответила женщина, щурясь и хватая воздух открытым ртом. — Или, по меньшей мере, грузовиком.
— Подозреваю, что о них вы знаете больше, чем о бронированном фургоне монастыря Святой Магдалины.
— Совершенно верно, — согласилась женщина.
— Не трудитесь искать свою пушку, — сказал Борн. — Я снял ее с вашего потрясающего пояса под накидкой.
— Очень рада, что вы оценили его. Это — часть того, о чем нам надо поговорить... Поскольку я сейчас не в полицейском участке, полагаю, вы снизойдете к моей просьбе и выслушаете меня.
— Только в том случае, если то, что вы мне сообщите, послужит достижению моей цели... Вам понятно, что я имею в виду?..
— Конечно, это обязательно «послужит», как вы выражаетесь. Я провалилась. Меня нет там, где я должна была быть... Сколько бы сейчас ни было времени, слишком поздно, чтобы я смогла оправдаться. А где мой велосипед? Он либо исчез, либо по-прежнему у фонарного столба.
— Я его не брал.
— Значит, я уже труп. Если велосипед исчез с того места, я обречена... Неужели это не понятно?
